Соблазнение строптивого (СИ) - Замосковная Анна. Страница 25

Проснулась от странного ощущения, будто всё скручивается внутри. Села.

Сквозь шторы сочился позеленевший дневной свет, в комнате было ярко, душно, и у меня дико колотилось сердце.

Тёмный лежал рядом, грудь ровно вздымалась, на бледном лице проступили пятна немного нездорового румянца.

Флаконов под боком не было.

Бинты на плече явно сменены, без крови, и кожа вокруг гладкая — никаких вздутых вен.

Осторожно коснулась лба тёмного — холодный. Приподняла повязку: свежие рубцы, никаких посторонних жителей.

Зевнула.

В животе заурчало. Да и в целом тело казалось тяжёлым.

Судя по яркости света, должен быть уже день, а посторонних звуков нет… Неужели тёмный раскошелился на комнату с магической звукоизоляцией?

Во второй комнате меня ждал таз с кувшином воды и полотенце. Приводя себя в порядок, думала обо всём и ни о чём: что станет с Гранографом? Долго ли тёмный будет соблюдать постельный режим? Далеко до Сорты? Дождётся связной? Может, следует выехать, а тёмный пусть догоняет? Есть ли в гостинице симпатичные здоровые мужчины? Что на завтрак?..

Мысли роились в голове, перекликались друг с другом, повторялись. К сожалению, среди моих вещей были исключительно скромные платья с подолами в пол, закрытой грудью и длинными рукавами, но и в таком виде я подцеплю кого-нибудь в общем зале… Вот тёмный: из-за него приходиться отвлекаться, а ведь он мог скрасить мне эту ужасную поездку.

Ладно, пусть поправляется: будет время его соблазнить. Да и с полудохлым вряд ли светит особое удовольствие.

Так что на завтрак — покорять постояльцев. От этой мысли по телу пробежала волнительная дрожь, я бодро направилась к выходу, бросила сочувствующий взгляд на тёмного: он не знает, от чего отказывается!

Дверью почти хлопнула, быстро пошла — и налетела на чью-то широкую грудь.

Меня хлестнуло возбуждением. Подняла взгляд: Гур приветливо улыбался. И представлял, как притискивает меня к стене и целует. На мои щёки набежал румянец, дыхание сбилось.

— Привет, — сипло поздоровался полуорк, его зрачки так расширились, что их вертикальная форма стала почти незаметна.

— П-привет, — сглотнула, заставила колени выпрямиться и не трястись: Гурт едва сдерживался, чтобы не схватить меня. — Что ты тут делаешь?

— Пришёл сказать господину Бейлу спасибо.

— За что? — я смотрела на мощную шею с часто пульсирующей жилкой.

— За то, что брата моего спас, за Роно.

Мысль о брате отвлекла Гура от фантазий о грудях, и возбуждение меня слегка отпустило, пробормотала:

— А он его спас?

— Ээ… ну да. Болт вытащил, рану чем-то помазал, заговорил, и двух ваших коней в светлый храм пожертвовал, чтобы Роно позвонок восстановили.

Разбазаривал имущество, значит. Ну, тёмный, мне что теперь, самой коня вместо Резвого покупать? И на какие деньги, спрашивается? Сердито уставилась на Гура: мог бы долговое обязательство подписать, не переломился бы. Почему лечение его брата должна оплачивать я? В светлом храме не изверги, кредиты оформляют прямо на входе.

Вдохнула и выдохнула: всё это следует высказывать тёмному. А сейчас брать с этой паршивой овцы хоть шерсти клок. Только где бы нам уединиться?

— Мы тут с ребятами подсуетились, — продолжал Гур, вожделенно пялясь в скромный вырез, — и собрали вам небольшую благодарность.

Он отстегнул от пояса туго набитый кошель.

Уже лучше!

— Подожди секунду. — Выхватив деньги, метнулась в комнату, положила кошель сбоку у порога и бесшумно затворила дверь. Выпрямилась, оттягивая платье вниз. Развернулась. — Так что…

Гур надвинулся на меня, весь огромный, пышущий жаром, притиснул к стене. Я едва доставала ему до плеча, тяжело дышала. Ладони скользнули с моих бёдер к груди, кружились, Гур сипло прошептал:

— Я тут комнату снял…

Как же горячо и мокро было между ног, ещё немного — и потечёт по ноге. Облизнула пересохшие губы и прошептала:

— Веди.

