Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 24

— Но тогда вся деревня взбунтуется против Боровиковых! — ухватилась Белянка за последнюю надежду.

— Нет, Белка, — вздохнула Горлица, тяжело вздохнула, будто и вправду сожалела о своих словах. — Тут Ласка права — если семья её поддержит, то все поверят в её клевету.

— А мы выведем Стрелка, и все увидят, на кого он смотрит!

— Не выведем, — холодно отрезала Горлица. — Раскол внутри деревни, когда на пороге чужаки, погубит всех. Ласку отец приструнит и из землянки до поры не выпустит — с ним мы договоримся, ему позориться ни к чему.

— Как ты так можешь? — Белянка зажала ладонью рот.

— Могу. — Горлица спокойно посмотрела ей в глаза. — Потому что для меня безопасность и благополучие деревни важнее личного счастья. Даже важнее жизни. Защитить дом — мой долг. Наш долг. А вы с Лаской забыли об этом! — она поджала губы и отвернулась.

— Но тётушка! — метнулась Белянка к ведунье, чуть не опрокинув чашку. — Это же белыми нитками шито! Так легко узнать, кто на самом деле приворожил Стрелка!

Мягкая ладонь накрыла кулак Белянки, комкающий подол сарафана. Ведунья наклонилась и спокойно, будто объясняя урок, произнесла:

— Мы должны сохранить деревню, а для этого нужно согласие внутри сельчан и доверие нам. Скажем, что Стрелок тяжело болен, назначим кого-то вместо него. Но если Ласка сделает то, что обещала, мы не сможем тебя защитить. Так что попытайся уговорить её миром, тогда останешься невиновной. Срок до заката.

— Но… — Белянка прикусила губу.

Тётушка Мухомор посмотрела тёмными от боли глазами, сжала горячей ладонью плечо, словно хотела добавить что-то важное, словно хотела попросить прощения, но сказала лишь:

— Мы с Горлицей пойдём к Озеру Ведуний, за советом.

Белянка глубоко вдохнула знакомый с детства запах мелиссы и душицы — веки загорелись слезами — и молча кивнула. Язык прилип к нёбу.

Ещё вчера она мечтала, чтобы мир переменился. Ещё вчера мечты чудесным образом сбывались! А теперь… если сельчане на неё подумают, то выгонят же! Да не просто из избы — из деревни! И куда идти? Что делать? Убедить Ласку снять приворот? Проще время остановить, реку развернуть!

Горлица не смотрела на Белянку — надела башмаки и вышла на порог, скрипнув дверью. Тётушка Мухомор неторопливо уложила в корзинку обед, перевязала жёлтым платком, накинула шаль и прошептала на прощание:

— Да прибудет с тобой Лес, доченька.

Горло сдавило огненным кольцом. Слёзы прожгли на щеках тонкие дорожки.

Доченька. Как же! Только что пообещала в случае чего выбросить вон. И доченька. Сестрица одна уже была такова. Хватит. Наигрались в семейку.

Семья. Такое занятное слово. От него сразу горько и сладко на языке. У Боровиковых — семья, они друг за друга горой. У тётушки Пшеницы — семья, к ней, когда ни придёшь, всегда чувствуешь себя дома, в семье. А Ловкий — семья? Или Горлица? Или Ласка?

Может, со Стрелком бы у них и получилось? Кто знает. Может, даже и сейчас ещё не поздно? Снять приворот, помириться с Лаской, уйти от тётушки Мухомор!.. И тогда однажды к ней тоже придут гости, как к тётушке Пшенице. И почувствуют себя Дома.

Белянка зажмурилась. Горячие слезы собирались в уголках глаз, катились по скулам, щекотали подбородок, текли за шиворот. Нет. Нельзя плакать. И думать так нельзя. Сейчас важно одно — уговорить Ласку. Возможно, невозможно, больно, не больно, хочется, не хочется — без разницы. Нужно встать, взять себя в руки и идти.

Только сначала успокоиться, закрыть глаза и ни о чём не думать. Совсем ни о чём.

Глубокий вдох и долгий выдох. Уходит страх, боль и тепло. Остаётся только холод и покой. Стынет кровь, замирает сердце. В воздухе витают ответы.

Теперь можно выбирать верный путь. Разумом выбирать — не сердцем.

Она открыла глаза, хлопнула ладонями по коленям и побежала к выходу, пока решимость не улетучилась.

Дверь ударилась обо что-то мягкое, и Белянка едва не разбила себе с разбегу нос.

— Зашибёшь! — воскликнул Ловкий, отскакивая в сторону.

