Конъюнктуры Земли и времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования - Цымбурский Вадим Леонидович. Страница 24
Сейчас на Западе действительно идет конкурс на господствующую в рамках мировой системы геокультуру. Но я полагаю, что для контекстно встроенных цивилизаций существуют свои разновидности такого конкурса. Валлерстайн, конечно, прав в своей констатации, что в эпоху, когда Запад в самом деле пленил весь мир идеей развития, почти во всех цивилизациях действительно взяли верх конвергентные варианты геокультуры, идеологии ускоренного развития и сближения, а по мере того как такого рода идеологии теряли свое лидирующее положение (что мы и видим сейчас), в этом конкурсе закономерно начали побеждать другие варианты геокультур.
Поэтому Валлерстайн просто абсолютизирует в своей теории определенный момент развития мир-системы, когда существовала только одна абсолютно контекстно свободная цивилизация, действовавшая в соответствии со своей собственной контекстно свободной логикой. Однако он не учитывает, что в рамках мир-системы продолжает сохраняться масса контекстно связанных, контекстно встроенных цивилизаций со своей исторической памятью и со своим геокультурным конкурсом.
В ряде случаев геокультура порождается какой-то конкретной цивилизацией. В то же время геокультуры могут и выходить за цивилизационные рамки, выступая как большое предложение со стороны цивилизации многоцивилизационному человечеству. Таким глобальным предложением была и геокультура «девелопментализма», в том числе в ее русской (ленинской) версии. И тем не менее надо признать, что иногда в качестве геокультурных субъектов способны выступать народы и страны, хотя и не входящие в ядро той или иной цивилизации и в том числе принадлежащие к цивилизационным лимитрофам, но, тем не менее, отстаивающие программу разделения мира на «своих» и «чужих» и, по возможности, политику, вытекающую из такой программы.
Кризис «девелопментализма», отмечаемый Валлерстайном с конца восьмидесятых, выразившийся в общем (и в мировом центре, и на мировой периферии) недоверии к идеям догоняющего развития и породивший на Западе новую геокультуру постмодерна, имел важные последствия для России. Ленинский вариант «девелопментализма» оказался наиболее чутким к мировым переменам, создававшим в СССР ощущение страшной зашлакованности империи неинтегрированными, рвущимися в разные стороны элементами. Реакцией на это новое сознание стало сжатие России до континентального острова.
Что же мы видим сегодня? С одной стороны, отчаянные попытки на либеральной основе реанимировать идеи догоняющего развития, в том числе развития срезающего, то есть надежды срезать очередную историческую петлю и вырваться сразу туда, где на очередном витке окажется Запад. Люди, развивающие эти идеи, не учитывают того, что формирующаяся в мире идеология «клуба господ» обрекает Россию в случае преследования этой стратегии, при наилучшем варианте, на участь Японии 1998 года, жертвы целенаправленно организованного банкротства. А при варианте наихудшем – на то, что предсказывают Михаил Делягин и некоторые эксперты из его института: чем быстрее будет возрождаться экономическое самостояние России, тем вероятнее применение против нее прямой силовой деструкции – по югославскому сценарию – под предлогом защиты прав человека, прав национальных меньшинств, прав центральноазиатских наркоторговцев или еще чьих-то прав.
С другой стороны, у нас сложилась более реалистичная группировка экспертов, отвергающих любые иллюзии «догоняющего развития», не видящих для России как она есть никаких мировых функций и делающих ставку прежде всего на выделение внутри нее элитных группировок, готовых занять место на «краешке стола господ». Эти эксперты стремятся обрести для себя подобие сепаратной геокультурной идентичности за счет отказа от геокультурной субъектности России как национального целого (в данном случае, возможно, точнее было бы говорить о геокультурной проектности). По сути, речь идет о том, что «господа» по ходу планирования мира будут планировать и эту группу, а она в качестве квазинациональных золотых мальчиков станет транслировать на Россию заказ «господ».
Крах геокультуры «девелопментализма» не просто обрекает отсталых вечно пребывать отсталыми или оставаться при бессильном моральном протесте: я полагаю, что в ближайшие годы мы будем присутствовать при возвышении геокультур, ориентирующих силы периферии на дестабилизацию и сокрушение мирового центра, прежде всего его анклавов, погруженных в Третий Мир. Как хунвейбины были истинными героями 1968 года, так талибы могут оказаться политическими героями наших дней.
