Последний поцелуй неба (СИ) - Золотая Аида. Страница 20

Заложить и его? Что еще можно? Кому нужно? За-чем?

Продрогшая, голодная, озабоченная тем, где достать недостающую сумму денег, Анна зашла в квартиру и закашлялась от табачного дыма.

— Совсем охренел? — спросила она Закса, возникнув из сизых клубов на пороге кухни.

— Совсем, — отозвался Виктор. Голос был совсем как этот дым — какой-то тягучий, ползущий, нечеткий. Язык ворочался вяло и невнятно. — Где была?

— Гуляла, — она устало села напротив него, вытащила из пачки сигарету и кивнула на бутылку виски. — И мне налей.

Закс с готовностью потянулся по столу, едва не смахнув стакан на пол. Он совсем не походил на себя. Взъерошенный, помятый, неряшливый при том, что одет был с иголочки, как обычно. Хуже всего было лицо. Из него ушла всякая резкость и четкость черт, отчего он казался старше, чем был, лет на десять. В конце концов, до бутылки он все-таки дотянулся. Стакан с соседнего стола не без труда, но поставил. И сказал:

— Я у тебя поживу?

— Тебя жена из дома выгнала? — громко, зло рассмеялась Анна. Одним махом выпила виски и крупно вздрогнула всем телом. — Так здесь тебе не гостиница.

— Здесь не гостиница, — повторил Закс, мотнув головой. — Здесь притон. В котором я буду жить, сколько мне надо.

— Это моя квартира, если ты забыл. И я могу с ней делать, что захочу. Даже продать.

— Ты? — хохотнул Виктор. — Ты моооожешь. Ты много чего можешь… А я нихрена не могу. Я импотент, понимаешь? Полный. Во всем, кроме секса. Доказать?

— Что именно? Что ты импотент? Или обратное?

Он молчал, некоторое время глядя куда-то мимо нее. Кажется, он совершенно не понимал того, что говорила она, и того, что говорил сам. Если бы в этот момент его спросили, как он оказался в ее квартире, скорее всего, ответил бы, что не помнит. Он нашел себя за этим ее столом и с виски из ее бара.

— Лиза подала на развод в прошлый вторник, — наконец, прозвучало на кухне.

— А ты типа расстроен, — ухмыльнулась Анна и налила себе еще виски. — Ну поваляйся в ногах, может, вернется.

— Тебе бы лучше тоже от меня свалить, — он подставил свой полупустой стакан для добавки. — Я же и тебя уничтожу, в конце концов. Если, конечно, есть еще что уничтожать.

— Да мне пофигу! — она толкнула к нему бутылку.

Он взял ее и глотнул прямо из горла. Отставил на стол и выдал:

— Научишь?

— Педагогика — не мое призвание.

— Ну да… У тебя другое, мать твою, призвание. Там ты справляешься.

— Справляюсь! — гордо заявила Анна, поднялась и в двери обернулась. — Не подожги квартиру.

Он вскинулся и замер, в ужасе глядя на нее. Ему было больно. Так глядят только больные.

— Поздно поджигать, — хрипло ответил он. — Она сделала аборт. Вчера. Мне утром Соня сказала.

Анна остановилась. Глаза ее не выражали ничего, но стали слишком яркими, слишком синими, словно загорелись изнутри.

«Я не хотела!» — было первым, что мелькнуло ее в голове. Но уже через минуту она поняла, что даже не рассчитывала на такую удачу.

Ай да сестренка, ай да молодец!

Таким, как они, нельзя размножаться. Таким, как они, из рождения — сразу в ящик. Иначе даже воздух вокруг пропитывается гнилью.

— Твоя жена дура! Ребенок-то при чем?

— Он тоже Закс.

— Ну да, — безразлично протянула Анна и ушла с кухни.

Глава 12. Северная

Три недели спустя

Анна еще спала. Некоторое время он внимательно смотрел на ее лицо, лишенное косметики. Обычное лицо. Таких Ань-Мань-Дунь-Глаш на свете дохрена и больше. Он вцепился в эту. Не отодрать. Пробовал — получалось херово.

Закс протянул руку и убрал волосы с ее лба. Озадаченно нахмурился. Мнимая беззащитность спящей женщины его не трогала. Нет, он просто пытался понять, откуда берется в нем первобытный мужчина, который видит эту конкретную самку, едва она появляется на горизонте, и больше уже не замечает ничего. Гадское чувство. Отступает его вина, отступает его боль, отступают его кошмары. Отступает прошлая жизнь. И он уже — как бы не он, а существо без мыслей и чувств. Все, что он может, это идти на поводу единственного инстинкта. Это как травля. Только здесь он не убивал.

