Тайна Спящей Охотницы (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич. Страница 45
Холодок пробежал у Кита между лопаток.
— Мы и так успели друг другу много чего сказать такого, над чем всю жизнь потом размышлять надо, — словно решив все-таки немного потянуть время, проговорил Петр Андреевич.
«Как-то не заметил», — подумал про слова прапрадеда Кит, но сказать вслух не решился.
— Ты на меня так строго-то не смотри. Я только приказ выполняю. Нынче время приказов, — продолжал прапрадед. — Зла на меня не держи. И главное, что не просто посоветую, а слёзно попрошу тебя напоследок: не удивляйся ничему, что будет.
— А что будет? — вспорхнул Кит, все еще не потеряв надежды на последнюю откровенность предка, раз он замялся.
— Убей, а сказать не могу, — сделал горестный вид и развел руками предок. — А то они, как увидят тебя, так сразу и смекнут, что я тебе лишнего сболтнул. Тебе-то ничего, а меня еще потрепать могут… Загонят куда-нибудь под Воркуту, на мороз… Этой-то ноге — ничего, — ткнул он пальцем в свой пиратский протез.
Предок не раскололся, и назло ему Кит выступил пророком:
— Никуда тебя, дед, не загонят, глаз даю.
— Да-а?! — обрадовался прапрадед. — Ну, раз ты говоришь, значит, так и будет.
И обернувшись к двери, кликнул сына.
Коля Демидов вошел, поморгал и как-то ошалело поглядел на обоих, будто увидал незваных гостей.
— Ну, прощайся со своим правнуком, — велел Петр Андреевич.
— А что, больше ничего не будет? — страшно огорчился юный прадед Кита.
— Хорошенького понемножку, — не смягчая тона, сказал Петр Андреевич. — Еще увидишь на своем веку чудеса… вон, коли до рождения правнука доживешь. — И с лукавым прищуром посмотрел на Кита. — Доживет?
В запрещенную зону полез-таки прапрадед. Но Кита уже было не смутить.
— Колян, ты долго проживешь, не очкуй, — сказал Кит.
— Чего не делать?! — растерялся предок.
— Не бойся, короче, — объяснил Кит и сразу перешел к короткому прощанию.
Не говорить же Коляну, что тот собственного сына переживет, а до рождения своего правнука, Никиты Демидова, меньше года не дотянет. Вот оно, бремя пророков и пришельцев из будущего!
Пожали они друг другу руки. Коля бросил последний грустный взгляд на белые кроссовки Кита.
— А левой рукой-то ты отныне осторожней маши, — предупредил Никиту Петр Андреевич. — Она у тебя теперь «Катюши» пострашнее, если разозлишься хорошенько… Потренируйся на досуге на немецких танках, что ли. — И протянул к Киту обе руки. — Дай-ка обниму тебя.
Кит покорно подался и снова вздохнул тяжелый табачный осадок, сидевший в прапрадеде.
— Да-а… так и не поверил толком, что ты живой… настоящий, пока вот так не обнял, — по-отечески ласково, только очень грустно прошептал прапрадед в ухо Киту. — Ты уж меня лихом-то не поминай… Потерпи, пока всё не сойдется и не решится. Тогда поймешь, прав я или нет. Тогда и помолишься за упокой моей души, как надо. Обещаешь?
— Обещаю, — твердо, от души пообещал Кит.
— Попроси отца крестить тебя для верности дела, чтоб яснее долгая дорожка стала, — последнее, что шепнул прапрадед.
И, резко отстранив праправнука, обратился к сыну, Коляну:
— А ты помнишь, как я тебя учил. Никого ты не видел. Ты всю ночь на крыше хенкелей да голубей гонял да на зажигалки поплёвывал.
— Знаю, бать, — тоскливо протянул Коля Демидов.
— А теперь живо на чердак, как учил, — приказал Петр Андреевич. — Одна нога здесь, другая там… Прикорнул ты там, понял? И ничего не слышал.
Коля последний раз сверкнул глазами на правнука:
— Покедово, что ль.
— Пока, — кивнул Кит.
И вот только сейчас ему сделалось грустно и тоскливо. По-настоящему.
Он подал Коляну руку, тот крепко пожал ее, рот открыл, чтобы еще сказать что-то, но так и не нашелся. А Кит вспомнил слова погибшего полковника: мы, избранные, мчимся на поезде мимо всех эпох…
— Команду слыхал?! — прямо гаркнул прапрадед, не страшась разбудить оставшихся соседей.
