Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес". Страница 151

Он вздохнул.

После первой вспышки ослепляющего бешенства он мог думать о Хатори с Иннин лишь с какой-то глухой тоской и обречённостью.

«Я ведь всегда знал, что он немного влюблён в неё, — думал он иногда. — Влюблён с самого детства, о чём сам сказал мне ещё тогда. Так почему же это стало для меня таким открытием?»

— Вы похожи с Марик, — сказал Хайнэ вслух. — Почему ты не поделилась с ней? Она бы поняла тебя.

— Похожи, — кивнула Нита. — Но теперь она нашла смысл жизни в том, чтобы выполнить свой долг перед родителями. У неё чудесные родители, и если бы у меня были такие же, то, может быть, и я бы могла так. Но нашим всегда было до нас мало дела. Отцу — просто всё равно. А мама, вроде бы, любила нас, но витала в облаках… Да и внуков они от меня не требуют, хоть я и единственная из нас троих, кто может им их подарить.

Какое-то время брат и сестра молчали, подавленные общими воспоминаниями.

Потом Нита подалась вперёд.

— Расскажи мне о нём, — попросила она, слабо улыбаясь. — Хотя бы что-то… несколько деталей. Какой он?..

— Какой? — повторил Хайнэ и против воли тоже улыбнулся, хотя гораздо больше ему хотелось плакать. — Ну, не знаю… Он всегда спит на правом боку — может быть, потому, что окно в его спальне находится с правой стороны, и ему нравится видеть рассвет, когда он просыпается. Ещё он очень сильно коверкает слова. Поначалу я с трудом понимал его, но, как ни странно, теперь, когда он стал говорить лучше, я об этом почти жалею. Он любит цветы — больше всего те, которые растут в земле.  Срезанные ему жалко, и всё же он составляет из них букеты, и так во всём — есть много вещей, которые причиняют ему боль и страдание, но всё же он принимает их и смиряется, стараясь даже в них найти радость. Знаешь, когда мы виделись с ним в последний раз, он сказал, что жизнь — это испытание, а мечты исполнятся в каком-то другом месте. Вот так… Он заставляет других людей мечтать, вызывает в них любовь и вдохновение, но ничего из этого не имеет для себя. Я думаю, что ему тяжело и больно, но, чтобы разделить с ним его боль, нужно быть равным ему. А таких людей нет, их нет, Нита. Я хотел попытаться стать таким, — Хайнэ вздохнул, — но споткнулся и упал почти сразу же.

Нита слушала его завороженно.

— Помоги мне встретиться с ним, брат, — внезапно прошептала она. — Хотя бы один раз. Я прислуживаю теперь во дворце, но мне так и не довелось его увидеть, он не выходит из покоев своей супруги. Если бы ты навестил его, я бы могла зайти в это время хотя бы ненадолго… Пожалуйста, умоляю тебя.

Хайнэ растерялся.

Он не видел возможным для себя вновь увидеться с Онхонто, он обещал себе, что не сделает этого до тех пор, пока не почувствует, что имеет на это право, а сейчас это ощущение было дальше от него, чем когда-либо. И, получается, он должен был нарушить это обещание, данное самому себе…

— Нита, я не могу… — пытался отговориться он, но сестра только рыдала, цепляясь за его рукава, умоляла и говорила, что никто другой не сможет ей помочь.

Хайнэ с тяжёлым сердцем согласился, и они поехали во дворец.

Онхонто, которому доложили о нём, согласился принять его в тех покоях, в которых Хайнэ жил прежде, но когда тот раскрыл двери в свою бывшую спальню, она была ещё пуста.

Он подозвал знаком сестру, которая неслышно следовала за ним.

— Он придёт сейчас, — сказал Хайнэ. — У тебя будет возможность поговорить с ним. Я не буду вам мешать…

С этими словами он скрылся во внутренней комнате и притворил двери, прислонившись к ним спиной.

Спустя несколько минут он услышал голос Онхонто, и сердце зашлось в отчаянном стуке.

Нита робко попыталась объяснить своё присутствие, но Онхонто ничуть не удивился и не стал спрашивать о том, куда делся Хайнэ, просивший о встрече с ним.

— Почему же вы желать поговорить со мной? — весело спросил он девушку.

Сквозь просвет между дверями Хайнэ видел сестру, склонившуюся в низком поклоне и протянувшую Онхонто что-то.

