Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 68

Никогда не родить ему дочь.

Никогда. Никогда. Никогда.

— Никогда!

— Остановись...

Кто это сказал? Кто? Кто сказал?

Слепыми от слёз глазами Белянка увидела Ловкого. Он высился над ней столетним дубом и с бесконечной жалостью смотрел, как она корчится в его ногах. Каменно-спокойный, будто и не обрушился весь мир. Какой-то новый, чужой и слишком живой.

— Тише, — он опустился к ней с недосягаемой высоты, потянулся горячими ручищами.

— Не трогай меня! — прохрипела Белянка и отшатнулась, ударилась головой о спинку кровати.

— Ты не одна, слышишь? Девочка моя, сестрёнка, глупая мышка, маленькая моя, ты не одна. Иди сюда, — Ловкий прижал её голову к широкой груди, закрывая ладонью ухо и половину щеки, второй рукой сжал плечо.

— Я не могу. Я не хочу без него жить, — без сил выдохнула Белянка и перестала биться, затихла.

Ловкий молчал и покачивался из стороны в сторону, баюкал. Пахло дубом, осенними листьями и табаком. Бессмысленность жизни сплеталась бессмысленностью смерти и растворялась в мерном движении: влево, вправо, влево, вправо, влево — так баюкают младенцев. Когда-то, давным-давно, Ловкий так баюкал крохотную Белянку, когда ещё пахли ландышами мамины руки.

Долго-долго баюкал, бесконечно. Будто бы сотню лет. Влево — вправо, влево, вправо. Влево. Вправо.

— А теперь выдыхай, — прошептал он на ухо.

Белянка послушно выдохнула.

— Ещё выдыхай, — продолжая покачиваться, прошептал он.

— Задохнусь, — прохрипела она чужим голосом.

— Выдыхай и отпускай, — так же тихо попросил Ловкий.

— Нет! — вскинулась Белянка и ударила его макушкой по зубам.

— У тебя нет другого выхода, — стиснув от боли челюсть, просипел Ловкий.

— Есть, — сжала Белянка кулаки и вскочила на ноги. — Пойти за ним!

— У тебя нет этого выхода! — закричал Ловкий. — Ты попадёшь в Предрассветный час — и тогда уж точно никогда не встретишься со Стрелком! Ты не можешь сама пойти за ним!

— Так убей меня! — расхохоталась Белянка — и испугалась своего смеха. — Убей — и я ещё смогу его догнать!

Ловкий схватил её запястья и скрутил так, что никак не шелохнуться — даже дышать тяжело.

— Не смей о таком просить. Никого и никогда! Ни ты, ни твой убийца уже никогда не попадёте в Тёплый мир. Поняла? Ты же знаешь всё это! Лучше меня знаешь! Чему тебя учила тётушка Мухомор?! — он резко крутанул её на месте и в следующий миг окатил ледяной водой из кадушки.

Белянка задрожала и очнулась. Мир обрёл очертания и краски. Рваная простыня, кулём покрывало по полу, мокрая от слёз подушка и… разъярённый Ловкий с пустой кадушкой в руках. Встрёпаны рыжие волосы, блестят глаза и дрожат бледные губы.

— Я здесь, — прошептала Белянка, закашлялась и произнесла громче. — Я жива. Прости. Я… была не в себе.

— Хвала Лесу, ты жива! — Ловкий отбросил к стене кадушку с жутким грохотом. — И если бы хоть кто-то, кроме меня, увидел это, — он развёл руками, — я даже не знаю, что бы с тобой сделали.

— А что делают с такими? — к своему ужасу, Белянка даже усмехнулась криво.

— Не знаю, я ни разу не видел такой истерики по ушедшему на запад. Ни разу. Так не должно быть. Нужно отпустить.

Из её глаз вновь побежали слёзы.

— Не могу, — Белянка отвернулась и запрокинула голову.

Ловкий осторожно сжал её плечи — куда бережнее, чем когда обливал водой — и усадил рядом с собой на кровать. Они долго молчали, и ничто не нарушало душную тишину. Наконец Белянка осмелилась повернуть голову и посмотреть на брата. Ярость ушла из распахнутых в пустоту потемневших глаз. Горели веснушки на бледном лице, торчали упрямые встрёпанные вихры — и это было единственное, что осталось от прежнего Ловкого. Он сжал зубами губы и с комариным писком втянул воздух. Он так делал в детстве, когда Белянка плакала из-за какой-нибудь ушибленной коленки. Он пищал, а она хихикала. Теперь эта память больно жгла веки.