— Есть! — крикнул Колян и убежал.
— А тебе моя команда — сидеть здесь до последующих распоряжений и ждать, — сказал Петр Андреевич Киту. — Вопросы есть?
— Вопросов нет, — чуть не отмахнулся Кит.
— Вода в чайнике. Свечу погаси, как я выйду. Тьма надоест, вот пожужжишь. — Он застукал протезом и костылем в сторону комода и принес Киту очень старинный — маленький, черненький и тяжеленький — фонарик, который надо было жать, как эспандер, чтобы он горел. — Газетку почитай… Новости наши от девятого мая одна тысяча девятьсот сорок второго года.
Ёкнуло сердце у Кита, и он чуть не раскололся, не проговорился о том, что победы ровно три года ждать… Ещё или всего?
— Я пошел, — сказал прапрадед и отвел взгляд. — По телефону позвонить надо…
— Так это… — Кит невольно полез во внутренний карман куртки за коммуникатором… и замер, затаив дыхание.
— Чего? — не понял предок.
— Нет, ничего, — смущенно ответил Кит.
— Щеколду на двери задвинь, — отдал предок последние приказы. — Чужим не открывай.
И все же обернулся в дверях:
— Эх, одна беда. Не наградят нас на нашей с тобой на этой войне, — лукаво вздохнул он. — Даже медалькой.
И порывисто вышел, не дожидаясь ответа, который Кит так и не придумал.
По коридору стали гулким затухающем боем удаляться шаги прапрадеда, будто сама судьба удалялась ненадолго по каким-то своим, особым делам.
Кит задул свечу…
Вот самое худшее, что можно было с ним теперь сделать, — это оставить одного в темноте и тишине чужого времени, отмеряемой по капле маятником часов-ходиков. В ожидании всего, чего угодно, в полном бездействии и при том, что обе руки Никиты Демидова — как бы живая и мертвая — начинали чесаться.
Снова все страхи поднялись у Никиты Демидова в душе, как грозное торнадо. Кружились в том вихре: мама в самолете, оставшемся без присмотра Кита, обломки могучего геоскафа «Лебедь», рухнувшего с небес и разлетевшегося в мелкие дребезги.
И никто, никто не мог сейчас помочь Киту — вся его команда оказалась в плену, в заложниках. Это он, Никита Демидов, должен был поочередно всё починить и всех выручить, не зная толком, на кого он, всё чиня и всех спасая, будет работает, — на Добро или на Зло. Снова вспомнил Кит горькую истину: в настоящей реальности участь всякого супергероя со сверхспособностями — быть игрушкой в руках неведомых вселенских сил… которые к тому же сидят друг в друге, как матрёшки…
Очень сильно хотелось Киту позвать юного прадеда Коляна и поболтать с ним. Потом Кит все-таки смирился и решил последовать полушутливому совету Петра Андреевича. Чтобы хоть как-то отвлечься, он нащупал на сундуке фонарик-«жучок» и стал выжимать из него свет.
Правой рукой жал, а левой шелестел газетой, лежавшей на комоде. Это была «Комсомольская правда» от 9 мая 1942 года.
Под «шапкой»
СЛАВНЫМ ТАНКИСТАМ БОЛЬШЕ ГРОЗНЫХ БОЕВЫХ МАШИН!
были напечатаны всякие статьи о танкостроителях, а ниже — в правом углу — новости
От Советского Информбюро
В течение 8 мая на фронте чего-либо существенного не произошло.
За 7 мая уничтожено 36 немецких самолётов. Наши потери — 16 самолётов…
Кит вспомнил, как сам падал в самолёте и подумал: «Ничего себе — „ничего существенного!“»
В той же рубрике Кита привлекла такая новость:
«Красноармеец Погорелов из противотанкового ружья подбил немецкий танк. Ночью тов. Погорелов вместе с бойцами Чекмазовым и Филипповым забрались в подбитую немецкую машину. Несколько часов спустя гитлеровцы пошли в атаку. Смелые бойцы, находившиеся в танке, открыли огонь из пушки и пулемётов и уничтожили до взвода пехоты противника».
Кит пожалел, что с теми бойцами не было его — он бы им и танк быстренько починил, и тогда они еще погоняли бы там фашистов по полной программе.
А еще Киту вспомнил тот «тихий час» в помещичьей усадьбе Веледниково, когда он так же вот изучал в газете майские новости 1915 года. Только теперь новости казались куда суровее, да и вся обстановка была куда более напряженной и опасной.