Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 54

Забитый тяжелым золотом источник иссяк. На поверхность земли пробились несколько небольших родников, которые, образовав небольшое узкое болото, с трудом подпитывали ставы. Некогда полноводный поток пересох. Но мощная подземная река искала выход на поверхность.

Нашла она его в четырех-пяти километрах строго на восток, в самой лощине долины Кайнар между Городище и Кришкауцами. Как только вода вырвалась из подземного плена в Кайнар, иссякли источники и высохла сама речка Боросянка до самой Куболты. Только каждой весной воды из таявших снегов несутся мутным потоком, напоминаюшим о том, что в прошлом по долине проходило русло некогда полноводной речки.

Вырвавшийся из-под земли сквозь камни источник и сегодня подпитывает речку Кайнар, выбрасывая на поверхность около пятидесяти литров кристально чистой воды всего лишь за одну секунду. Сейчас там стоит цех по производству минеральной воды «Кришкауць»

Исчезновение мощного источника, питавшего пруды Одаи и трех крупных изворов, образующих речку Боросянку и внезапное извержение воды в долине реки Кайнар имеет и более прозаическое объяснение. Причиной внезапного изчезновения водоемов, питающих их источников и внезапного выхода воды на поверхность в другом месте, являются так называемые карстовые процессы.

Само карстовое явление представляет собой реакцию выщелачивания или растворения трещиноватых известняковых пород как подземными, так и поверхностными водами. В результате растворения на поверхности образуются западающие формы рельефа (воронки, впадины, котловины и полья), а также различные полости, каналы и пещеры в глубине пород.

Сама наклонная котловина диаметром около 300 метров, берущая начало сразу же за северной окраиной Боросян и окружающая ее территория издавна и по сегодняшний день зовется Понорами. Поноры — наклонные и вертикальные отверстия, возникающие при пересечении трещин в карстовых массивах. Отсюда и легенды о существовании подземных ходов длиной до 15 км, берущих начало за окраиной Боросян и выходящих на крутые прибрежные склоны Днестра.

Карстовыми процессами объясняется и периодическое, по свидетельству старожилов, внезапное и таинственное исчезновение в прошлом озер, расположенных в полье между Брайково, Боросянами, Сударкой и Городище. Уже на моей памяти имело место внезапное исчезновение относительно большого, длинного, но узкого озера, расположенного северо-восточнее Боросян…

В начале девяностых мы с Женей увлеклись ловлей раков. Несколько лет подряд короткими бреднями-раколовками мы цедили воду большинства озер района. Осенью девяносто четвертого, с поворота дороги, ведущей от Брайково к Сударке, наше внимание привлекло длинное озеро, находившееся в долине между Боросянами и Сударкой. При расспросах выяснилось, что озеро кишит карасями и раками. Это озеро мы и наметили для облова будущим летом.

В первой половине лета девяносто пятого мы вновь проезжали по этой дороге. На повороте мой взгляд уловил непривычную неправильность ландшафта, которую я не успел осознать. Лишь затормозив и выйдя из автомобиля, я увидел вместо водной глади озера тусклую поверхность высохшего и растрескавшегося ила. Пасшие коров, мальчишки рассказали, что озеро исчезло, как говорят, в одночасье еще в середине мая.

Исчезнувшее вместе с водной живностью озеро находилось на расстоянии 2,5 км. от Боросянской котловины. Но в отличие от бывшей речки Боросянки и источника на Одае, озеро находилось за водоразделом бассейна Куболты. Само озеро и прилежащая территория Понор входят в бассейн реки Кайнар.

В Поноры, находящиеся на расстоянии 3–4 километров от Елизаветовки, в начале пятидесятых мои родители ходили пешком на прашовку колхозных полей. Поднимались затемно. Мама успевала подоить корову. Отец носил воду, потом привязывал корову к столбу ворот со стороны улицы. Пастух, позже гнавший стадо на Куболту, по ходу освобождал всех привязанных коров. Закинув сапы за плечо, через огороды соседей напротив, родители спешили в поле. Рассвет, рассказывала мама, бывало, встречали уже в поле за Боросянами, на юго-западном склоне Понор.

