Благодать (СИ) - Титов Алексей. Страница 49

Он застыл с перекошенным в ярости ртом. В какой, к херам, армии? Если ты там и наблюдал покойников, так разве что в виде тараканов да расчлененки куриной тушки в супе. Понятно, но тогда откуда эти картинки, будто взрывающиеся в мозгу, такие открытки из странного морга: груды тел, пересыпанных колючими ломкими стеблями? И откуда этот прокуренный сиплый голос: «Аккуратнее, осторожнее говорю, сучьи выродки, или вообще никакого сочувствия и почтения в ваших гнилых душонках не осталось?..»

— Вадь, включись, не хватало нам еще одного припад… — Маша запнулась и бросила быстрый взгляд на Любу.

У той сердце глухо, мощно забухало, будто пытаясь проломить грудную клетку. Что ж, знать, они славно спелись, коль рыжая сучка в курсе Вадимовых заскоков. Ну вот, теперь выясняется, что он псих неуравновешенный настолько, что может и в прострацию впасть. Прекрасно. Что ж, достойная личность на право претендовать быть мужем. Дура, да он и не претендовал как-то.

— Вадик, подними мальчонку, — попросила Люба, и на миг прильнула к нему всем телом. Тот воодушевился – по крайней мере, это тупое выражение с лица исчезло, - она отлипла. Хорошего понемножку.

Вадим набрал полную грудь воздуха, и…

…Борис проснулся. Похлопал веками, повращал глазами, соображая, где это он находится и что эти рожи пялятся на него с пугающей пытливостью юннатов.

— Кто ночью по коридору бродил? — был первый его вопрос.

Четыре пары глаз округлились.

— Может, звуки такие, странные, кто слышал? — задал второй.

Четыре пары плечей дружно поднялись и поникли, четыре головы отрицательно качнулись.

— Ну, ты даешь, — сказал Вадька то ли осуждающе, то ли восхищенно, стоя все еще в скрюченной позе и не распрямляясь из соображений чисто практических: а ну, как боров снова отключится?

— А что такого произошло? Я что, во сне кричал? — спросил Борька. Водилась за ним сия причуда, и за это не раз глупо попрекала мать, с которой проживал в однокомнатной квартирке. С месяц назад скулёж начался, вместе с заметными преобразованиями во внешности мамы. Квартирка вдруг настолько тесной, что родительница попросила великовозрастного дитятю подыскать другое место жительства и оставить, наконец, старую больную женщину в покое.

— Да нет, просто думали, помер ты, вот и всё, — сказал Вадим, распрямляясь – спина в будто просительной позе затекла. Лицо парня на миг скривилось в болезненной гримасе.

— Почти так и произошло, — Борис вздохнул.

— Давайте пожрем, что ли, — сказал Вадим, не испытывая при этом голода. Надо ж хоть чем-то заняться. Он похлопал себя по животу.

— Да. Борь, раз уж ты жив, хватит валяться, поднимайся и вместе с пацанами дуй за водой. Там, в конце двора, колодец должен быть, — сказала Маша.

— А откуда ты знаешь? — спросил Борис недовольно, с кряхтением борясь с сумками, как с толстой периной, и пытаясь подняться. Конечно, не иначе, Маша по дому шаталась и напугала его до полусмерти, а то откуда бы ей вдруг стало известно о том колодце. Странно только, что он не заметил, как она выходила из дома. Впрочем, он был слишком поглощен сначала борьбой с диваном, потом - сооружением постели, а после – изводя себя пустыми страхами.

— Затрудняюсь ответить, — сказала Маша. — А если рассуждать логически: где ему быть-то еще, колодцу?

— Ну да, конечно, — рассеянно сказал Вадим.

Маша при всем желании не смогла бы объяснить, откуда в ее голове появились картографические подробности не только папашкиного двора, но и вообще села и его окрестностей. Она просто проснулась с этим знанием, и теперь ломала голову, такая ли уж это чушь все эти россказни о генетической памяти. Наверняка нет, поскольку она знала так же и то, что помимо колодца ребята обнаружат еще и баньку с бревенчатым бассейном, и на трубу баньки будет надет глиняный прогоревший горшок, и это так же верно, как и то, что во дворе стоит сарай, а её саму зовут Машей. Хотя она и здорово удивилась, и испытала даже прилив возмущения, когда проснулась от поднятого Вадькой шума и разбудила Шурика, а тот, ухмыльнувшись, поприветствовал её: «Доброе утро, Машунь».

