Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 65

Последний раз он проделывал такое в степях, и поклялся не повторять, потому что уж больно зубодробительное это чувство: одновременно присутствовать в двух телах. Но жизнь и Ерих распорядились иначе.

Девчонка неуклюже шагала прямо на Рокота. Он смотрел на её болезненный оскал и встрёпанные волосы, но в тот же миг видел её глазами себя: натянутую улыбку, колдовской взгляд, напряжение мышц. И до того дико ветер пронизывал сарафан, волосы лезли в лицо, липли к губам. Молодое гибкое тело… как оно дрожало от ярости! От ненависти.

Рокот мечтал убить самого себя.

По-настоящему страшное ощущение.

Но не зря бессонной ночью он раз за разом проигрывал партитуру — на выступлении безупречно прозвучит каждый аккорд, каким бы сложным он ни был. Опуститься на землю, зачерпнуть пригоршню земли, бросить себе в лицо, поднять руку, закрыться локтем, выхватить меч — главное, не перепутать чьи именно руки и лица.

— Молодец, девочка! — мысленно похвалил Рокот, краем сознания замечая, как летит на приманку вожак, отбивает посохом меч.

Чудненько. А теперь кульминация, взмах дирижёрской палочки и...

Управлять одновременно тремя телами Рокот прежде не пробовал, но вчера, когда в лагерь заявилась шалава Стела, он понял: пасьянс сложился, звёзды сошлись. Несколько раз потренировался ломать её стены, запомнил дорогу — и вот с лёгкостью теперь ухватил и погнал уставшее тело в бой. Кинжал привычно лёг в руку, растревожил свежую мозоль, согнулись ноги… прирождённая убийца! Не зря Рокот держался настороже.

Прыжок, удар точно в сердце.

Финальный аккорд.

Рокот резко закрылся, возвращаясь в своё тело. Голова кружилась, картинка смазывалась, дрожала. К горлу подступала рвота. Но времени не осталось — время неслось стремительно. Белобрысый метнул топорик в убийцу, упал. Ведунья с воем бросилась к вожаку, Стел — к своей раненой девке.

На миг Рокот прикрыл глаза, выдохнул. Одним ударом двоих. Всегда остаётся место для импровизации, как ни крути. Видит Сарим, Рокот ненавидел эту девку, но он не хотел её убивать. Впрочем, вряд ли Сариму есть дело.

Зато фокус удался: без предводителя лесные растерялись, обмякли. Что-то верещала худосочная ведунья с косой, басил длиннобородый толстяк, но единство пропало. Боя не будет, пока они не договорятся, если, конечно, рыцари не нападут первыми. А рыцари не нападут. Рокот махнул Натану отступать и провозгласил, перекрывая кудахтанье местных:

— Тьма овладела несчастными. Неприкаянные души Вечных Сумерек, которые так и не нашли пути к свету Сарима, вселились в них и противоборствуют святой вере, тянут к себе живых. Я соболезную пострадавшим. Мне жаль, что мы не смогли предотвратить беды. Но ещё не поздно. Вы ещё можете спасти себя и всех, кто остался жив.

— Это ты убил её! — прохрипел Стел.

Щенок. Рокот впился в него глазами: «Слепой щенок. Начнись бой — в первую руку полягут твои ненаглядные местные, не рыцари!»

— Ты убил её! — Стел повторил громче. — И отца деревни убил ты! Ты ворожил — ты управлял телом ведуньи, ты управлял телом Рани. Всё это сделал ты!

Тупой осёл. Рокот с сочувствием вздохнул и подошёл к Стелу, похлопал его по плечу:

— Ты обезумел от горя, друг мой, — он подхватил девку за ноги. — Поднимайся, отнесём твоего помощника в лагерь, ему нужен уход.

Прикусив язык, Стел встал, бережно держа подружку под спину. Умница, детка, дошло!

— Он не виноват, что одержим неприкаянными душами, — продолжил сетовать Рокот. — И я прощаю его и ведунью, которая пыталась меня убить — как прощает Сарим. Он и вас всех готов простить и принять. Подумайте об этом!

Стел не смотрел в глаза, стиснув зубы, тащил тощее тело, будто оно весило немерено. Порой ноша ложиться не на плечи — на сердце.

Рокот отвёл глаза. Время не повернуть, не переиграть. Она дважды избежала смерти от его руки, на третий раз удача ей изменила. Чему быть, того не миновать. Такой поворотный день, а в голову лезут одни банальности.

