Август - Уильямс Джон. Страница 35

Я не получал известий от отца с тех пор, но уверен, это не могло не порадовать его. Он давно не молод и с годами становится все более немощным. Мне кажется, достигнув сих преклонных лет, человек начинает все чаще оглядываться на прожитую жизнь и подводить итоги достигнутому; в это время ему, как никогда, необходимо доброе сочувственное слово.

II

Письмо: Марк Антоний — Клеопатре из Армении (36 год до Р. Х.)

Моя дорогая жена, я не перестаю благодарить как своих римских, так и твоих египетских богов за то, что не поддался собственным порывам и не уступил твоей решимости и не позволил тебе сопровождать меня в этом походе, который оказался еще труднее, чем я ожидал. Мне теперь ясно, что мои надежды завершить его до конца осени не оправдались и придется все упования отложить до весны.

Парфяне показали себя коварным и изобретательным противником, умеющим гораздо лучше использовать свое превосходное знание местности, чем я мог предположить. К тому же карты, составленные Крассом и Вентидием во время их походов, на поверку оказались никуда не годными; измена части провинциальных легионов тоже не помогла нашему делу; и в довершение ко всему эта ужасная страна не способна прокормить мои легионы в течение зимы.

Из–за наступающих холодов мне пришлось снять осаду с Фрааспы, после чего всего за двадцать семь дней мы пересекли всю страну почти от самого Каспия, остановившись на отдых в относительно безопасной Армении. Мы страшно измотаны; в лагере свирепствуют болезни.

И тем не менее я скажу, что поход был успешным, хотя, боюсь, многие из моих измученных солдат со мной не согласятся. Мне известны теперь все уловки парфян, и мы наконец составили достаточно точную карту местности, которая нам весьма пригодится на следующий год. Я послал в Рим известие о нашей победе.

Однако, несмотря на тактический успех кампании, в настоящий момент я нахожусь в самом отчаянном положении. Мы не можем долго задерживаться в Армении — я не доверяю здешнему правителю, царю Артавазду, который покинул меня в решительный момент в Парфии, хотя нельзя попрекать его этим, будучи пришельцем в его стране. Посему я решил вместе с несколькими легионами вернуться в Сирию, где ко мне, хорошенько отдохнув, присоединится и вся остальная армия.

Но для того чтобы пережить зиму даже в Сирии, нам необходимы припасы, коих у нас не больше, чем у нищих. Нам нужна еда, одежда и материалы для починки поврежденных в боях военных орудий. Кроме того, нам понадобятся кони взамен тех, что мы потеряли в сражениях и переходах, чтобы мы могли продолжить подготовку к весенней кампании. И еще деньги — вот уже несколько месяцев мои солдаты не получали жалованья, и терпение некоторых из них на исходе. Все это нам нужно без промедления. К данному письму я прилагаю подробный список того, в чем нуждаюсь в первую очередь, а также дополнительный список вещей и продуктов, которые могут нам понадобиться позднее. Положение наше можно описать лишь как отчаянное.

Зиму мы проведем в небольшой деревушке Левке—Коме, к югу от Бейрута, — ты вряд ли даже слыхала о ней. Здесь имеется достаточно просторная гавань для стоянки судов, которые ты пошлешь. Будь осторожна: по моим сведениям, головорезы–парфяне могут уже быть на побережье, когда ты получишь это письмо, хотя блокада Левке—Коме маловероятна. Надеюсь, мое послание быстро дойдет до тебя, несмотря на все зимние шторма. Имей в виду, что без свежих припасов мы протянем не больше нескольких недель.

Я сижу один в своем шатре, дрожа от холода. Снаружи падает снег, скрывая от глаз долину, где расположен наш лагерь, и даже ближайших ко мне шатров не разглядеть. Мне зябко, и в мертвой тишине, опустившейся над миром, я еще острее ощущаю свое одиночество. Как не хватает мне тепла твоих объятий и нежной ласки твоего голоса! Приезжай ко мне в Сирию вместе со своими кораблями. Я должен оставаться здесь с войском, иначе оно разбежится еще до наступления весны и все наши жертвы окажутся напрасными, но в то же время я едва ли смогу выдержать еще один месяц без тебя. Приди ко мне, и мы превратим Бейрут в Антиохию, Фивы или Александрию.

