Чёрный лёд, белые лилии (СИ) - "Missandea". Страница 71

Она ведь почти ушла. Он смог, он забыл, вытеснил её мыслями о предстоящей войне. Антон почти не вспоминал о ней, а если и вспоминал, то как-то отдалённо, будто всё это было не здесь и не с ними. А теперь — вот. Стоит только увидеть её почерк, услышать её слова — и вот, перед глазами снова она, и почему-то не в форме, а в рыжем свитере, не усталая, заплаканная и серая, а такая, как тридцать первого декабря: с венчиком в руках, весело порхающая по квартире и напевающая что-то про звёзды.

А ты, Антон, знаешь кто? Ну? Ты очень хороший человек. Он на секунду вздрогнул, но не смог даже усмехнуться, только внутренне содрогнулся. Сколько ты убил, Антон? Сколько семей разрушил? Сколько сказал гадких слов?

Чёрт, правда она, что ли, верит в это? Неужели на самом деле так думает? Неужели правда считает, что у него есть шансы на нормальную, хорошую жизнь?

Нет, нет, не сейчас. Нафиг всё это.

— Товарищ старший лейтенант! — тёмненький первокурсник, судя по тону, звал его не первый раз. Антон на секунду зажмурился, мотнул головой, пытаясь хоть как-то прийти в себя, и обернулся. До штаба совсем близко, он уже около КПП.

— Вам письмо, товарищ старший лейтенант, — парень подал ему конверт и быстро убежал.

Сразу же отбросив безумную мысль о том, что это от неё, он нахмурился и взглянул на конверт: письмо было от Самсонова. Наконец-то. Антон быстро вскрыл конверт, щурясь от яркого солнца, и пробежал глазами текст, практически не вчитываясь. Петрозаводск, начальство… Если здоров и не передумал… Будет через три дня, двадцать третьего. Это всё, что он хотел узнать. Быстро засунув письмо во внутренний карман кителя, Антон взбежал по ступенькам штаба, доложился дежурному и, получив разрешение, постучал в кабинет Звоныгина.

Старичок показался Антону оживлённее, чем раньше. Звоныгин торопливо усадил Антона на стул, задал несколько общих вопросов, как-то особенно внимательно поглядывая на него из-под седых бровей, и, когда вопросы и ответы о состоянии вверенного Антону второго курса закончились, сложил руки на груди, видимо готовясь к серьёзному разговору.

Ему уже хватило разговоров на сегодня. Если Звоныгин сейчас взвалит на него ещё какую-нибудь хрень, в ближайшее время Антон точно загнётся. Поэтому, не дожидаясь, пока генерал-майор сообщит ему о каких-нибудь новых обязанностях, Антон выдал:

— Товарищ генерал-майор, у меня к вам серьёзная просьба.

— Слушаю вас, — видимо, всё ещё не теряя надежды начать серьёзный разговор, сказал Звоныгин, тут же по привычке вставая и отходя к окну.

— Сложно переоценить то, что вы для меня сделали, — да уж, действительно сложно, учитывая то, каким кошмаром обернулось для него знакомство с этими курсантками. — И я благодарен вам. Это был… очень ценный опыт. Поработать с курсантами было полезно.

Ты хоть сам понимаешь, что за чепуху несёшь? Или правда нужно сказать все эти бессмысленные слова, чтобы добиться цели?

— Я получил письмо от полковника Самсонова.

— От Самсонова? — Звоныгин резко обернулся, и в его глазах засветился неподдельный интерес. — Ну как он? Вот живучий чертяка, да? Где только ни был, а без царапины единой, — Звоныгин улыбнулся. — Ну, дай-то Бог ему, не хочу сглазить. Так что он?

— Он предложил мне вернуться с ним на фронт.

На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина. Звоныгин смотрел на него, будто не понимая смысла сказанных Антоном слов, а потом вдруг его глаза потеплели, и он неверяще улыбнулся. Очень интересно. Нет, конечно, Антон был рад, что Звоныгин, видимо, не против… Но что, он так хочет его сбагрить?

— На фронт? — быстро переспросил генерал-майор.

— Конечно, — ответил Антон, чувствуя подступающее беспричинное раздражение.

Как легко, оказывается, расстаются с ним.

— И лейтенант Назаров тоже хотел бы уехать с нами, — добавил он, вспоминая о просьбе Макса.

— Так вы на фронт хотите? — снова переспросил Звоныгин, и Антон с недоумением кивнул. — Это… Это же замечательно, Антон Александрович. Я очень рад. Нет, не тому, что вы уезжаете, конечно, вы прекрасный офицер…

— Так вы отпускаете нас?

— Разумеется, здесь и речи не может идти. Знали бы вы, какой подарок мне сделали. А я уж и не знал, как… Ну, с Богом. Очень рад. И что бы делал?.. — повторял Звоныгин, меря шагами пространство от стола до стены.

Антон встал и взял со стола фуражку. Звоныгин несёт какую-то пургу, это ясно, но он отпускает их обоих — это главное. Ничего другого ему и не нужно было. Значит, на фронт.

— Двадцать третьего, товарищ генерал-майор, — коротко предупредил он и направился к двери. — Разрешите идти?

— Нет, нет, постойте, Антон Александрович, — не переставая улыбаться, Звоныгин подошёл к нему. — Как вы сказали?

— Двадцать третьего, послезавтра.

— Нет, нет. Мы с вами немного повременим.

— Товарищ генерал-майор…

— А я и не знал, как подступиться! Голову себе сломал, а тут вы… Ну, слава Богу, слава Богу. Значит, на фронт хотите?

— Так точно, — не понимая уже совершенно ничего, подтвердил Антон. — Как можно скорее.

— Ну, куда вам торопиться? Повременим совсем немного. Куда всё бежите? Нет, нет. Очень я рад, Антон Александрович. Не торопитесь. Второго апреля уедете с Богом.

— Второго?.. — нахмурился он. Почему второго?

— Конечно, второго. Как хорошо, вы мне подарок сделали. Вот заберёте их как раз, мне, старику, спокойней будет.

— Я не понимаю вас, товарищ генерал-майор.

— И чего торопиться так? Ну, повремените недели полторы. И Назаров подождёт тоже, не треснет. А потом заберёте наших новоиспечённых снайперов и поедете вместе.

Заберёте наших новоиспечённых снайперов? Вместе?

Нет, это ведь не значит…

— Собирайте потихоньку вещи. На неделе в Мяглово к ним поедете, потом, второго, с Богом парад проведём, выпустим их, и тогда уж на фронт. Довезёте, присмотрите, поможете, подскажете, а там уж пусть Самсонов вас с Назаровым себе забирает, если нужны, — Звоныгин мгновенно помрачнел. — Ведь куда направляют их, знаете? Не знаете? Под Лучегорск, вот, приказ пришёл. Это совсем у Владивостока. Я им говорю, что девчонки же! Ладно парни, парней забирайте, говорю, а девчонок рано ещё, не отдам, уж в такое-то место. А они мне надо да надо... А если кольцо сомкнут? Это ведь смерть верная. Понимаете? Верная. Мне ведь в жизни не отмолить.

— Товарищ генерал-майор, я понимаю, но это невозможно. Мы не можем сопровождать их, — быстро заговорил Антон. Потому что чувствовал: он тонет. Его засасывает куда-то. Если придётся… Нет, Господи, он же не выдержит такого. Он не сможет везти их туда и быть с ними там. Они же перемрут, как мухи, а он должен будет просто смотреть на это.

— Нет, товарищ генерал-майор, это невозможно. Мы с Назаровым — разведчики, спецназовцы, нас Самсонов ждёт, дела много сейчас. Я понимаю, что… — начал он с силой, но Звоныгин перебил его:

— Ну, голубчик, ну что вам стоит? Неделю подождать всего. А я уже голову сломал. Не хочется ведь одних совсем отпускать, сердце болит, как-никак, свои же, вырастили... И в такое время в такое место. Если сволочи эти кольцо сомкнут... Ведь на смерть, на смерть, понимаете? Хорошо, что вы пришли. Я совсем не знал, как быть, одних отпускать очень не хотелось.

Спустя полчаса Антон вышел из штаба и обессиленно упал на скамейку, приложив ладони к лицу. Чёрт, пальцы-то до чего холодные… И дрожат?

— Ну спой, спой, спой, — ныла Машка. Она сидела на спинке скамейки, балансируя с помощью вытянутых в разные стороны рук, и болтала ногами так сильно, что всерьёз рисковала полететь в лужу грязи прямо лицом.

В последние дни порядки здесь почему-то стали помягче. Должно быть, офицеры наконец-то догадались: всё равно жить спокойной и сравнительно беззаботной жизнью им осталось недолго. Так что теперь каждый вечер, стоило сумеркам прокрасться в Мяглово, девчонки высыпали на улицу, за казарму, где стояли две полуразвалившиеся скамейки, и могли болтать хоть до ночи.