Меня, спящего дошкольника, запирали в доме на квадратный черный висячий замок. Проснувшись, я выбирался через окно и закрывал его с помощью длинной палки. Выпивал оставленную мамой под макитрой кружку выдоенного утром, еще хранящего живое тепло, молока. Не спеша, самостоятельно отправлялся в недавно открытые колхозные ясли-сад, с существованием которых я уже к тому времени смирился.

Сменялись поколения Соломок, рождались и разрастались новые села. Последний из Соломок, пан Каетан, бывало, большую часть дня проводил в беседке, наблюдая за работающими крестьянами. Почти весь день курилась его длинная, диковинной формы и причудливо изогнутая янтарная трубка, подаренная ему его кумом Радзивиллом, с которым пан Каетан подружился на крестинах у Ржеусских.

Владея великолепным родовым замком в Несвиже, Адам Радзивилл беспрестанно носился по Европе, шокируя общество сопровождающим его целым табуном молодых дам, отбитых на дуэлях у мужей и бесконечными рассказами о воинских подвигах, которые он лично совершал два-три века тому назад.

В качестве ответного дара, а больше из доброго расположения, Соломка почти ежегодно слал Радзивиллу обоз различных сортов вин из винограда, черенки которых привозил его управляющий из Греции и Италии. Бессарабское вино Радзивилл возил с собой по городам Европы, поражая всех способностью выпить за день несколько кухолей. Кухоль Радзивилла вмещал в себя около четверти ведра.

Пани Стефания, супруга Каетана, проводила дни безвыездно, простаивая часами у кругового окна в фонарике имения, либо наигрывая на клавесине что-то грустное. Так проходили дни, месяцы, годы. А детей все не было. Несостоявшееся материнство исподволь иссушало некогда искрящуюся красотой и здоровьем наследницу обедневшего рода Бискупских, когда-то претендовавших на польскую корону.

Глазами, подернутыми слезной поволокой, пани с тоской смотрела на детей, играющих в незамысловатые игры бедняков. Это были дети батраков, приходящие с родителями в имение по утрам в предвкушении сытного обеда в людской, где обедали их родители. Одно время пани обратила внимание на сероглазого малыша, единственного сына вдовы Павлины Унгурян, исполняющей должность прачки и птичницы. Мальчика, как и мать тоже звали Павел.

Пани Стефания приглашала мальчонку в покои, баловала сладостями, учила играть на клавесине. Маму Павла пани перевела в экономки. Но когда пани предложила Павлине, чтобы маленький Павло оставался на ночь, Павлина взяла расчет и больше в имении не появлялась. Вместе с ней с глаз и из сердца пани Стефании исчез и Павел, который стал проводить дни в детских играх под деревянным мостом, соединяющим тогда обе половины Боросян.

После ухода Павлины, уведшей Павла, пани совсем опустила руки. Все время проводила в комнатах. Клавесин был заброшен. Даже приехавшие погостить из Вильно и Барановичей, тоже бездетные, старшие сестры не могли отвлечь младшую сестру от неуемной тоски. Проводив сестер, Стефания стала все чаще прикладываться к бокалу с розовым вином.

Пан Каетан, занятый хозяйственными заботами, не замечал состояния жены. Он целиком ушел в заботы о благоустройстве усадьбы. В то лето вырыли новый подвал, разбили ореховый сад, заложили малинник.

Однажды, когда он ревниво наблюдал, как рабочие отпускали в озеро, привезенных из самой Свислочи, мальков красного карпа, не сразу обратил внимание на деликатное покашливание управляющего. Пан оглянулся. Теребя поля соломенной шляпы, управляющий сообщил о девушке, пришедшей издалека в поисках работы.

— Вроде покорливая. И руки у нее натруженные. Только по украински и по молдавски разговаривает неважно. Может поговорите, пан Каетан?

Соломка кивнул. Управляющий жестом подозвал девушку, стоявшую под ореховым деревом. Та приблизилась. Невысокого роста, сильно смуглая для здешних мест, с черными, как смоль волосами, крупными кудрями, спадающими на плечи. Но поразили пана глаза. Огромные, миндалевидной формы, они словно обволакивали пана внимательным и властным взором. Соломка, не любивший, чтобы кто-то был сильнее и, тем более, подавлял его волю, недовольно дернул плечом, и приказал управляющему: