Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 64
Последние капли тишины виснут на лезвиях необнажённых мечей — мир замер за миг до смертельного взрыва остервенелой волны, что в клочья рвёт души сельчан.
— Именно так ошиблась ведунья Нижней Туры! — спокойно и звонко провозгласил Рокот, вновь запуская застывшее время. — Именно так они бросились на нас с топорами и стрелами — предали самих себя и Лес! Бога предали, который на самом-то деле един и милосерден, и готов простить и принять их даже теперь.
Голос Рокота вернул в мир звуки: крики сельчан, вой ветра в высоких кронах, грохот донных камней, стон вековых корней леса. Но от громадного мира для Белянки живыми остались лишь перезрелые вишни глаз Рокота. Зелёным маревом смазался лес, зыбкой и неверной кашей расплавилась под ступнями почва, небо обрушилось клочьями облаков. И только багряные до черноты глаза Рокота маслянились и звали.
Звали шагнуть в тягучем безвременье, прорваться сквозь загустелый воздух, дотянуться до ненавистных глаз.
Звали прильнуть к мороку, что некогда был землёй, черпнуть две полные пригоршни.
И бросить в эти глаза!
Засыпать, чтоб света белого не видели!
Удар чужой воли — и дух Белянки вышибло из тела: ни продохнуть, ни выкрикнуть. Мгновения потянулись вязким пчелиным мёдом, что заливал Большую поляну далеко внизу, под ногами. Как игрушечные пестрели на ней человеческие фигурки, метались, плакали. Грозили друг другу кулаками, топорами, мечами и вилами. А одна белобрысая фигурка в голубом застиранном сарафане, будто привязанная ниточками, слепо шагала к кукловоду.
Да это же она сама и есть! Это же её тело послушно идёт к Рокоту, ничего не замечая вокруг.
Стой! Замри!
Но звука нет. Потому что нет голоса, нет горла — тела нет: это тело опускается на корточки, невыносимо медленно зачерпывает две полные пригоршни земли — и бросает в перезрелые вишни глаз, распахнутых перед ней с такой готовностью. Шелестит в горле, под кожей, в ушах и на кончиках пальцев голос Рокота:
— Молодец, девочка! — голос, который больше никто не слышит.
И Белянка чувствует на лице его горячее дыхание, чувствует землю, забившуюся под ногти, но не может вернуться в собственное тело. Не может уйти из-под удара занесённого над её головой меча Рокота.
— Не тронь! — Стрелок в три прыжка пересекает поляну, отталкивает её безвольное тело и собой загораживает от Рокота.
Нет! Хочется выкрикнуть: нет! Но истошный крик вязнет, так и не родившись в неподвластном горле.
Удар меча о поднятый над головой посох, треск древесины — Стрелок отскакивает, ждёт нового удара, но Рокот не торопится наступать. Он стряхивает с лица землю и примирительно поднимает руки. Стрелок не сводит с него глаз, спиной отгораживая корчащуюся на земле Белянку...
… а с другого конца поляны, несётся девушка в мужицкой рубахе с чужого плеча, и в руке у неё зажат кинжал.
«Сзади! — кричит Белянка, и сама себя не слышит. Плачет, и не чувствует слёз. Бежит со всех ног — и остаётся корчиться на земле. — Обернись!»
Но Стрелок не слышит и ждёт удара от Рокота.
Убийца вонзает кинжал в спину Стрелка.
Где-то с левой стороны груди.
По самую рукоятку.
С глухим ударом.
По самую рукоятку.
На рукоятке золотится чеканное солнце.
Расползаются нити белёной холстины, тянутся крестами красные линии, полосы, потёки, ручейки, реки. Сливаются бесформенной кляксой. Бесформенной алой кляксой. Как наяву. Этот необратимый кошмар и есть наяву.
Убийца падает на колени, будто с ударом выплеснулись из неё все силы. Стрелок вскидывает руки, отклоняясь назад, на мгновение замирает… и с разворота, в последнем броске кидает в неё из-за пояса топорик — и падает навзничь. Девчонка с проломленной ключицей — на него, топорик — рядом, в лужу крови.
Чужая воля с шипением и свистом уходит из тела, болью обжигая гортань и живот — Белянка сгибается пополам. Воздух врывается в стылые лёгкие, и с губ слетает тот самый крик:
— Обернись!
Но уже поздно. Слишком поздно.