— Здесь мои рукописи, — прошептала она. — Легенды и сказки, которые я написала о Сантье, прежнем государстве, располагавшемся в этих местах. Я подумала, что, возможно, это хотя бы немного развлечёт Господина и скрасит его печаль долгими зимними вечерами. Если всё это вызовет у вас улыбку, хотя бы это был смех над моей неумелостью, то я уже буду очень счастлива. Вот всё, что я хотела сказать вам, Господин.

Хайнэ, услышав всё это, застыл на месте.

«Он ведь пригласил меня потому, что ему понравилась моя повесть, — пронеслось у него в голове. — А я бросил их писать… Я не смог сделать даже того, что сделала моя сестра, которая видит его во второй раз в жизни. Не мог писать просто ради того, чтобы скрасить его печаль, чтобы вызвать у него улыбку, чтобы он хоть недолго порадовался. Чего стоят все горести Энсенте Халии, вместе взятые, в сравнении с тем, чтобы он улыбнулся? Великая богиня, какой я идиот…»

Он закрыл лицо руками и низко опустил голову.

Нита, тем временем, покинула спальню, и Хайнэ ожидал, что Онхонто последует за ней, но тот вместо этого распахнул двери внутренней комнаты.

Хайнэ, вскрикнув, попытался забиться куда-то в угол, но Онхонто со смехом вытащил его оттуда.

— Чего вы от меня прятаться, Хайнэ? — спросил он, улыбаясь.

Хайнэ дрожал, не поднимая на него глаз.

— Потому что я… не смею вас видеть, — наконец, пробормотал он.

— Почему это?

Хайнэ закрыл глаза, чувствуя, как тяжесть всего, что он сделал, буквально физически пригибает его к земле, заставляя опускать голову всё ниже и ниже.

— Я совершил нечто очень подлое, — с трудом проговорил он. — Такое, что больше не смею ни приходить к вам, ни даже думать о вас. Вы должны выгнать меня отсюда, как паршивую собаку, которой я и являюсь.

Повисло молчание.

— Хотя если моё присутствие может хоть сколько-нибудь развлечь вас, то всё это не имеет ни малейшего значения, — вдруг встрепенулся Хайнэ, вспомнив о своей предыдущей ошибке. — Забудьте об этом, это мои личные проблемы!  Забудьте, простите меня…

Он отвернулся, пытаясь сдержать глупые слёзы.

— Хайнэ, — послышался серьёзный голос Онхонто. — А если бы это я сделал что-нибудь очень подлое? Например, убил ни в чём неповинного человека… в припадке ярости. И не говорите, что я не способен этого сделать, вы не можете этого знать наверняка.

Хайнэ замер.

— Так вот, если бы я сделал нечто такое, не заслуживающее прощения, то вы бы перестали меня любить? Я прошу вас подумать и ответить искренне.

Хайнэ попытался это сделать — предположить такую возможность. Сразу несколько голосов заговорили в его голове: начиная с того, который громче всех кричал, что Онхонто на такое неспособен, и заканчивая тем, который рыдая, признавался: да, да, перестал бы, конечно, перестал бы любить за такое злодеяние…

Но когда все эти голоса, устав, замолчали, Хайнэ понял, что настоящий ответ не  имеет с ними ничего общего, и что этот ответ не нужно искать, потому что он был известен ему и совершенно неподвластен никакому сомнению с самого начала.

— Нет, — очень тихо сказал он и впервые решился поднять на Онхонто глаза. — Нет, конечно, не перестал бы. Даже если бы вы захотели уничтожить весь мир и стали убивать направо и налево. Я бы даже, наверное… сам подал вам меч. Если бы это принесло вам хоть какое-то облегчение.

— В таком случае я обязательно позвать вас, если у меня появиться желание уничтожить мир. — Онхонто говорил серьёзным голосом, но изумрудно-зелёные глаза сияли от сдерживаемого смеха, и Хайнэ, увидевшего этого, затопила волна безграничного счастья.

Он тоже засмеялся и смеялся до тех пор, пока его не застиг новый вопрос.

«Я ведь действительно сделал бы всё это, — вспыхнуло в его голове. — Значит, веру в Милосердного я бы тоже предал ради него?»

Ответ было неумолимым: да, предал бы. Отбросил бы книгу учения, как ненужный мусор, если бы это хоть чем-то помогло Онхонто.

«Так я предатель, — растерянно подумал Хайнэ. — Чего стоит моя вера?..»