В 1990-е годы, создавая свою «островную» геополитическую модель, я исходил из того, что России следует оставаться в стороне от мировых конфликтов, неизбежных после предсказанного Валлерстайном краха либеральной геокультуры. Я исходил при этом из простой идеи. С середины XIV века Запад переживает сверхдлинные (150-летние) милитаристские циклы, которые связаны с постепенным преобразованием его фундаментальной исторической биполярности. Первоначально биполярность Запада состояла в противостоянии приатлантической Франции и глубинно-континентальной Священной Римской империи германской нации, затем она претерпевает ряд изменений. Сначала биполярный расклад трансформируется в противостояние Англии и объединенной вокруг Берлина Германии. На следующем этапе он преобразуется в «холодную войну» Соединенных Штатов Америки и СССР, то есть, с одной стороны – государства, лежащего за океаном, а с другой стороны – государства, фактически не входящего в систему Запада, прилегающего к Западу извне, образующего с ним особую историческую метасистему Европа – Россия.
Ялтинская система в моей модели отражала, собственно говоря, переход от противостояния внутри Запада к новой форме – the West against the Rest, Запад против всего остального, когда западный мир консолидируется вокруг нового центра, вынесенного за океан, а вместо восточного центра выдвигается внешний противник, противостоящий западному сообществу как таковому.
Что из этого вытекало на следующем этапе? Имелось несколько различных вариантов. Либо Россия начинала мировую войну и в случае победы должна была интегрировать в себя по возможности весь западный мир, что означало бы чудовищные мутации в ее идентичности – я об этом специально написал в «Острове России». Либо она отказывалась от этой попытки и в таком случае выпадала бы из системы the West against the Rest. На роль главного представителя этого the Rest в таком случае через некоторое время должен был бы выдвинуться кто-то другой – исламское ли сообщество, или Китай. Но тогда что остается на долю России?
Я показал в ряде работ, что государства, которые утрачивают свою функцию в такого рода биполярности, на следующем этапе продолжают существовать в рамках данной конфликтной системы как своего рода нефункциональные, приграничные швы. Например, в раскладе противостояния Англии и Германии промежуточным, ослабленным, малофункциональным звеном оказывалась Франция (вспомним ее позорную капитуляцию в 1940 году). В рамках ялтинской системы аналогичным промежуточным буфером и швом стала Западная Германия – брандтовско-шмидтовская – с ее сомнительной восточной политикой. Россия, отказавшаяся нести функцию the Rest, становится этим государством-швом в рамках складывающейся новой мировой системы.
Вопрос, который стоял передо мной, когда я писал «Остров Россию», был в том: какая возможна политика для России, чтобы избежать этой судьбы – судьбы «шва»? Ибо этот «шов» в случае актуализации конфликта Запада со своим «иным» должен быть рассосан и расточен. Единственный выход для России в данной ситуации – попытаться разработать и реализовать стратегию, которая вывела бы ее за пределы этих мировых конфликтов – тех конфликтов, которые Хантингтон рационализирует как the West against the Rest, а Валлерстайн – как «Центр против Периферии».
В своих последовавших за «Островом Россия» статьях я попытался разработать стратегию, позволяющую России выйти из поля конфликта Запада с его «иным». В первоначальном варианте моей концепции, изложенной в статье «Остров Россия», окружающие Россию территории-проливы, отделяющие нашу страну от других цивилизационных платформ, рассматривались как данный ей стратегический пояс безопасности. Однако к концу 1990-х для меня гораздо острее встала проблема геоэкономических и силовых игр, разыгрывающихся на пространствах территорий-проливов, проблема развертывающихся на них вариантов геополитической сборки, опасных для России. Свернув геокультурный проект советского коммунизма как вариант «девелопментализма», мы не могли удержать эти территории в поле своей империи, но тем отчетливее к концу 1990-х становится видно, что нам придется серьезно бороться за эти территории как за пояс нашей безопасности, наш «защищающий и подпитывающий предел».