Как будут без нас одиноки вершины - Кавуненко Владимир Дмитриевич. Страница 20

— У вас там как будто два ледокола было.

— Второй «Красин» потом подошел. Такой интересный случай был, сидит белый медведь и плачет. За голову держится и раскачивается из стороны в сторону. Зову Аккуратова Валентина Ивановича, главного штурмана полярной авиации. Человек-легенда. Он ещё с папанинцами работал. Кричу; «Валентин Иванович, смотрите, медведь плачет». А он отвечает, что медведь рыбу ловит, а не плачет. Представляешь, закрыл лапой чёрный нос и высматривает рыбу.

— А ледокол идёт мимо него?

— Мы идём, а он на льдине сидит. На нас ноль внимания, занимается рыбалкой. Это был один из первых белых медведей, которых я видел. Потом их стало очень много.

Остановились, первая съемочная площадка. Калатозов был главным режиссером фильма. Марон кричит: «Кавуненко, спасателей-альпинистов на лёд!» Выхожу на лёд, а он аж прогибается.

— Как прогибается?! Там же толщина.

— Понятия не имею, он как эластичный. Не то что прогибается, а как-то ходит. Даю команду: «Можно!». Спускается на лёд съемочная группа. Ну, ты представляешь, что такое съёмочная группа. Человек 50 народа и аппаратура — хлопушки, лягушки, камеры и всё остальное хозяйство. Готовят артистов, первая съёмка, для меня всё ново.

Очень скоро я понял, что в съёмочной группе жесткое разделение: режиссер, богема, артисты, обслуга. Не друзья-товарищи, а даже наоборот, каждый должен знать своё место и не высовываться. Ну и пошла работа, которая продолжалась несколько месяцев.

У нас, альпинистов, своя каюта, называется она «твиндек». Мы её прозвали «свин дек». Она в самом низу, мягко говоря, не из самых благоустроенных, там даже иллюминатора не было. Мы вроде бы инородное тело в кругу артистов и киношников. Но люди мы независимые. Со всеми одинаково хорошие отношения, на их иерархию нам наплевать.

Нас в каюте шесть человек и Юра Визбор от нас не выходил. Весело жили, пели песни. Юра их много там написал, об этой эпопее у него целый цикл песен. Пели и играли в преферанс. Была пуля партийная и беспартийная (партийная — Юра, Аркан и я).

Смотрим, через день-два к нам приходит Валентин Иванович Аккуратов — главный штурман полярной авиации, потом и Василий Петрович Калашенко — главный испытатель Миля, Герой Советского Союза. Пришёл он с чайником спирта.

На ледоколе жестокий режим питьевой. Если нужно под какой-нибудь праздник купить бутылку водки, то только с разрешения капитана. С письменного разрешения его и только на день рождения. А они принесли вертолётный спирт, который применяется против обледенения винтов. Мы, конечно, не упивались в усмерть, так, для настроения.

К нам потянулся народ. Пришёл Юра Соломин. Из всех артистов он производил самое лучшее впечатление, интеллигент высшего класса, скромный, тактичный и очень много знает, с ним интересно. Принёс бутылочку вина. С него возник порядок «прописки», кто приходит впервые, тот приносит. Дальше — больше, пришёл к нам сам капитан. Команда обалдела! Капитан Ваденко спустился вниз. В «твиндек»! И приходил он к нам не проверить что-то, а придёт и сидит, не уходит. Будто у нас кают-компания.

Пришёл Никита Михалков. Рубаха-парень, весёлый, знает бесчисленное количество частушек, тысячу или две, и все матерные. Одна из самых простых: «Мимо тёщиного дома я без шуток не хожу...» Или: «На берёзе сидит Гитлер, а берёза гнется. Посмотри, товарищ Сталин, как он...». Многоточий он не ставил. Мы говорим: «Никита, ты не прописался». Он отвечает: «Понял». Тогда уже второй ледокол стоял в ста метрах от нашего — «Красин». Никита жил на нём.

Пошёл он по льду на свой ледокол. Из-за тороса вываливается белый медведь. Хорошего мало, мы уже знали по рассказам, что медведь нападает на всё движущееся. И сразу снимает скальп. Такая у него привычка, сдерёт скальп, а потом уже разбирается с добычей. Никита рванул со скоростью Борзова. Только это на льду и без шиповок, и медведь кого хочешь догонит, он только на вид неповоротливый.

Подбегает Никита к ледоколу, там трап приподнят от тех же белых медведей. Он спортивный мужик, подтянулся и забрался на трап. Мы видели эту картину, и все вздохнули с облегчением. Со своего ледокола наблюдали — Юрий Визбор, Аркадий Мартыновский и я. Но когда Никита через 40 минут пришёл с бутылкой в нашу каюту, мы сумели это оценить.

