Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф. Страница 25
***
Ханс ожидал Лили в четыре часа. Они договорились встретиться в передней части муниципального коттеджа, расположенного на набережной по Дю Миди позади каменистого пляжа. Утром Герда была занята картиной. Эйнар пытался рисовать в фойе, из которого открывался вид на каменную темно-красную церковь Сан-Мишель в утренней тени. Каждые пятнадцать минут Герда бормотала “проклятье”, словно раздавался мягкий гонг каминных часов.
Когда Эйнар заглянул к ней, Герда прислонилась к табурету. Она нанесла несколько оттенков синего по краям холста. На коленях у нее лежал блокнот с зачеркнутыми и нечеткими эскизами. Эдвард IV свернулся у ее ног. Герда подняла голову. Её лицо было почти таким же белым, как шубка Эдварда.
- Я хочу нарисовать Лили.
- Она не появится здесь, - сказал Эйнар, - до встречи с Хансом у нее нет свободного времени. Может быть, после?
- Пожалуйста, приведи ее, - Герда не смотрела на него, а голос ее был тише, чем обычно.
На мгновение Эйнар почувствовал, как его жена бросает ему вызов. Но у него была собственная картина, которую нужно было закончить.
Эйнар сказал себе, что мог бы позвать Лили во второй половине дня. Ему нужно было завершить утреннюю картину, которую он игнорировал так долго, и нужно было купить продукты на открытом рынке. Но Герда впервые хотела, чтобы он пригласил Лили для нее. Она хотела, чтобы он пожертвовал собственной картиной ради нее. Эйнар этого не хотел. Он чувствовал, что Герда заставляет его выбирать.
- Может быть, ты сможешь провести с ней час прежде, чем она встретится с Хансом?
- Эйнар, - сказал Герда, - пожалуйста.
***
Некоторые из домашних платьев теперь висели в шкафу в спальне. Герда уже говорила, что они некрасивые, и их стиль подходит только нянькам. Но Эйнар нашел в их простоте то, что каждая, даже самая обыкновенная женщина во всем мире смогла бы носить их. Он пролистал вешалки на свинцовой трубе, перебирая маленькие накрахмаленные воротнички. Платье с пионами было немного прозрачное, платье с лягушками было велико в груди и испачкано. Утро было теплым. Эйнар вытер губы рукавом. Что-то заставляло его чувствовать себя так, словно его душа поймана в ловушку кованой клетки. Его сердце билось о ребра, будто Лили встряхивала его изнутри, заставляя себя бодрствовать и потирая бока о прутья тела Эйнара.
Он выбрал платье. Оно было белым, с розовыми ракушками, а его подол спускался до лодыжек. Белый и розовый цвета контрастно отличались на фоне его загоревших под французским солнцем ног.
Ключ торчал из замочной скважины. Эйнар хотел закрыть дверь, но знал, что Герда никогда не войдет без стука. Однажды, в самом начале их семейной жизни, Герда наблюдала за Эйнаром, когда он находился в ванной, напевая песню Ханса: «...Когда-то на болоте жил старик, его маленький сын и ленивая маленькая собака…». Этого никто не должен был видеть, но Эйнар знал, что его молодая жена видела купающегося мужа, радостно напевавшего себе под нос. Из ванной Эйнар мог видеть возбуждение, заполняющее лицо Герды.
- Не останавливайся, - попросила она, подходя ближе, но Эйнар едва мог найти в себе силы дышать. Он чувствовал, как стыд разливается по телу, а его костлявые руки скрестились на теле вместо фигового листа. Герда поняла, что сделала что-то не так, и выходя из ванной, сказала:
- Мне очень жаль, я должна была постучать.
Эйнар снял одежду и повернулся спиной к зеркалу. В ящике тумбочки лежал рулон медицинской ленты и ножницы. Лента была с липкой текстурой, похожей на полотно. Эйнар отмерил кусок ленты, разделив его на пять частей. Каждый кусок Эйнар приклеил к краю спинки кровати. Затем он закрыл глаза, чувствуя, как скользит вниз по туннелю собственной души. Эйнар заправил свой пенис назад, между ног.
Нижнее белье было сделано из эластичной ткани. Эйнар был уверен, что такое белье придумали американцы. “Нет смысла тратить много денег на шелк, если ты наденешь его один-два раза” - сказала Герда, протягивая ему пакет с бельем. Эйнар был слишком застенчив, чтобы не согласиться. Трусики были квадратными и серебристыми, как ушки, которыми была украшена китайская ширма. Пояс с подвязками, окаймленный тонким кружевом, был сделан из хлопка. На нем было восемь маленьких крючков из латуни для поддержания чулок, и Эйнар нашел этот механизм волнующе сложным. Когда в шелковых носовых платках начали гнить авокадо, Эйнар стал класть в чашки бюстгальтера две морские губки.
Натянув платье через голову, Эйнар представлял косметичку своей палитрой. Мазки на лоб, легкие мазки на веки. Линии на губах, смешанные полосы на щеке. Это было похоже на написание картины, будто кисть Эйнара превращала чистый холст в зимний пейзаж Каттегат.
Одежда и румяна были неотъемлемой частью, но на самом деле преображение заключалось в том, что внутренний туннель со звуком, похожим на обеденный колокольчик, пробуждал Лили. Лили всегда любила звук хрустального звона. Ее влажная рука, будто рука кукловода, заполняла Эйнара, убеждая ее, что с этого момента яркий гремящий мир принадлежит ей.
Эйнар сел на кровать и закрыл глаза. На улице было шумно. Отворенные на террасе двери дребезжали от ветра. Под закрытыми веками он видел цветные огни, вспыхивающие вперемешку с черным, будто фейерверк. Так выстреливала предыдущая суббота в ментонской гавани. Он слышал, как медленно бьется его сердце; чувствовал клейкую ленту, приклеенную к его пенису. Трепетный вздох поднялся к горлу Эйнара. Он судорожно вздохнул, и гусиная кожа пупырышками покрыла его руки, побежав вниз по позвоночнику. Содрогаясь, Эйнар превратился в Лили. Теперь Эйнар был в отъезде. Лили останется с Гердой до утра. Она будет гулять с Хансом по набережной, а Эйнар будет лишь темой для разговора:
- Он немного скучает по Блютус, - скажет Лили всему миру.
Было только два часа. Орех раскололся пополам, словно выброшенные на берег раскрытые устрицы.
Лили вернулась в гостиную.
- Спасибо, что пришла так быстро, - сказала Герда. Она говорила с Лили тихо, словно та могла