Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea". Страница 69

====== Глава 14 ======

Не переставай верить,

Не отпускай это чувство.

Journey — Don’t Stop Believin’

Хуже солнечной, до тошноты тёплой и весёлой весны может быть только весна, в которую уходят на фронт.

Макс улыбнулся краешком рта, хмыкнул и повёл плечом, будто соглашаясь с невысказанной антоновой мыслью. Они сидели на свежевыкрашенной первым курсом скамейке перед запустелым общежитием, расстегнув ставшие как-то враз жаркими и неудобными бушлаты. Греясь и щурясь от солнца, изредка поглядывали на снующие туда-сюда зелёные фигурки курсантов вдалеке. Слушали. Чувствовали и ощущали, помимо привычного гомона военного училища, запахов сгоревшей гречки и кислой капусты, что-то особое. Оно звенело в ещё не прогревшемся утреннем воздухе, плескалось в лужах талого снега, плясало лучами мартовского солнца на асфальте и разрывалось внутри них заострённым стеклом.

«А лица-то до чего спокойные», — подумал Антон и усмехнулся, искоса глядя на пригревшегося и довольного, как сытый кот, Назара. Удивительно, до чего лицемерен человек: внутри всё взрывается, а на лице — спокойная улыбка. Внутри всё так пусто, что хоть волком вой, а вокруг — отражения уже почти апрельского солнца в лужах.

Это странно. И почему-то больно.

Антон, щурясь от яркого солнца и недовольно морщась при виде возникшего на горизонте первого курса, который во всю глотку распевал «Катюшу», снова скосил глаза на Макса. Назар сидел, закрыв глаза, и не шевелился.

— Тоже слышишь это, а, деточка? — вдруг тихо спросил он, улыбнувшись.

— Что? — Антон нахмурился и тут же тихо, в сторону, тоже улыбнулся: слишком хорошо они с Максом знают друг друга. Слишком похоже чувствуют.

— Тишину. Наверху, — Назар задрал голову, подставляя бледную шею солнцу, и уставился на пустые окна общежития.

Тишину. И пустоту в окнах.

Чуть не сказал же, идиот.

Антон снова нахмурился и тоже посмотрел наверх. Куда делись занавески в третьем окне слева на пятом этаже? Те самые, до кошмара безвкусные, розовые в оранжевую полоску, неуставные, которые он сдёргивал раз пять, запихивая в мусорное ведро и попутно ругаясь с Широковой. Где кактусы в горшках, на каждом из которых была нарисована своя рожица? «Что значит «что за рожицы»?! — тут же прозвучал в голове возмущённый голос Ланской. — Вообще-то, у них есть имена, товарищ старший лейтенант, ну не выкидывайте, пожалуйста! Это Аркадий, смотрите, это Василий… Нет, нет, ну товарищ старший лейтенант, только не Сергея, ну поставьте, только не в окно! Ай, колется же!»

— Она тебе правда так нравится? — спросил Антон тихо.

Нет, всё-таки очень разные они. Хоть и прошли через многое вместе. Характеры их, чувства, привычки, даже, наверное, судьбы за семь лет сплелись, сплавились вместе; и всё-таки Антон давно двинул бы Максу в челюсть за такой вопрос. Ладно, хотя бы просто дал подзатыльник. А Назар вдруг улыбнулся, широко, с зубами, и быстро взглянул на Антона внезапно загоревшимися каким-то детским восторгом глазами.

— Ага, — кивнул он раз, потом другой, третий и снова улыбнулся. — Очень, Тон.

— У неё, кажется, женишок имеется, — ненавязчиво напомнил Антон, вспомнив заплаканное, но решительное лицо Ланской, когда она не просила — просто-напросто требовала отпустить её на вокзал проводить Кравцова.

— Только не говори, что тебя бы это остановило, — скривился Макс и всё же заметно помрачнел.

— Конечно, нет, — фыркнул Антон.

— Ну и не выпендривайся тогда.

— Даже не думал.

— Поговоришь ты со Звоныгиным? Не хочу я здесь. Пусть Самсонов нас обоих заберёт, а? — Макс нахмурился.

— На кой чёрт тебе это? Что-то мне не верится, что всё у тебя прошло, — Антон многозначительно кивнул на правую руку Назара, до сих пор как следует не сгибавшуюся.

— А тебе на кой? — тут же огрызнулся Макс.

— Засиделся, вот на кой. Я не нянька – я русский офицер, солдат. Я к этим соплякам не нанимался и пять лет пахал в училище не для этого.

