Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 149

Астанико похолодел.

«А вот об этом ничего не хочу знать я!» — хотел было закричать он, но сдержался.

— Не имею чести быть приставленным к ней в качестве сопровождающего, — холодно проговорил он. — Поэтому нет, не видел. И не имею особого желания видеть, так что если вы намеревались попросить меня что-нибудь ей передать…

 — Да нет, я просто так спросил, — тихо возразил Хайнэ. — Знаете, с ней я ведь тоже поссорился.

Астанико как-то даже испугался этой нотки доверия, неожиданно проскользнувшей в его голосе.

— Да, кстати, а сами-то вы что думаете о той пощёчине? — поспешно повернул тему он и рассмеялся. — Меня прямо разбирает жгучее любопытство.

— Я уже говорил Иннин, что и сам мог бы так сделать, — вздохнул Хайнэ. — И даже гораздо хуже мог бы. Поэтому и не злюсь.

— Ой ли, Хайнэ, — раздражённо скривился Астанико. — Кем вы себя теперь вообразили? Воплощением Зла?

Хайнэ смотрел в пол и, судя по его виду, так оно и было.

— Не льстите себе, — сердито сказал Астанико. — Что бы вы там ни сделали, это вряд ли сравнится с тем, что мог бы сделать я. И сделал, — внезапно зло усмехнулся он. — Знаете ли вы, что я в последний момент передумал спасать вашего брата и устраивать какое бы то ни было чудо? Вот только оно всё же произошло… по какой-то глупой иронии судьбы — настоящее чудо. А иначе ваш брат так и сгорел бы. Я был уверен, что он сгорит.

Он скрестил руки на груди и, прищурившись, пристально вгляделся в лицо Хайнэ.

Тот не отвернулся и выказал гораздо меньше удивления, чем можно было ожидать.

— Вот как, — наконец, пробормотал он и опустил взгляд. — Ну, что ж. Не знаю, как я бы отнёсся к этому раньше, но теперь, когда, к счастью, с Хатори всё хорошо…

— Сказать по правде, ни в какое чудо я, конечно, не верю, — перебил его Астанико. — Не сомневаюсь, что Хатори, в итоге, спасла Верховная Жрица.

— А я вот легко поверил бы именно в чудо, — сказал Хайнэ как-то грустно.

— В то, что ваш братец — святой, и огонь не коснулся его? — поморщился Главный Астролог. — Что же такого хорошего он сделал в жизни?

Тон у Хайнэ внезапно сделался таким же, как в самом начале разговора.

— Как это что? Столько лет жил со мной, разумеется, — криво усмехнулся он. — Подвиг или не подвиг, но награду за это он определённо заслужил. Жаль, что я умею платить за хорошее только злом.

— И добром — за плохое, — скривился Астанико. — Знаете что, вы мне таким не нравитесь. Этот цинизм вам определённо не идёт.

— Да я и сам себе таким не нравлюсь, — признался Хайнэ. — Но что же я могу поделать. Некоторые вещи… не проходят для души бесследно.

— О да, смерть возлюбленных и прочие трагедии, — насмешливо фыркнул Астанико. — После которых герои книг становятся «совершенно другими людьми».

— Да нет, не только трагедии, — вздохнул Хайнэ. — Иногда достаточно небольшой мелочи, одной только фразы. Знаете, я думаю, дело вовсе не в масштабе события, а в масштабе зла, которое причиняется другому человеку — и, в конечном счёте, самому себе.

— Вот теперь я вижу прежнего Хайнэ, — усмехнулся Астанико. — Не вздумайте окончательно превращаться в циника. Вы мне будете совершенно неинтересны в таком амплуа. Зачем мне друг, который похож на меня самого?

— Не превращусь, — пообещал Хайнэ. — По крайней мере, до тех пор, пока жив один человек… прежний Хайнэ тоже будет жить.

Он закрыл глаза.

— А потом? — поинтересовался Астанико.

— Надеюсь, что «потом» не будет, — пробормотал Хайнэ. — Надеюсь, что Хайнэ, и прежний, и теперешний, умрёт раньше, чем этот человек. В совершенно физическом, а не метафизическом смысле. Знаете, — он вдруг поднялся на ноги, найдя свою трость. — Я ведь позвал вас, чтобы попросить о помощи.

Астанико вопросительно приподнял бровь.

— Помогите мне разыскать моего брата.

— А он что, маленький ребёнок, который потерялся в большом городе? — не удержался от презрительного тона Астанико.

— Он не потерялся, — возразил Хайнэ и, подойдя к окну, прислонился к раме лбом. — Я его сам прогнал из дома.

— О.

— Уже недели две назад, — продолжил Хайнэ, не глядя на него. — Я ждал, что он вернётся… Хотя нет, что я вру. Конечно, я знал, что он не вернётся. Для вас ведь Нижний Город не будет таким уж испытанием? — он обернулся. — Хатори где-то там, а мне сложно совершить такую прогулку в одиночестве. Я подумал, что вы не откажетесь сопровождать меня.

— Не имею ничего против Нижнего Города, — пожал плечами Астанико. — Но вот против вашего брата…

Лицо его стало раздражённым.

— Зато вы сможете полюбоваться на то, как он пошлёт меня подальше, — грустно усмехнулся Хайнэ. — Разве это зрелище не развлечёт вас?

Астанико сделал вид, что задумался.

Несколько часов спустя они выбрались из экипажа сразу после преодоления заставы на Срединной Стене и пошли пешком — передвигаться в карете по узким и заставленными со всех сторон прилавками, лотками, ящиками и прочим хламом улицам Нижнего Города было совершенно невозможно.

— Вы меня, конечно, простите, Хайнэ, — проговорил Астанико, вглядываясь в толпу людей, которые текли по улицам подобно волнам разноцветного моря. — Но, по-моему, вы собрались искать иголку в стогу сена. У вас есть хоть малейшее представление о том, где он может быть?

Хайнэ молчал и выглядел растерянным.

— Я думаю, что если буду искать его здесь… день за днём, с рассвета и до заката, до тех пор, пока не рухну где-нибудь без сил, то, в конце концов… — пробормотал он.

— Воля ваша, но я на это не подписывался, — заметил Астанико. — Я тут с вами от рассвета и до заката, день за днём и далее по тексту ходить не соглашался.

— Ну, хотя бы сегодняшний день, — попросил Хайнэ. — Может быть, нам повезёт.

Но им не повезло, и, пробродив весь день по кривым и забитым хламом улочкам, они так и не встретили ни Хатори, ни какого-либо человека, который мог бы что-нибудь о нём сказать.

Рыжие волосы, которые казались яркой отличительной чертой, были таковой в среде знати, но не среди немытых простолюдинов, одетых в лохмотья и отличавших высокорожденного человека от бедняка, но не одного аристократа от другого.

На обратном пути Хайнэ был молчалив и смотрел себе под ноги.

— До свидания, — попрощался Астанико, проводив его до дома. — Что вы собираетесь делать завтра?

— То же самое, что и сегодня, — вздохнул Хайнэ.

— Но я с вами больше не поеду, — предупредил Астанико.

— И не надо. Спасибо, что помогли мне сделать первый шаг.

Астанико приподнял брови.

— Полагаете, что первый шаг — это самое трудное, и после того, как он сделан, всё пойдёт как по маслу?

— Вовсе нет, — возразил Хайнэ, усмехнувшись. — Поверьте, я, как никто, знаю, что труден каждый шаг. Что ходить вообще тяжело и очень больно.

— И, тем не менее, не желаете оставаться в постели, — заметил Астанико, устремив взгляд на его заметно напряжённую и дрожавшую руку, которой он опирался на трость.

— Что ж поделаешь, — проговорил Хайнэ с тоской. — Человек создан для того, чтобы ходить, а не лежать в постели. И я, хоть и калека, но человек тоже… По крайней мере, хочу им быть.

Он закрыл глаза.

Астанико снова усмехнулся и, пожав ему свободную руку, покинул дом Санья.

Хайнэ вернулся в свою комнату и принялся стелить постель. С тех пор, как Хатори ушёл, он всё делал сам — не столько даже потому, что, как и раньше, не хотел подпускать к себе других слуг, сколько потому, что дела и сопровождавшая их физическая боль помогали отвлечься от мыслей.

Всё остальное было бесполезно — ни читать книжки, ни писать стихотворения, ни думать об Онхонто он больше не мог.

Расстелив постель, он рухнул на неё лицом вниз и сразу же заснул.

Снился ему Хатори — сон, повторявшийся в разных вариациях на протяжении всех последних дней: он находил его, они мирились, всё снова становилось, как прежде, и чувство неимоверного облегчения затапливало его, как волна…