Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 30

— Эй, да у тебя весь лоб в испарине. Сейчас отвар сделаю.

— Которой отвар? — устало поинтересовалась Белянка.

— Самый сильный, девочка, самый сильный, — шустрые руки ведуньи заплясали по бесчисленным мешочкам-баночкам. В котелке забурлила вода. — Не бери в голову — отдыхай.

— Лучше я о травах думать буду, — Белянка глянула в ночь за окном. Как ни беги, а скоро придётся один на один со своим горем остаться.

— Пей маленькими глоточками, — тётушка Мухомор присела рядом и озабоченно посмотрела на неё.

Кипяток обжигал больное горло.

— Не смыть ледяной водой, не убежать по земле, не забыться бесчисленной работой.

— Ты о чём? — прохрипела Белянка.

— О любви, деточка. О любви.

Белянка молчала, не в силах отвести от тётушки Мухомор взгляд. А та распустила узел волос — седина заструилась по плечам — и задумчиво вздохнула:

— Только принять. Как есть — так и принять. И признать. Пройдёт время — ещё и силу в ней черпать научишься. А однажды проснёшься и поймёшь, что любовь та — ко всему миру. Не отделить её, не оторвать. Вот тогда и счастливой станешь.

— Ты уверена, что мне никогда?..

— Не говори так. Не говори. И неважно, с кем ты будешь. И будешь ли с кем. Любовь твоя — ты сама. Храни её. Не обижай.

— А откуда ты знаешь, тётушка? — прошептала Белянка, не веря в собственную наглость.

— Кто ж из нас по молодости не ошибался. И не влюблялся? — тётушка Мухомор озорно подмигнула. — А теперь — спать. Тебе ещё выздоравливать нужно!

Белянка послушно побрела за свою занавеску. А в голове так и вертелось: тётушка Мухомор тоже может ошибаться!

--17--. Рокот

Закат слепил. Рокот сощурился и отёр лоб: кольчужный шлем грелся, шею разъедал пот. Солнце жарило не по-весеннему, за пять дней от снега не осталось и следа. Вдалеке чернел лес. До темноты, пожалуй, не успеть — ночевать придётся в той берёзовой роще, у реки. Река. Наконец-то они до неё доковыляли, и больше не нужно мучительно искать воду. Обход Каменки, можно сказать, удался.

— Завтра будем на месте? — Натан бесшумно подъехал сзади.

К нему не стоит поворачиваться спиной. Рокот медленно кивнул и глянул на дольного: как ни в чём не бывало пялится на горизонт и пожёвывает губу, будто это и не он обвинял недавно в убийстве.

— Я всё ещё твой дольный, — передёрнул плечами Натан в ответ на выразительный взгляд. — И скоро нам сражаться спиной к спине.

— Хорошо, если спиной к спине, — усмехнулся Рокот.

Натан и бровью не повёл, только спокойно спросил:

— Как планируешь действовать?

— Вначале представимся добрыми соседями, выпустим сладкоголосого Улиса и Слассена с проповедью. — Дольный выжидающе задрал брови и Рокот поспешил добавить: — Да-да, и с сынишкой Вирта я переговорю, вдруг что дельное посоветует. Может, прочтёт им какую лекцию.

— И если всё это не сработает...

Рокот хлопнул ладонью по ножнам и перехватил тяжёлый взгляд дольного. Молчание кричало о прошлом, которое забыть страшно, а вспоминать не хочется. Чудился грохот давнего боя, шёпот убитых, стенания плакальщиц. Кровяной запах стали и тошнотная вонь тел. Тогда Рокот думал, что Сариму не нужны верные такой ценой, что Ерих где-то ошибся. Но степи сдались, храмы загудели молитвами, по тракту пошли торговые обозы. Степняки и горожане вспомнили общую историю и корни. Живые остались жить. И Рокот понял, что так было надо, просто потому что так было.

Повторять не хотелось, но выбирать не приходится.

Они бы и дальше молчали, вспоминая прошлое, если бы не раздался пронзительный крик:

— К реке! Скорее!

Мимо рыцарей пробирался безусый подмастерье Вирта. Взмок так, будто бежал сам, а не гнал нещадно лошадь.

— Стел умирает! — выпалил он, хватая ртом воздух.

Нос ходуном ходит, глазищи блестят как бешеные. И что-то сквозит в нём неуловимо неправильное: в изгибе шеи, в острых скулах и маленькой нижней челюсти. Неправильное и в то же время знакомое. Проверить бы...