Он играл летчика Чухновского. Молодой был, веселый...

По сценарию надо было изображать белого медведя. Согласился на это Аркадий Мартыновский. Дело совсем непростое. Имелась шкура, полностью белый медведь. Брюхо у него завязывалось на шнуровке. Голова, лапы — всё как положено. Ложишься в шкуру на спину, тебя завязывают. Потом ты должен перевернуться, встать на четыре ноги и ходить. Да еще прыжки делать. Шкура тяжелая, одна голова — пуд. Быть белым медведем оказалось очень нелегко.

— И походку медведя надо изобразить.

— Надо задом вилять. Мартыновского взмыленного выпустили на волю. Никита подошел и говорит: «Да, ну что вы там... Дайте я». Запаковали его, но у Никиты вообще ничего не получилось.

Был момент, когда мы насчитали сразу 16 белых медведей. Как колхозное стадо вокруг ледокола. Они очень любопытные. Медведь — хозяин на льду, ему наплевать на ледокол, на людей, на шум. И вот собрались медведи и сидят. Съёмки не идут, дело стоит.

Стоят два ледокола, аренда каждого обходится по 20 тысяч рублей в день, а работать не можем. Кстати в экспедиции имелся штатный охотник, которого пригласили специально под белых медведей. Но во-первых, медведи в Красной книге, а во-вторых, 16 штук, что ли, заваливать?

С белыми медведями произошла ещё одна история. По ходу фильма Марцевич отдавал свои вещи, заложил их в ледяную трещину и сказал: «Я всё равно умираю, вещи вам могут пригодиться». Где-то на 6-7 дубле Эдик, который вообще не пьет, решил согреться спиртом. В это время из-за тороса вываливается медведь. Белый медведь идёт как шансонетка, у него задняя часть виляет с большим диапазоном, а голова наклонена вперёд. И прямо дует на цель. А цель — Эдик. Охотнику кричат: «Стреляй!». А он: «Кто будет платить?». Началась перепалка. Причём никто никуда не убегает: трап далеко, медведь близко.

А медведь идёт как танк. Когда оставалось метров 50, охотник начал стрелять. Только на шестой пуле медведь сел и уже, конечно, не встал. Когда его вскрыли, то все шесть пуль обнаружили в области сердца. Можешь себе представить, какая мощь, какое могучее здоровье у товарища белого медведя. Когда же его раздели, обнаружилось потрясающее сходство с человеком. Если бы не голова и лапы, ну просто человек и всё. Неприятно смотреть.

Тем не менее, медведя всё-таки съели. Шкуру пришлось выбросить. Он ведь в Красной книге и, чтобы разговоров не было, пришлось шкуру с вертолёта выбросить в море. Всё, что происходило в фильме на льду, дублировали альпинисты. Издали не видно, но это мы там ходим, кричим, что-то делаем.

С Никитой Михалковым и Юрием Соломиным мы потом встречались не раз и не два. И всегда для меня эти встречи были большим праздником. А недавно произошла встреча с Соломиным не в самом лучшем месте — в кардиологическом центре. Я зашел к Акчурину, после Перу мы с ним близкие приятели, и он говорит: «Ой, слушай, мне надо зайти сейчас к Соломину». Я спрашиваю: «К какому Соломину? Уж не к Юрию ли?» — «К Юрию Мефодиевичу». — «Тогда пошли вместе»

Как-то к нему захожу и говорю: «Юр, чего-то я хотел принести и забыл». Он смеётся: «Чего ты переживаешь? Возьми свой паспорт, открой, посмотри в него и не нервничай». С тех пор я паспорт и не закрываю. Не закрываю и не нервничаю.

Как-то я ему звоню: «Юр, мы хотим пойти в театр, там, где ты играешь». Он мне: «Приходи в любое время». Пошли на «Чайку». Я получил колоссальное удовольствие. Сохранены традиции Малого театра, всё по-настоящему, нормально. После этого я похвастался тому же Акчурину, ребятам, вот, мол, сходил на «Чайку». Они все завопили: «Давай и мы сходим, давай культпоход!» Таких друзей принесла «Красная палатка».

Подошли к Земле Франца-Иосифа, тут метеорологи построили большой, довольно приличный городок. Арктика — кухня погоды, оттуда прогнозируются циклоны-антициклоны, вся погода. Но оказалось, что погода на Земле Франца-Иосифа ничего не имеет общего с Арктикой. Там свой микроклимат за счет Гольфстрима.