Виктор коротко усмехнулся и поцеловал ее плечо. Она не проснулась. Запустил руку под одеяло, провел ладонью по ее груди, по животу, ниже, устремился к бедрам, скользнул меж ними. Нашел теплое, мягкое, чуть влажное и липкое — ночью в душ ее так и не отпустил, продолжая ласкать податливое тело даже после окончания акта. Пока, в конце концов, не уснули оба. Раздвинул складки, прикоснулся к клитору. Чуть дернул его и, вдавливая, стал массировать круговыми движениями, чувствуя, как сам заводится от того, какая она теплая внутри. Не открывая глаз, Анна слабо улыбнулась. Повела бедрами, раскрываясь шире для его руки, и стала лениво водить ногтями по его спине. Дыхание ее было сонным, тихим и ровным. Он, внимательно наблюдая за ней, двинулся пальцами глубже, коснулся влагалища. Никогда не думал, что у него так сильно развито обоняние. Он чувствовал все. Остаточный аромат ее духов, какими она пользовалась накануне, неуловимый запах ее кожи, вдыхаемый им, когда он скользил губами по ее груди — почти фимиам. Терпковатый запах, исходивший от паха. Просунул палец в нее. Тот легко скользнул внутрь. И стал двигать ладонью — вперед и назад — теперь уже ожидая ее реакции. Она глухо выдохнула. Подалась к его руке, толкнулась в нее и распахнула глаза, встретившись с его взглядом — сейчас темно-серым. У него всегда менялись глаза, когда их затапливало желание. И ее они тянули за собой — в это темно-серое, непроглядное.

Виктор перекатился на нее и навис над ее телом, продолжая двигать рукой между бедер. Влажные пальцы касались кожи, скользили ниже, пока не добрались до ануса. Усмехнулся, чувствуя, как она рефлекторно сжалась. И теперь ласкал ее там.

Анна снова прикрыла глаза, расслабилась и принимала его ласки. Улыбка ее становилась довольнее с каждым движением его пальцев, и губы раскрывались от тихих коротких стонов. Обхватила его шею руками, приподнялась к нему, крепко прижалась всем телом. Грудью, животом, сплелась ногами. Нашла своими губами его. Нежно провела по ним языком. И, резко оттолкнув от себя, быстро оказалась сверху. Влажными поцелуями двигалась вниз, рисовала языком невидимые узоры, кусала кожу.

Больше книг на сайте - Knigolub.net

Перемещалась вдоль него, пока не достигла губами паха и внутренней стороны бедер.

— Слушай, а у него имя есть? — спросила она с улыбкой и поцеловала толстую, мощно пульсирующую вену члена, крепко прижавшись тренированным ртом умелой шлюхи. Сходя с ума от того, что чувствовала, как сильно бьется в ее губы его кровь. И твердеет набухающий желанием член.

Крепко ухватила его у основания рукой, подняла голову, чтобы видеть лицо Виктора, захватила губами. Упирала его себе в щеку, дразнила языком, вынимала, плотно соскальзывая губами, от чего раздавался громкий звук, бьющий в уши, ласкала рукой и снова впускала его глубоко в свой рот. Не отрываясь, смотрела Заксу в глаза и приходила в экстаз от солоноватого вкуса его плоти.

Неожиданно крупно вздрогнула и отпустила. Рванулась к лицу. Дико, зло поцеловала и откинулась на подушку. Выдохнуть не успела — Виктор перекатился на нее, накрыл собой и вошел в нее быстрым скользящим движением. Меньше минуты. Меньше минуты, и он присоединился к ее экстазу, чувствуя, как все внутри колотится оргазмом. Теряя разум, вцепился в ее губы своими. И только потом понял, что видит перед собой только ее синие, будто бы осеннее небо, глаза. И больше ничего. Ничего на свете.

— Аня, — прошептал он. И поцеловал теперь уже мягко, неторопливо теплый красный рот. Она молчала, не шевелилась, равнодушно смотрела на него. Будто ее выключили. С ней это часто случалось. Почти всегда. Днем она никогда не была такой, какой бывала ночью. За три недели он успел это усвоить.

Три недели.

Оставшись у нее в тот памятный день, когда его семейная жизнь окончательно развалилась, так вышло, что он остался у нее насовсем, привычно теперь возвращаясь после работы в квартиру, купленную им для проститутки, которая тоже принадлежала ему. И жизнь оказалась сотканной из переплетения реальности и сексуального помешательства. Когда он и сам выключался — и не помнил ни прощальных слов Лизы, сообщившей ему, что он — дерьмо, а она дерьмом быть не хочет; ни того, что она убила их ребенка — а в действительности его убил он сам, почти собственными руками. Калеча мать — ребенка не щадишь. И пофигу, что Лиза едва ли понимает, что уже и сама стала дерьмом. Ни того, что ему в спину ухмылялись даже собственные подчиненные — живет со шлюхой. Все так живут — он попался.