— Что ты здесь делаешь? — Она поспешила промокнуть уголки глаз, чтобы скрыть недавние слёзы.

— Я… — он растерянно оглянулся. — А Ласка там?

Веснушчатые щёки подёрнулись едва заметным румянцем.

Он ещё не знает. Белянка закусила губу.

— Нет. Её нет. И лучше не ищи её сегодня.

— Что? — нахмурил он мохнатые брови.

— Я всё объясню тебе завтра. Просто держись сегодня подальше от Ласки и Стрелка, — Белянка коснулась его плеча.

— Стрелка? — он крепко сжал её ладонь. — Она у него?

— Завтра, я всё расскажу завтра, — вкрадчиво произнесла Белянка.

— Он клялся мне, что заберёт тебя у тётушка Мухомор! Что не обидит и… — Ловкий глухо зарычал.

— Ш-ш-ш, — она приложила палец к губам. — Он бы так и сделал. Но вмешалась Ласка. И до вечера у меня есть время всё исправить.

— Ваши колдовские штучки? — он выпустил её руку.

Белянка коротко кивнула и шикнула:

— Только я тебе ничего не говорила, слышишь?

Он отвёл глаза.

— Это она так не хотела быть со мной? — развернулся на пятках и спрыгнул с порога.

— Не ходи к ним! — крикнула вслед Белянка.

Ловкий лишь передёрнул плечами и прошипел:

— Вот уж воистину с ведьмами связываться! — подобрал камень и с силой запустил в стену хижины.

Белянка вздрогнула от глухого удара.

— Только зачем же она поцеловала меня после танца? — бросил Ловкий и, не оборачиваясь, стремительно скрылся в зарослях.

--14--. Стел

Болит голова. То нарастает, то затихает гул, волнами подступает тошнота и хочется пить. Глотнуть вишнёвого компота. Кисло-сладкого, бодрящего. Из той самой вишни, что растёт на заднем дворе. Или лучше воды. Свежей родниковой воды. Пусть она пахнет снегом. Пусть остудит ободранное так и не родившимся криком горло.

Лица коснулись пальцы. Нежные и тонкие мамины пальцы. Не открывая глаз, Стел улыбнулся уголками рта. Пальцы скользнули по лбу, очертили нос, подбородок и вдруг сильно, до боли, потёрли мочки ушей и влепили пощёчину.

— А-а-а! — Стел заорал и приподнялся на локтях.

— Очухался? — Перед ним расплывалось встрёпанное лицо Рани: щёки пылали, подрагивали сжатые губы.

В один миг он вспомнил колдовской взгляд Рокота и приказ об увольнении. Вот же проклятье!

Пятнадцать лет жизни Стел отдал Школе. Вместо детских игрушек у него были счётные палочки и писчие доски, вместо первого поцелуя — первый удачный «светлячок», вместо балов — ночи в библиотеке. А в итоге его просто выкинули, отдали на потеху рыцарям и даже не ждут обратно. Без Школы он не имеет права колдовать, а без колдовства — в лучшем случае сможет подрабатывать писарем. Школа была его жизнью, Домом. И теперь, чтобы вернуться, Стел должен танцевать вокруг Рокота, который ноги вытирает о законы. И, похоже, Мерг в курсе и покрывает это.

Стела часто называли наивным, но только теперь он осознал, что они говорили скорее о собственной подлости.

— Проклятье! — вслух повторил он, едва ворочая языком.

Мир плыл, будто дудочка всё ещё свивала токи тепла — но нет, это всего лишь кружилась голова.

Рани встала и с кривой усмешкой протянула Стелу руку:

— Что у тебя стряслось?

— Что у меня стряслось?! — Он сжал её ладонь и рывком поднялся. — Что у меня стряслось! Меня вышвырнули как бездомного пса, и теперь я нужен разве что матушке, на заднем дворе дорожки подметать!

Запрокинув голову, Рани расхохоталась. Её жёсткий, злой смех сливался с посвистом ветра.

— Ты не понимаешь, — покачал он головой. — Пойду я с отрядом дальше, вернусь ли в Ерихем — неважно, теперь я никто. Я лишён смысла. Вся моя жизнь рухнула.

— Я не понимаю? — оскалилась Рани. — У тебя сейчас на целую матушку больше, чем было у меня в четыре года. Так что ты уж как-нибудь выстроишь свою жизнь заново.

Стел облизал потресканные губы и внимательно на неё посмотрел. Глаза болезненно блестели, кудряшки липли к взмокшему лбу, будто всю дорогу Рани бежала. Но нет, она приехала верхом — рядом с Мирным топталась тощая серая кобылка.