Там, где горит свет (СИ) - Шевченко Ирина. Страница 7
- Не спи, малыш, - прокричал насмешливо шулер. – Этак я от старости умру.
Вор поднял руку, прицелился. В голову. На душе стало мерзко, успел проклясть и себя за неуемную тягу к рисковым развлечениям, и Ланса, с подачи которого оказался здесь… Но если козырь устоит на ногах, его, Валета, не только могут признать лжецом, несмотря на все доказательства, но и убить – ведь второй выстрел уже за обвиняемым.
Щелчок…
- Осечка, - с сожалением и сочувствием в голосе констатировал кто-то из наблюдателей.
Как… Что…
Ох, это ж надо было так купиться! Патрон на месте. Теперь на месте, ведь барабан прокрутился. Но не в стволе…
Вернувшаяся к козырю шлюха послала воздушный поцелуй.
Не просто шлюха – подельница. И пальчики у нее едва ли не ловчее, чем у хахаля.
- А мог еще жить и жить, - фальшиво вздохнул шулер.
Жить хотелось – не то слово.
Остальное – пустяк. Когда смотришь в черное дуло, из которого сейчас вылетит, чтобы расколоть тебе череп, пуля, все пустяк.
Тьен мельком глянул на дверь – закрыта, перекрыта зеваками. А в противоположной стороне распахнутое окно. А под окном река в хрусткой корочке льда…
Решение он принял мгновенно. В три прыжка оказался на подоконнике…
И вдруг замер. Показалось, что полетит сейчас. Оттолкнется ногами и полетит. И от этой мысли сделалось страшно, совсем как в тех снах.
Тьен замешкался лишь на один удар сердца, но этого хватило, чтобы за спиной грянул выстрел, что-то прожгло спину между лопатками и со свистом вырвалось из-под ключицы. Еще не понимая и не чувствуя боли, он опустил глаза и увидел, как расцветает на груди алая роза.
А уже потом полетел – вниз, с треском проламывая лед…
Раз в неделю хозяин давал Софи выходной. Не столько для того, чтобы она отдохнула, а чтобы не платить лишку: все равно накануне приходилось готовить товар на день вперед и с особой тщательностью вымывать прилавки. Но девочка не расстраивалась. Да, теряла немного в заработке, зато могла поспать подольше, в доме прибраться, стирку затеять. А вечером, как всегда, - с Люком на каток.
С тех пор, как из-за болезни мамы ей пришлось оставить школу при монастыре Святой Агнессы, Софи растеряла всех подруг, но в последний месяц нашла новых на площади Адмиралов. Ни тринадцатилетняя Амелия, ни ее сестра Анна, с предвкушением ожидавшая первого дня весны, когда ей исполнится уже шестнадцать, даже не подозревали, кто она на самом деле, где, чем и как живет. Для дочерей господина Роже Ламиля, старшего типографского наборщика, новая знакомая была обычной девочкой из обычной семьи: отец – мастер-железнодорожник (тут она не врала), мать – швея-надомница, брат. Только родители у них с Люком то были слишком заняты, то приболели, то ушли на именины к дальней родственнице… Какая разница, если дети и сами могут сходить на каток?
А Софи нравилось рассказывать о них и представлять, что их с братишкой дожидаются за столом в протопленной кухне.
- Мы пойдем уже, мама просила не задерживаться.
- До завтра! – Амелия помахала слетевшей с руки варежкой.
- До завтра, - рассеянно кивнула Анна. Уже несколько дней на каток повадились ходить парни из мастерового училища, и жизнерадостная общительная девушка сделалась вдруг молчаливой и задумчивой.
Люк набегался с такими же как он малышами, устал и уже начинал задремывать. Не составило труда усадить его в саночки, укутать одеялом и покатить по искрящемуся в свете газовых рожков снегу. Только у поворота в неосвещенный проулок Софи немного сбавила ход. После наступления темноты она побаивалась ходить этой дорогой: в одном месте между домами там был узкий проход, выводящий прямо к реке, вдоль него тянулся желоб, куда хозяйки сливали помои, пахло гадко, а девочке все время казалось, что из-за угла кто-нибудь выскочит. Но если возвращаться другим путем, придется потом идти мимо парка, где околачиваются вечерами бродяги. Люка они пугали.
