Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Лоу Кит. Страница 52

И наоборот, акт мщения столь ужасен, что затеняет изначальное преступление: так, массовые изнасилования в Германии могут счесть отвратительными, а современные читатели забудут, что многие женщины, подвергшиеся изнасилованию, были частью злодейского режима. В нашем понимании зверства, совершенные от имени нацизма, – даже такие масштабные преступления, как холокост, – можно, по крайней мере, отчасти «уравновесить» страданиями, которые перенес немецкий народ по окончании войны. Это, безусловно, беспокоит многих ученых в Германии. Когда, например, в 1992 г. показали сенсационный документальный фильм о массовых изнасилованиях, он произвел фурор в немецкой прессе: разгневанные комментаторы доказывали, что этот фильм не нужно было транслировать по телевидению, потому что, если немцы начнут видеть себя жертвами зверств, они забудут о факте собственных преступлений.

Чтобы избежать возникновения связи между этими двумя крайностями, многие историки лукавят. Большинство свидетельств Второй мировой войны, например, умалчивают о мщении, которое началось после ее окончания. А большинство книг, описывающих изнасилования и убийства немцев после войны, лишь мельком упоминают зверства нацистов в Восточной Европе во время войны, которые и породили это, по-видимому, неутолимое желание мщения. Проблема отделения мщения от его более широкого контекста состоит в невозможности понять, почему люди поступали так, как поступали после войны. С современной политической точки зрения это также создает причины для соперничества за образ жертвы.

Рано или поздно эти аргументы начинают трещать по национальным или политическим швам. Вполне понятно, что поляки и чехи обижаются, когда историки начинают говорить о страданиях этнических немцев, в то время как сами были вынуждены терпеть годы жестокой оккупации все тех же немцев. Французские коммунисты приходят в негодование, когда правые указывают им на произвол, поскольку именно французские правые попустительствовали пленению, пыткам и казням десятков тысяч бойцов коммунистического Сопротивления. Русские отмахиваются от гневной реакции на то, как после войны они обращались с румынским и венгерским гражданским населением, утверждая, что Румыния и Венгрия, в первую очередь, не должны были вступать в войну против Советского Союза. И так далее.

Правда в том, что нравственная трясина, порожденная войной, не пощадила никого. Все народы и все политические убеждения – разумеется, в очень разной степени – жертвы и преступники одновременно. Если историки все еще стараются увидеть эти вопросы в разных оттенках серого, чтобы оценить их должным образом, наверное, неизбежно то, что большинство людей с еще не зажившими в те времена ранами, нанесенными войной, обычно видели события исключительно в черном и белом цветах. Политическая и национальная поляризация, которую мы время от времени наблюдаем в настоящее время, в 1945 г. была напряженной и повсеместной. Споры о послевоенном насилии часто вязнут в вопросах национальности или политики, это не случайно. Они указывают на некоторые более глубокие темы, которые кроются как за самой войной, так и ее непосредственными последствиями. Независимо от того, насколько большое место занимала месть в мыслях и мотивациях народов Европы, сама по себе она не является достаточным объяснением насилия, происходившего после войны. Существовали иные, идеологические силы, которые вступили в игру. Иногда насилие было не реакцией на стремительные изменения, вызванные войной, а их продолжением. Мщение, само по себе, – не следствие, а орудие достижения более радикальных целей.

Преследование этих целей и глубокие расовые предрассудки, которые зачастую за ними скрывались, являются темой следующей части книги.

Часть третья

ЭТНИЧЕСКИЕ ЧИСТКИ

Глава 16

ВЫБОР ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

Вторая мировая война никогда не рассматривалась обычным конфликтом из-за территории. Это была еще и война расовой и этнической принадлежности. Некоторые определяющие ее события не имели ничего общего с завоеванием и удерживанием реальной территории, скорее с наложением своей собственной этнической печати на уже имеющейся территории. Холокост, этническая чистка Западной Украины, попытка геноцида хорватских сербов совершались так же энергично, как боевые действия на фронтах. Огромное число людей – наверное, 10 миллионов или больше – было умышленно уничтожено лишь по той причине, что они принадлежали к определенной этнической или расовой группе.

Те, кто вел эту расовую войну, порой затруднялись в определении национальной принадлежности человека, особенно в Западной Европе, где сложно перемешались различные группы населения. Евреи, у которых случайно оказались светлые волосы и голубые глаза, могли ускользнуть из сети, потому что не подходили под предвзятый расовый стереотип нацистов. Цыгане могли замаскироваться – и делали это – под представителей других этнических групп, просто сменив одежду и модель поведения, как делали словаки в Венгрии, боснийцы в Сербии, румыны на Украине и т. д. Самый распространенный способ определения этнических друзей или врагов – язык, на котором они говорили, – не всегда работал. Люди, выросшие в смешанных людских сообществах, говорили на нескольких языках и могли переходить с одного на другой в зависимости от того, с кем общались; это умение спасет много жизней в самые тяжелые дни войны и после нее.

Предприняв попытку классифицировать население Европы, нацисты настаивали на выдаче каждому человеку удостоверения личности того цвета, который соответствует его национальной принадлежности. Они создали огромный бюрократический аппарат для классификации всего населения по национальностям. В Польше, например, была введена национальная иерархия, в которой немцы рейха находились на самом верху, далее шли этнические немцы, за ними – привилегированные меньшинства, вроде украинцев, следом поляки, цыгане и евреи. Классификация здесь не заканчивалась. Этнические немцы, например, подразделялись на категории: настолько чистокровные, что могли быть приняты в нацистскую партию; чистокровные в достаточной степени для того, чтобы быть гражданами рейха; имеющие примесь польской крови и, наконец, поляки, которых можно было причислить к этническим немцам по их внешнему виду или образу жизни.

Тем, кто не попал никуда, приходилось самим принимать решение. Это порой вызывало определенные сложности. Многие люди находились перед выбором: либо их родители или прародители смешанного этнического происхождения, либо они не видели противоречия в том, чтобы быть одновременно, скажем, поляком по рождению, литовцем по национальности и немцем по этнической принадлежности. Зачастую они определялись в лучшем случае наобум, возможно побуждаемые одним из родителей, супругом (супругой) или даже другом. Более расчетливые исходили из соображений выгоды, которую можно было бы извлечь. Заявив об этнической принадлежности к немцам например, можно было получить освобождение от трудовой повинности, право на особые пайки и налоговые льготы. С другой стороны, на человека могла распространяться воинская повинность: иногда решение сводилось к выбору – русский фронт или трудовой концлагерь.

Последствия этого простирались далеко к концу войны. В то время как военные действия в Европе официально закончились в мае 1945 г., различные конфликты на расовой и национальной почве продолжались месяцами, а порой и годами после их окончания. Иногда это были исключительно локальные, даже личные стычки – люди в небольших городах и деревнях знали этническую принадлежность своих соседей и действовали соответствующим образом. Однако все больше и больше такие конфликты разворачивались на региональном или государственном уровнях. После войны целые группы населения изгонялись из мест, где они проживали веками, просто на основании того, что было написано в их удостоверениях личности во время войны.