Белянка уткнулась ему в грудь и прошептала:

— Ты чего?

Он положил ей на плечи вторую руку.

— Не знаю, что с тобой делать, — едва слышно пробормотал он.

— Не нужно ничего со мной делать, — ровным голосом ответила она.

— Я не могу остаться с тобой. И я боюсь… тебя оставлять одну. — Горячие губы вжались в её макушку, и потому она скорее почувствовала кожей, чем услышала его последние слова: — Не узнаю тебя.

Белянка долго молчала, прежде чем выдавила из себя ещё одно обещание:

— Не переживай, я не убью себя. Обещаю.

Каждая мышца в теле Ловкого напряглась, будто он не мог даже слышать таких страшных слов.

— Никто не должен видеть того, что увидел здесь я, — твёрдо сказал он.

Она молча и часто закивала, давясь новым приступом рыданий.

— Даже мне трудно это… принять, — продолжал Ловкий, запинаясь, будто тщательно выбирал слова. — Если кто-то ещё это увидит… Горлица или… Я не знаю, что тогда будет, Бель.

— Я поняла, — она украдкой вытерла ладонью слёзы. — А что за дела там наверху? Куда ты спешишь?

— Меня выбрали Отцом деревни как названого брата Стрелка, и мы… — он вдруг осёкся, освободился из её объятий и поднялся. — Ладно, я пойду, там ещё...

— Стой! — теперь пришла очередь Белянки вскакивать и хватать его за запястья. — Рассказывай, что там происходит и куда ты спешишь.

Пару мгновений он настороженно смотрел ей в глаза, а потом решился.

— Мы все опешили, когда ты кинулась на этого чужака, а уж когда та девка выскочила с ножом… мы бы отомстили за Стрелка тут же! Но этот лупоглазый как-то всё вывернул, наплёл про духов, про бога ихнего. Они быстренько убийцу унесли — наши даже опомниться не успели. Я хотел кинуться, но я… наверное, струсил я, Белка. Уж не знаю, простишь ты меня или нет. Хотя сама, конечно, хороша — чего ты полезла! — Ловкий прикусил язык и с досадой зажмурился. — Я вовсе не хотел винить тебя, я...

— Всё в порядке, — на удивление спокойно ответила Белянка. — Я понимаю, что виновата в смерти Стрелка.

— Я вовсе не это...

— Но моим телом управлял воевода чужаков, этот самый лупоглазый. Тело не подчинялось мне, понимаешь?

— У них мужики ворожат? — брезгливо скривился Ловкий.

— Получше наших ведуний, — кивнула Белянка. — Но я виновата всё равно...

— Так погоди, он тогда мог любую девчонку использовать вместо тебя, не вини себя попусту!

Белянка зажмурилась — в груди вновь похолодело, к горлу подступила волна дурноты.

Нет, нельзя поддаваться сейчас, нужно продержаться ещё чуть-чуть, всё разузнать у Ловкого. Ведь она обещала, — чаща их всех подери! — она обещала помочь этой проклятой деревне! Она ему обещала.

— Скажи, что вы теперь будете делать? — на пределе спокойствия спросила Белянка.

— А что нам остаётся? После вестей, что принёс Русак из Нижней Туры… нам остаётся только мстить, — он поднял ладонь, предупреждая её протест. — Защищаться, Белянка. Защищаться! Они на деле показали, чего стоят. А раз ты говоришь, они ещё и ворожат...

— Им вырезать нашу деревню под корень — раз плюнуть, — закончила за него Белянка.

— Ждать и молчать мы больше не можем, — мохнатые рыжие брови сошлись на переносице. — Как ты не понимаешь, что слушать пришлых — ошибка! Или ты предлагаешь прикинуться, что ничего не было, и дальше улыбаться? Пусть строят храм и режут наших, когда вздумается? Ты не хочешь отомстить за Стрелка? Зря ты бегала к этому чужаку — его девка ножик всадила, видела? Видела, как он убивался и голосил не своим голосом? А ты его выгораживала!

Только ровно дышать. Только не падать на пол. Вдох-выдох, вдох, выдох.

— Я не его выгораживала. Я просто не хотела напрасных смертей, — тихо выдавила Белянка.

— Но ты их получила. Мы все их получили, — Ловкий сжал кулаки. — И обратной дороги нет.

Она не отпускала его взгляд.

— Нам не победить их в честном бою.

— У тебя есть идеи получше? — наклонился вперёд Ловкий.

Белянка съёжилась и покачала головой.

О чём он? У неё нет ничего, кроме проклятого обещания, которое заставляет её дышать.