Перед глазами плыло, я зажмурилась. Гур подхватил меня на руки и в пять гигантских шагов оказался у двери, чуть не вышиб её плечом, а потом спиной, закрывая.

В следующую секунду я оказалась на лоскутном покрывале. Глядя на меня жадным, мутным взглядом, Гур стаскивал с себя куртку, рубашку, сапоги, штаны.

Член у него был большой даже для полуорка. Представляя, как он врывается в меня, закусила губу. Но у Гура были другие пристрастия. Я откинулась на спину и прикрыла глаза.

Ткань подола щекотно поползла вверх по ноге, Гур прижался губами к коленке, облизывал, целовал, спускаясь по внутренней стороне бедра. Медленно меня обнажая, Гур так же медленно покрывал меня поцелуями. Выгибаясь, застонала. Внутри всё горело, но язык не поворачивался поторопить…

— Ты слишком красивая, — прошептал Гур мне в живот, поцелуями добрался до груди. Сдвоенными усилиями мы сбросили платье, и он снова повалил меня. — Никогда не встречал таких красивых женщин, ты… ты… будто богиня.

Обхватил сосок губами, кружил, надавливал жёстким языком. Цепляясь ногтями, потянула на себя мощные плечи, но Гур не заметил моих попыток, обхватывал ладонями и мял груди, приник к другому соску, втянул его, блаженно мыча, тыкаясь в меня горячей головкой.

— Я хочу тебя, — прошептала, поводя бёдрами. — Давай же.

Он сел между моих ног, гордо демонстрируя своё хозяйство, ожидая реакции. Я шире раздвинула ноги. Его пальцы легко скользнули внутрь меня, и Гур улыбнулся, наконец направил член и стал мучительно медленно проникать внутрь. Я закинула ноги ему на плечи и согнула колени, плавно насаживаясь до упора. Кусая губы, Гур застонал:

— Вот Тьма! Ты такая горячая.

— Двигайся уже, — прорычала я.

Склонившись, Гур упёрся ладонями по бокам моих плеч и осторожно толкнулся, затем смелее, ещё смелее. Он млел от колыхания моих грудей при толчках. И… он сдерживался, растягивая удовольствие, и от этого плескавшиеся от его движений волны жара накатывали протяжно-дразняще, раскаляли, но не грели.

Мы слились в едином ритме, в одном дыхании, он плавно погружался в меня, распирая изнутри, заставляя судорожно всхлипнуть, прежде чем отступить — и снова переполнить. Огонь разливался по мне, кровь вскипала, дыхания не хватало, этот баланс на краю сводил с ума, и я зажмурилась — зажмурилась и представила тёмного, что это он проникает в меня почти болезненно глубоко, горячо, страстно — и сорвалась в лихорадочную дрожь горячего удовольствия.

Продолжая представлять, что это тёмный стягивает с плеч мои ноги, чтобы улечься на меня огромным телом, что это его губы ласкают моё ухо, это он короткими уверенными толчками долбиться в меня, заставляя подвывать от удовольствия и двигаться навстречу, сжиматься на нём от невыносимого возбуждения и истекать соками.

Продолжая воображать, что это его язык проникает в рот, заглушая бешеные вскрики, что из-за него всё внутри горит и испепеляется от вожделения, сминающего тело приступом сладкого одурения.

Представляя, что в его волосы зарываются пальцы, его плечи расцарапываю ногтями, что это он желает, и ему я шепчу: «Ну возьми же меня, возьми», что это он рычит на ухо и кусает, и исступлённо врывается в меня, вбивается, чтобы в судорогах ослепительного блаженства залить семенем.

Что это он целует и целует мои губы, и от его тепла мне так тепло, по коже бегают мурашки.

Что это он покрывает поцелуями моё лицо и бормочет:

— Ты невероятная, ослепительная, ты… ты…

Он целует, облизывает шею и ключицу, сжимает груди, снова загораясь желанием.

Что это тёмный переворачивает меня на живот и целует лопатки, плечи, щекоча влажным горячим членом бёдра.

Что это он, плотно обхватив коленями мои ноги, снова проникает внутрь, уже уверенный, что я выдержу всю силу его страсти.

Что это тёмный с такой звериной неистовостью рычит и вторгается в меня, оглушённую собственными стонами, придавленную к смятому, влажному покрывалу, обезумевшую от наслаждения, почти не прерываемого минутами ясности.

Что это он хочет меня всё сильнее, быстрее, глубже, подстёгиваемый моими стонами и встречными толчками бёдер.