Вадька ощутил укол ревности первооткрывателя, на находку которого зарится еще один претендент. Он-то собирался сюрприз всем сделать, проводив к колодцу. Сам-то он успел насмотреться, когда выскочил во двор в поисках сортира и рванул в огород, полагая, что заветное строеньице окажется именно там. Однако не обнаружил. Зато и колодец нашел, и баньку. Колодец украшала дивная резная статуя. Он поторопился в дом, чтобы поскорее выволочь Сашку с Борькой проверить, такое же воздействие окажет она на них или нет. А в доме был прикинувшийся трупом толстяк, которого он по первоначалу и не заметил, и Вадька напрочь забыл о колодце, потрясенный чем-то похожим на предзнание: не к добру на новоселье труп, знаете ли. Теперь же, при Машиных словах все вспомнил и вновь ощутил скотское вожделение. Скульптура произвела на него дикое, неожиданное впечатление, и уж раз им придется идти за водой, он не намерен задерживаться, и горит желанием посмотреть на пацанов, когда они увидят ту деревянную бабу, вырезанную скорее с любовью, чем с мастерством, и оттого настолько реалистично выполненную, что казалась она заколдованной деревенской девкой, переступившей по дурости дорогу местной колдунье.

— Идем? — осведомился, притоптывая.

— Конечно, — заверил его Сашка, излишне, как ему показалось, поспешно.

— А ведра-то хоть есть? — спросил Борис.

— В баньке и посмотрим, — сказал Вадим и подумал, что с его стороны глупо надеяться, что в баньке и впрямь сыщутся ведра. Хотя чем, как говорится, черт не шутит. Да и не будет их – по фиг, хоть на бабу посмотреть. Ну хоть еще разок.

Троица гуськом спустилась по ступенькам крыльца.

— Умыться хотела? — спросила Люба, совладав с эмоциями и всеми силами стараясь сдерживаться и дальше. Голосу она придала выражение дружественное и располагающее собеседницу к тому же. Во всяком случае, она хотела, чтобы Маша именно так растолковала ее модуляции.

— Не помешало бы, — ответила Маша высокомерно, но, поддерживая игру, не переходя границу, за которой последовал бы взрыв возмущения Любы. — А вообще, если совсем начистоту, — она усмехнулась, — послала их за водой только потому, что пИсать уж больно хочется. Потому пошли удобрим какой кустик, пока никакой извращенец вроде Борьки не сможет подглядывать.

— Поддерживаю, — не удержавшись, Люба расхохоталась.

—Чего смешного? — и Маша рассмеялась вслед за нею. — А что, — похохатывая, выдавила она, — может, еще и подружимся!

— Конечно! — согласно кивнула Люба, подумав, что это вряд ли.

Девушки взялись за руки и, посмеиваясь, рванули во двор. Каждая подозревая другую в неискренности.

Пока пробирались сквозь дебри высоченного бурьяна, парни вымокли, и веселились этому обстоятельству, словно школьники, вдоволь наполивавшиеся из дворницкого шланга и невероятно этим осчастливленные, хоть растянутые в улыбках губы посинели, одежда – хоть выжимай, а зубы выбивают дробь.

Они замерли у колодца. Вадим скашивал взгляд то на одного, то на другого.

— Ну, как вам это? — нарушил он повисшее на пару минут молчание.

— Блеск, — сказал Борька.

— Красота, — убежденно подтвердил Шурик, и погладил растрескавшуюся древесину.

На срубе колодца лежала баба. Покоилась на правом боку, и левая нога, перекрещиваясь с другой в целомудренной позе, свешивалась вниз, и будь колодец наполнен водой по верхние бревна сруба, деревянная прелестница окунала бы в воду пухленькие пальчики. Левая рука скульптуры лежала на округлом бедре, правая, согнутая в локте, подпирала голову. Пряди деревянных волос лежали на пухлых плечах. Полные губы улыбались. Глаза полуприкрыты. Чуть курносый носик. В голову, прямо в центр лба, вбит металлический штырь, на который надет дощатый цилиндр с намотанной на него цепью, а с противоположной продырявленному лбу стороны на тот же штырь насажено колесо навроде штурвального, с короткими, удобными на вид, отполированными рукоятками. Может, это и в самом деле штурвал был с какого задрипанного буксирчика.