Сдирая колени, Белянка подползает к Стрелку, спихивает убийцу, переворачивает его на спину, подставляет руки, чтобы кинжал не касался земли. Кровь горячими сгустками течёт сквозь пальцы, уходит в траву и песок — ни удержать, ни остановить. Уходит жизнь. Уходит жизнь из распахнутых глаз — выцветает высокое летнее небо клоками облаков. Клоками грязных облаков.
— Не суждено… — хрипит Стрелок, захлёбываясь красной пеной, — там… встретимся...
— Не уходи, — слёзы разъедают горло и грудь, но не могут вырваться.
— Помоги… им… обещай… — шепчут бескровные губы.
А кровь уходит… уходит!
— Обещаю! — кричит Белянка.
И вместе с криком взрывается в горле полынный комок, растекается по гортани и рёбрам. Пальцы сжимаются в судорожной попытке удержать, и льются слезами страшные слова:
— Мы всегда будем вместе. Мы замкнули круг.
Но он не слышит. Уже не слышит.
--38--. Рокот
На пятачке у реки сгрудились местные. Они бранились, таращились из-под лохматых бровей, но не мешали рыцарям их окружить. Одутловатые лица стариков, большеротая малышня, нечёсаные коренастые мужики с топорами и луками — что-то звериное сквозило в этом народе. Рокот по привычке оценил местность: берег пологий, деревья далеко — в случае боя река спасёт трусов, а вот в деревню вряд ли кто прорвётся живым. Десяток тайных лучников Натан с командой обезвредили, но это, конечно, не защищает от нападения со стороны землянок.
И всё же не хочется безымянных могил, факельного масла, напрасных жертв.
— Пепелище! — На поляну выскочил чумазый мальчишка.
Рокот вдохнул, выпустил сквозь сжатые зубы воздух и кивнул, чтобы рыцари расступились с пути пацанёнка, который нёсся очертя голову, будто не замечая чужаков.
Улис! Зла не хватает. Ясно же было сказано: сторожить Нижнюю Туру, днём и ночью сторожить, глаз не смыкать, смотреть в оба — обязательно будет лазутчик! Лесники молодцы, чего уж. Обидно оказываться правым, когда поздно что-то менять. Хочешь сделать хорошо — сделай сам. Был бы жив Борт...
Впрочем, стариковское ворчание не поможет.
— Пепелище. Вырезана Нижняя Тура. А люди — в землю зарыты. Гниют там. Не будет нам помощи.
Воздух задрожал перегретым теплом — Рокот кожей почуял гнев и колдовство. Хотел бы он увидеть глазами то, что понял по неразличимым движениям воздуха: как от человека к человеку тянутся струны, как вливается внешняя сила, заполняя пустоты — и вот уже не толпа, а единое существо, полное лесного тепла, щерится, трясёт лохматыми головами. И белобрысый вожак твёрдой рукой сливает нити в одну и командует — в бой!
Рокот не знал, что лесники на такое способны, но ещё с первой встречи понял: вожака придётся убить. Он был удобен, чтобы раскачивать лодку, но без него «дружная» община деревни рассыплется — полный набор, свора не хуже придворных Ериха: и предатели, и трусы, и фанатики — на любой вкус! Как же осточертели подковёрные игры!
Но отступать поздно.
Остаётся лишь разыграть задуманную партию — по нотам, и тогда, быть может, кто-то останется жив. В конце концов, как только дело доходит до резни, высокие смыслы меркнут, и выпущенной стреле остаётся лишь поточнее поразить цель.
— Именно так ошиблась ведунья Нижней Туры! — Рокот мысленно толкнул вперёд воздух, норовя пошатнуть уверенность лесников. — Именно так они бросились на нас с топорами и стрелами — предали самих себя и Лес! Бога предали, который на самом-то деле един и милосерден, и готов простить и принять их даже теперь.
Связи, налитые яростью, натянулись, зазвенели, но устояли под натиском. Рокот, продолжая давить из себя улыбку и оставаясь на месте, внутренне потянулся к девочке-ведунье. По проторённому пути идти было легко, к тому же её до того захлестнуло всеобщее возбуждение, что стояла она нараспашку. Рокоту особого приглашения и не требовалось: не разбираясь в сложных токах тепла, он просто вошёл в её тело и представил, как двигается вперёд. В последний миг девчонка его почуяла, молодец! Но… поздно. Она отчаянно билась мотыльком в сачке и послушно шагала.