— Вот и я засиделся! Даже если эта дрянь ещё и не зажила как следует, — вдруг ощетинился Назар, пихая его больным локтём, — ты сам подумай, деточка, каково мне здесь будет. Ланская, блин, в ней роста метр с кепкой, поедет воевать, а я…

— … буду сидеть в тылу, как крыса. Угадал?

— Угадал, — передразнил его Макс, отвернувшись.

— Мотивация отстойная, но со Звоныгиным поговорю. Да письма от Самсонова даже нет ещё, так что успокойся.

— Я спокоен! — огрызнулся Назар со своего края скамейки.

— Я вижу, — вздохнул Антон, с неохотой поднимаясь и застёгивая бушлат. — Ладно, Звоныгин на моей совести. Мне сейчас нужно к четвёртому зайти, кое-что проверить, у них же выпуск через полторы недели. Ты наш второй проконтролируй, ладно? Там у Зощенко неуд на неуде, у Павлова по физо проблемы, у Нестерова грыжа какая-то, в госпиталь бы сходить посмотреть. Ну, ладно? Сделаешь?

— Сделаю, — всё ещё недовольно пробурчал Назар и косо улыбнулся.

— Не кисни. Скоро на фронте будем, — искренне усмехнулся Антон, ударив Макса по здоровому плечу, и быстро зашагал в сторону обшарпанной казармы четвёртого курса.

Это всё так неправильно. Это солнце, и лужи, и нахохлившиеся неумолкающие воробьи, и тёплый асфальт.

Интересно, в Мяглово сейчас тоже так?

Антон никого никогда не спрашивал об этом. Наверное, просто не хотел знать ответ, потому что если бы узнал — точно бы свихнулся. Соловьёва со своими подружками есть, она жива и сейчас в Мяглово учится убивать — это, в общем-то, всё, что он хотел знать. Если бы позволил себе спросить хоть у кого-то, как они там, что они делают, то сорвался бы. Поехал бы к ним, написал бы.

Но он не спрашивал.

Два с половиной месяца пролетели как один день. Он и правда не заметил, как январские заморозки сменились февральскими дождями, и очнулся только тогда, когда сквозь снег стала проглядывать прошлогодняя трава. Кажется, наступила весна.

Кажется, Соловьёвой до сих пор нет.

Он с завидным упорством твердил себе, что это всё глупости. И как-то сразу осиротевшие без своих девчонок парни второго курса, которые остались им с Назаром — это тоже ерунда, и два поникших дебила, Алексеев с Марком Красильниковым, — это всё бред, и до тошноты хорошая погода, и снова начавшее болеть колено, и отсутствие сна. Даже Мия со своими проектами закончить академию досрочно, чтобы скорей уехать на фронт, отошла на второй план.

Был он, Антон Калужный, и война. Был Владивосток, вокруг которого почти сомкнулось кольцо, был захваченный Хабаровск и сгоревший Южно-Сахалинск, были базы в Финляндии, с которых американские самолёты вылетали, чтобы бомбить северо-запад. Был он, Антон Калужный, один из лучших разведчиков и спецназовцев, и Лёха, и капитан Гайдаш, Сысоев, Аброшин, Тимохин… Был он и их смерти. Он и его месть.

Всё это было, а Соловьёва куда-то ушла. Только этого он и хотел.

— Дежурный по курсу на выход! — Красильников (вот совпадение-то), стоявший на тумбочке, приложил руку к козырьку кепки. — Дневальный по курсу младший сержант Красильников.

Антон, посмотрев на него, наткнулся на привычный подозрительный взгляд. Марк всегда косился на него так, стоило им пересечься в столовой или коридорах учебки. Никогда ничего не говорил, не пытался задеть, не мешал проходить, но всегда смотрел из-под светлых бровей настороженно и с подозрением.

Что за день сегодня? Антону показалось, что к привычной настороженности в глазах Красильникова примешана доля какого-то сочувствия.

— Вольно. Принеси мне ксерокопии всех паспортов и медицинские карты.

— Нас сто двадцать человек, — сказал Красильников, очевидно намекая, что такую гору толстых карт он не унесёт.

Слабак. Антону очень хотелось сказать ему хоть какую-нибудь гадость. С тех пор как его бабы исчезли из училища, прихватив с собой почти всех девчонок третьего и четвёртого курсов, количество объектов, на которые можно было бы выплеснуть привычный негатив, резко уменьшилось — и сейчас Антону до зуда под ногтями хотелось сказать этому заносчивому светловолосому парню, постоянно трогавшему Соловьёву, что-нибудь очень гадкое. Трогавшего. Соловьёву. Трогавшего. За руки, за плечи, за талию, за лицо. Резко захотелось плеваться. Просто выплюнуть всё это из-под кожи.