Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 3
Мирта зажгла толстую лавандовую свечу в середине стола.
— Сарим, прости… — начал вслух Рокот, закрыв глаза.
Дочки, сбиваясь, вторили ему. Мирта пела без слов, низко и бархатисто.
— Сарим, помоги. Увидеть цель, путь и спасение… — заученная молитва бездумно слетала с губ.
Треск очага, голоса девочек — настолько привычные, что эти звуки уже не замечаешь. Их будет не хватать. Рокот дёрнул головой и зажмурился сильнее. Из-за отъезда лезет в голову всякая чушь.
— Сарим, спасибо, за день и за хлеб! — писк Лилу выбился из молитвы.
И оборвался на самой высокой ноте.
Справа потянуло холодом.
Рокот открыл глаза и остолбенел.
Бледная, будто обмороженная, Лилу медленно сползала на пол. Руки плетьми повисли вдоль тела, малиновой пеной оседали кружевные оборки. Распахнутые ресницы белели изморозью, узкие зрачки иглами скололи стылое лицо, серые губы остались растянуты словом «хлеб». А на столе искрила широкая полоса инея. Наискосок, от дочери к отцу.
— Лилу, Лилу! — бросился к ней Рокот. — Ты слышишь меня?
Она мелко задрожала и прижалась к нему всем телом. Она дышала. Хвала Сариму— дышала!
Подлетела Мирта с причитаниями и охами.
— Она жива, Мирта. Помолчи, — отрезал он, не глядя на жену. — Прикажи жарче растопить камин в детской. И пусть согреют воды.
Рокот укрыл дочь жакетом, поднял на руки, вышел в холл и стал медленно подниматься по широкой лестнице. Дрожь стихла, Лилу вцепилась руками в его шею и натужно сопела. С каждым вдохом щёки её розовели, оживало лицо. Рокот потянулся магическим чутьём, обволакивая собственной сутью каждый кусочек её души, до которого мог дотянуться. Жизнь пульсировала мерно и уверенно, насколько он мог судить.
С детства Рокот мечтал стать рыцарем Меча и Света, защитником веры, и потому не мог пятнать себя магией. Но жизнь распорядилась иначе, и однажды между святостью и жизнью он выбрал жизнь: выучился у пленного степняка магии, исцелил от бесплодия Мирту и в итоге у них родились две замечательные дочери. Но он всё ещё оставался нестабильным магом. Нестабильным и неучтённым.
Но даже случайно он не мог сотворить этого с дочерью. Нет, таким заклятием он не владел.
— Дыши глубже, дыши. — Он попытался ободряюще улыбнуться.
— Не надо, твой оскал только пугает её. — Мирта обогнала их и открыла дверь в детскую, вытащила из сундука пуховое одеяло, расстелила постель. Бледная, она двигалась выверено и точно, а на сухих щеках не блестело ни единой слезинки. Больше никакой паники, лишних вздохов и слов — она вновь обернулась той самой Миртой, что когда-то помогала в степях раненым. Той самой девочкой, в которую была влюблена половина Ерихема.
Рокот уложил дочку, снял с неё туфли и укутал до самого носа. Согреваясь, Лилу моргала всё реже и соскальзывала в дремоту.
— Искупай её в тёплой воде и останься тут, пока она не уснёт. Убаюкай, как в детстве.
Маленькая Амала испуганно застыла в дверях, только поблёскивали в полумраке мышиные глаза-бусинки.
— Заходи, побудь с сестрой, не бойся. — Рокот подтолкнул дочь в спину и помог забраться на высокую кровать.
— Что… это было? — мертвенным голосом прохрипела Мирта.
Он медленно вдохнул, ещё медленнее выдохнул и произнёс тихо, но чётко:
— Я не знаю.
И он действительно не знал. В степях, во времена войны, случалось подобное. Рыцари между собой прозвали это «белой лихорадкой». Неведомое заклятие иссушало человека до последней капли тепла, и оставалась лишь пустая оболочка, которая потом медленно умирала. Так ушёл Грет, самый верный друг и заклятый соперник Рокота. Некоторые выживали, если удавалось их отогреть. Рокот не был целителем, но знал, что Лилу выкарабкается: простое человеческое участие, нежность Амалы, голос Мирты, треск очага заполнят её жизнью не хуже, чем справилась бы магия.
— Она будет жить, — сказал он вслух. — Я видел такое. К утру с ней всё будет в порядке.
Понять бы ещё, что именно отобрало у неё тепло.
Мирта, не мигая, смотрела ему в глаза, он почти слышал невысказанные вопросы. Но она лишь медленно кивнула, присела на край кровати и положила ладонь на холодный лоб дочери. Они обязательно вернутся к этому, но не сейчас.
Трижды ударили в дверной колокол.
— Это ко мне, — бросил Рокот и поспешил вниз.
Старая Нама уже ковыляла с кухни.
— Я сам открою, иди в детскую, там нужна помощь. — Рокот сбежал с лестницы и замер на миг, придавая лицу бесстрастное выражение: расслабить лоб, губы, глубоко вдохнуть, выдохнуть — и открыть дверь.
По гравию дорожки шуршал дождь, тянуло сыростью, талым снегом. Никого нет?
— Мир и покой этому дому. — Из темноты возник храмовник. Под необъятным капюшоном не разглядеть лица — только бледнеет длинный нос, да на груди сплетаются паучьи пальцы.
— Мир и покой, — без улыбки поприветствовал Рокот. — Будь желанным гостем этого дома.
— Всенепременно, — шелестящий голос слился с шорохом одежд.
Рокот закрыл дверь на засов и принял у храмовника мокрый плащ. Расправив бесчисленные складки нижней хламиды, Слассен сдвинул капюшон на затылок, обнажив бритую голову, тряхнул длинными рукавами и наконец поднял на хозяина водянистые глаза.
— Проходи, мы как раз собирались ужинать. — Рокот поспешно толкнул дверь в комнату.
— Спасибо, но откажусь. — Храмовник прошуршал по залу и присел на край скамьи. — Я тороплюсь: дома меня ждёт прощальный ужин.
— Прощальный?
— Я возглавляю служителей в походе. Завтра весь день сборы, переночуем с учениками в казармах и выступим на рассвете с вами.
Рокот присвистнул и опустился в высокое кресло напротив.
— Неужели больше некого отправить в лес?
— Далеко не все служители готовы принять то чудо, что стараниями Ериха Великого и брата его Мерга каждый верноподданный во время службы сможет дотянуться до Сарима и отдать животные страсти в обмен на священный покой. Для подготовки людей требуется время, а поход откладывать нельзя. Потому мне и приходится участвовать лично.
— Отдать животные страсти в обмен на священный покой… — Рокот задумчиво потёр подбородок. — Но разве не это делают прихожане на каждой службе?
— Именно, но теперь… теперь у нас есть истинный ключ к сердцу Сарима, — глаза Слассена лихорадочно заблестели, и он вкрадчиво добавил: — У тебя есть ключ.