Рыцари отступали, унося пилы, топоры и прочий скарб — пока не до стройки, Натан шустро и верно сообразил. Местные что-то кричали вслед, подвывали по-звериному. Вывороченные сосны с опиленными сучьями походили на сломанные хребты. Подобно громадному чудищу в агонии, поляна пестрела вытоптанной травой на облезлых боках, а на залысинах копошились паразиты-людишки, готовые до последнего вдоха рубить сук, на котором сидят.

Как только деревья скрыли их от местных, Рокот процедил сквозь зубы:

— Опускаем.

Стел наклонился медленно, бережно убрал руки, подложил ей под голову сумку. Рокот тоже постарался не тревожить рану лишний раз. Девчонка была без сознания, но ещё жива: кожа цвета скисшего молока, впалые глазницы, острые скулы. Плечо наспех замотано рукавом, оторванным от рубахи Стела — кажется, он даже пытался её лечить магией.

— Голову лучше, наоборот, ниже, но она всё равно умрёт, — жёстко сказал Рокот. — Не вливай попусту силы.

Стел до хруста расправил плечи и вскинул на него затравленный взгляд:

— Зачем?! Ты всё равно потерял эту деревню! Ради чего ты убил их?

Глазищи красные, дурные. Лицо застыло гримасой.

Как выживет он после всего? Рокот вздохнул. Это уже не его дело. Добить обоих было бы милосердно и разумно: нет ничего хуже озлобленного предателя за спиной. Но Рокот и без того никогда не забудет Грета, не хватает только принять на себя смерть его сына.

— Я убил их вожака руками твоей подруги ради того, о чём умолял ты сам: чтобы не повторилась история Нижней Туры. Неужели ты не понимаешь?

Стел тупо мотнул головой. Не понимал. Обезумел от горя.

— Ты сам взял её с собой — я не просил! — сплюнул Рокот и встретился с ним взглядом.

Стел смотрел снулой рыбой, но постепенно взгляд прояснялся, кажется, он начинал понимать.

— Я не желал её смерти, — зачем-то признался Рокот, — но рисковать одним из рыцарей я не мог, — и вдруг невесело хохотнул: — Можно было, конечно, выбрать тебя, но ты же не покорился бы так просто?

Стел закрыл глаза.

— Если бы ты слушался меня, — продолжил Рокот тихо, — если бы верил мне, если бы ты верил Мергу, Ериху и Сариму, если бы не ушёл из отряда, если бы действительно хотел постройки храма — ты бы убедил их.

— И пацан с жуткими вестями о пепелище не прибежал бы? — глухо обронил Стел, не открывая глаз.

— Прибежал бы, — повысил голос Рокот. — Но местные были бы наши с потрохами и плакали бы над неприкаянными душами сородичей из Нижней Туры, а не хватались за топоры.

— Невозможно, — Стел посмотрел вдаль, в гущу стволов и кустов.

«Невозможно, — мысленно согласился Рокот. — И только у тебя это могло получиться, но ты даже не попытался».

— Ты предатель, Стел, — спокойно, без гнева или презрения произнёс он вслух. — И я оставляю тебе жизнь только потому, что ты сын Грета. Ты можешь думать, что я убил твоего отца — мне всё равно. Не попадайся мне больше на глаза.

--39--. Стел

Рокот ушёл. Без криков, цоканья языком, театральных жестов — просто ушёл, и лес сомкнулся за его спиной. Нет, не так: Лес сомкнулся за его спиной. Теперь Лес был миром, домом и богом Стела.

Потому что больше ничего не осталось.

Стел опустился на колени. Рани дышала слабо, поверхностно, рвано. Подрагивали короткие ресницы. Пересмякшие губы застыли по-детски обиженно и вместе с тем нежно. Разводы грязи, следы травы и крови уродовали лицо, и оттого она ужасающе походила на труп.

Горло сдавило вязкой слюной. Стел передёрнул плечами, сбрасывая оцепенение, вытащил платок, плеснул воды из фляжки и осторожно отёр ей лоб, широкие скулы, маленький подбородок.

— Рани… — тихонько шепнул он.

Не отозвалась.

Сломана ключица, разрублено лёгкое. С таким не живут, но Стел попытался ещё раз: накрыть ладонями рану, черпнуть тепла — с запасом, чтобы голова закружилась и затошнило до рвоты, высосать всё из этого проклятого мира и отдать ей, влить в бездонный колодец, откуда вытекает жизнь, быстрее крови вытекает жизнь! Как удержать? Как облегчить боль? Снова черпнуть и снова плеснуть на бледные губы.