Собравшись с духом, Софи свернула в проулок. Две минутки, и будут уже на другой стороне, на ровной, хорошо освещенной улице. Только зловонный слив проскочить…
Что-то вцепилось в длинное, «на вырост» перешитое мамино пальто, и девочка тихонько вскрикнула от неожиданности. Зажмурилась и громко выдохнула: наверное, просто ветка. Дернула, высвобождая, полу.
- П-помогите, - прошипело снизу.
Сердце остановилось от страха. Софи медленно опустила взгляд.
Луна – кривобокий желтый блин – как специально показалась между крышами, высветив белое, как снег, лицо под облепившей лоб темной челкой и глаза… То ли свет так упал, то ли от страха разыгралось воображение, но Софи почудилось, будто эти глаза загорелись на мгновение яркой зеленью, а после пожелтели, как по осени листья в саду, а зрачок вытянулся в узкую щелку.
- Помо…
Девочка дернулась, вырывая полу пальто из скрюченных холодом пальцев, и побежала вперед, к свету, волоча за собой показавшиеся теперь невесомыми салазки. Выскочила на светлую улицу, огляделась: как назло, ни души. И помчалась дальше.
- Но! Но! – Люк заливался смехом, радуясь быстрой езде. – Сколей, лосадка!
Отдышалась уже дома. Но не успокоилась.
Нагрела молока братишке. Раздела, уложила в постель. Достала книгу со сказками и картинками.
Наигравшийся на свежем морозном воздухе малыш уснул, не дождавшись историй, а она все листала страницы, чтобы чем-то отвлечься.
С одной из картинок на нее смотрели принц и принцесса. Улыбались и держались за руки. Принцесса, курносая и синеглазая, с вьющимися рыжими локонами, чем-то походила на Амелию. Или на Анну. А у принца были гладкие темные волосы и лукавые зеленые глаза, совсем как у паренька, с которым она дважды столкнулась летом…
На тот листр она справила себе теплые сапожки…
А он сейчас замерзает в пустом переулке…
К сожалению – хоть раньше и думала, что к счастью, - память на лица у Софи была необыкновенная.
Девочка закрыла книгу, поцеловала спящего братика в лоб и вышла из комнаты. Одевшись, взяла старое шерстяное одеяло и вытащила во двор обсыхавшие в прихожей салазки. Люк редко просыпался ночью, а она постарается управиться побыстрей.
Парень еще дышал. Одежда на нем обледенела, мокрые волосы превратились в сосульки, губы покрылись инеем, но все же он был жив. Сопя от натуги, девочка втащила его на санки и накрыла одеялом: не обогреть – спрятать. На снегу, в том месте, где он лежал, остались следы крови, а на рубахе темнели с двух сторон, на груди и на спине, дыры от пули, и у Софи не было уверенности, что рану он получил не от жандармов.
Это было неправильно. Даже плохо. Но она почему-то не могла поступить иначе.
Дорогой тянувшей тяжелые салазки девочке никто не встретился. Может, кто из соседей видел ее из окна, но после смерти мамы никто из них, кроме сударыни Жанны, ими с Люком особо не интересовался, а сударыня Жанна уж точно не видела…
- Что же мне делать с тобой? – шепотом спросила Софи у раненого, которого с огромным трудом заволокла в дом и уложила в своей комнате на полу у холодного очага.
Для начала решила затопить камин. С полчаса провозилась, сначала убирая подальше от будущего источника тепла горшочки с рассадой, после – разжигая огонь.
Парень оттаивал. С него натекла лужа воды, и пришлось собирать ее тряпкой. На тряпку, к слову, пошла рубашка, которую она, разорвав, стащила с незнакомца… Надо же, она притащила в дом незнакомца! А штаны, еще целые, но мокрые насквозь, удалось стянуть: еще послужат. Если будет кому.
Из кармана что-то выпало и гулко ударилось о пол. Наклонившись, девочка подобрала серебряный портсигар с розой на крышке. Красивый. И дорогой, наверное.
Вымокшие папироски кинула без сожаления в огонь, а портсигар положила на каминную полку.
Стоило заняться раненым.
У Софи не было никакого опыта в таких делах. Она ухаживала за мамой перед ее смертью, за Люком, когда у того резались зубы и когда однажды малыш сжевал что-то негодное в саду и с неделю мучился животиком, но теперь был совсем другой случай – сквозная дырка от пули. Но кровь из нее уже почти не текла, и девочка подумала, что достаточно будет протереть спиртовой настойкой края раны и перевязать.