— Скорее! — повторил мальчишка и вытянул руку. — Он у воды, вон за теми кустами...

— Что за маги пошли, которых спасать надо… — процедил Рокот. — Натан, отведи отряд в берёзовую рощу, ночуем там. За мной никому не ехать!

Подмастерье что-то ещё пискнул, но Фруст от удара шпор тут же рванул с места — умница, знает, когда действительно нужно поторопиться. Ветер забился в нос, мешая дышать. Конь так разогнался на пологом склоне, что пришлось натянуть поводья, чтобы перемахнуть через кусты и вовремя затормозить у реки. Во что угораздило Стела вляпаться, Рокот не знал, но не пожалел о своём решении разобраться без посторонних глаз, когда увидел раскинутое на земле тело.

Кожа бледная, взгляд остановился, из раскрытых губ вязко стекает слюна.

Рокот поспешно спрыгнул — мягко спружинила трава, в воздух взметнулась жёлтая пыльца крокусов, и сразу слегка повело голову. Но не из-за цветочков же Стел откинулся? Из голенища сапога Рокот достал кинжал и поднёс плашмя к губам мага — помутнело. Дышит, едва заметно, но дышит. Сжал его холодное запястье — пульс бьётся, сердце не остановилось. Крови нет. Следов борьбы нет. Инея белой лихорадки тоже нет.

Но это магия.

Язык стягивал её терпкий вкус, похожий на незрелую ягоду тёрна.

«Проклятье. Щенок, во что же ты влез?!» — Рокот разжал пальцы, и рука Стела рухнула на землю будто набитая песком тряпичная кукла.

Рокот был странным магом. Он не понимал, как колдует — он просто колдовал.

Глотнув воды какого-то там Истока, перед которым так дрожал пленный степняк, Рокот вдруг увидел тепло: солнечными лучами, бликами, переливами; ощутил дыхание каждой наземной твари. Пожалуй, он никогда не забудет того блаженства. Счастья сопричастности. Когда стоял по колено в потоке жизни, и был его законной частью. Любимой, желанной, необходимой, но всего лишь частью. Он не хотел менять мир. И мир отвечал ему взаимностью, принимая и не пытаясь сломать.

К утру того дня Рокот вновь ослеп. Но теперь, стоило ему сосредоточиться, как откуда-то из глубины приходило знание: где и как протекает тепло. Усилием воли он легко изменял направление и силу потока. Или вовсе его останавливал. И тогда человек умирал.

Но больше никогда Рокот не чувствовал себя законной частью мира и не видел тепла.

Прикрыв глаза, он сосредоточился на Стеле — и вздрогнул. Ни живой, ни мёртвый — Стел лежал будто сломанный: его внутренний круг разорвался и тепло, подобно слюне, свисающей из угла рта, вяло вытекало наружу. Сердце билось. Тело дышало. Но в нём больше не было души.

«Стел, — мысленно позвал Рокот. — Стел Вирт!»

Гулко отозвались снежные цветы крокусов. На зелёных былинках задрожали капли росы. Ивовый куст обронил скупую слезу. Едва слышно вздохнула земля, зашелестели песчинки. Плеснула волной река.

С того дня Рокот больше никогда не слышал мир. И теперь, это не мир говорил с ним: это откликалось то, что недавно было Стелом Виртом, узнавало своё ещё не забытое имя, тянулось назад, к телу, к жизни — тянулось и не находило дороги. Стел был разлит повсюду, и в то же время его больше не существовало.

Если бы Рокот был настоящим магом! Если бы он прочёл все те умные книги, над которыми корпели такие как Стел...

Всё, что он мог — это усилием воли сжать разорванный контур и вернуть тепло в верное русло. Сразу выровнялось дыхание, порозовела кожа. Если закрыть рот — покажется, будто спит.

Рывком, Рокот поднял его под руки и отволок к реке, на пару мгновений опустил лицом в ледяную воду, откинул на спину и хлёстко ударил по щеке:

— Дыши! — прорычал он и ударил снова. — Очнись!

Рокот пытался дотянуться до обрывков его сознания, но большую их часть сносило мощнейшим потоком, которым в видимом мире была река.

Какое-то время ничего не происходило, и Рокот продолжал исступлённо лупить по красному от пощёчин лицу.

Стел не был ему ни другом, ни сыном — просто человек из отряда, а люди порой умирают, и с этим ничего не поделать. С тех пор как Рокот перерос сентиментальное желание спасать каждого встречного-поперечного, он повидал немало бездарных смертей. Почему же так важно спасти этого безмозглого мальчишку?!