III

Эпимах, верховный жрец Гелиополиса — Клеопатре из Армении (ноябрь, 36 год до Р. Х.)

Достопочтимая царица, нет на свете более храброго человека, чем Марк Антоний, коего вы удостоили своим царским вниманием и возвысили до себя, посадив рядом с собой на трон, у подножия которого лежит целый мир. Храбрость его в битве превосходит все пределы благоразумия; он способен переносить такие тяготы и лишения, какие давно сломили бы и самого закаленного воина; но он не полководец, и поход его полностью провалился.

Если даже мои сведения противоречат тем, что царица получила из других источников, я тем не менее спешу поделиться ими из дружеских чувств к вашему мужу и почтения к вам, а также в тревоге за Египет и его будущее.

Этой весной мы вышли из Антиохии и скоро достигли Зевгмы, что на реке Евфрат; оттуда мы проследовали вдоль реки на север, где не имели недостатка в провизии, к водоразделу между Евфратом и рекой Араке, а затем на юг, в направлении парфянской крепости Фрааспа. Но, не доходя до нее, в попытке выиграть время Марк Антоний разделил свою армию надвое, отправив обоз со всеми запасами еды и одежды, а также тараны и другие осадные орудия более пологим путем, а сам с основной частью армии ускоренным маршем двинулся к своей конечной цели, не встречая по пути никакого сопротивления.

Тем временем спустившиеся с гор парфяне напали на отделенный от основных сил и более медлительный обоз. Едва весть о нападении достигла наших ушей, мы тут же поспешили на помощь, но было уже поздно. Войско прикрытия оказалось перебито, все наши запасы преданы огню, осадные машины и другие военные орудия уничтожены, и лишь небольшая горстка солдат сумела остаться в живых, укрывшись за поспешно сооруженными укреплениями. Мы рассеяли наступающих парфян, каковые, сделав свое дело, благоразумно отошли в горы, которые знали как свои пять пальцев и где мы не рискнули их преследовать.

Такова была «победа» Марка Антония, о которой он поспешил сообщить в Рим. Мы насчитали восемьдесят убитых парфян.

Несмотря на потерю всех наших осадных машин и запасов продовольствия, одежды и материалов, Марк Антоний настоял на осаде Фрааспы. Даже если бы мы напали на город врасплох, и тогда наша задача оставалась бы почти невыполнимой, так как нашим единственным оружием было лишь то, что мы имели при себе. Мы не могли выманить их из крепости для решительной битвы; отряды, которые мы посылали в поисках провианта, постоянно подвергались нападениям парфянских лучников, появлявшихся ниоткуда и, обрушив на наших воинов град стрел, тут же исчезавших в никуда; тем временем неотвратимо приближалась зима. Два месяца мы упорствовали; в конце концов Антоний добился от царя Фраата обещания не чинить препятствий нашему отходу из его страны. И вот в середине октября, измученные и голодные, мы отправились в долгий путь туда, откуда вышли пять месяцев назад.

В течение двадцати семи дней по страшному холоду, сражаясь с вьюгами и снежными заносами, мы перевалили через горы и пересекли открытые равнины; за это время мы восемнадцать раз подвергались нападениям конных лучников вероломного Фраата. Они налетали на нас, как осы, со всех сторон — с фронта, с тыла, с флангов, — осыпали нас стрелами и, прежде чем мы успевали опомниться, снова скрывались во тьме своей варварской страны, в то время как их несчастная жертва, словно слепая кляча, продолжала брести не разбирая дороги.

Именно тогда, в те ужасные дни отступления, Марк Антоний по–настоящему проявил себя: он делил со своими солдатами все лишения, выпавшие на их долю, отказываясь принимать пищу, отличную от той, что ели его товарищи (которые дошли до того, что глодали корни и собирали личинки в гнилых пнях, чтобы прокормить себя), или носить одежду более теплую, чем та, что имелась у них.