Игра со Смертью (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 53

Провела по его скуле кончиками пальцев, по губам, наслаждаясь прикосновением.

— Твоя девочка. Нет тебя — нет меня

Обхватила лицо ладонями, заглядывая в глаза, так чтобы он видел свое отражение в моих.

— Твоя девочка. Нет тебя — нет меня. — На выдохе. Прощаясь. Она знает, понимает, что это конец. Она всегда была умной девочкой. Пусть даже и не моей, чёрт бы её побрал, но всё же достаточно умной. Если смогла въесться под кожу настолько сильно, что теперь я знал, что стану пустым без неё. Не просто исчезнет часть меня. Я исчезну полностью. Я. Рино. Когда — то названный так ею. Рино, у которого, как оказалось всё же оставались глупые мечты и надежды. тот Рино испустит дух сразу же, как только навсегда закроются её глаза. И останется только Смерть.

Викки молчит, заглядывая в мои глаза, горячие ладони обжигают моё лицо нежностью. И мне безумно хочется прижать их сильнее своими руками. И в то же время я хочу отбросить их, заорать, чтобы эта дешёвая тварь не смела дотрагиваться до меня, а иначе сорвёт все планки, и я разорву её тут же, переломаю хрупкие кости. Дьявол. Как же сильно я хотел слышать, как они хрустят, видеть, как Викки скручивает от невыносимой боли, как её рвёт собственными кишками. Да, именно так. Но я молчу. Я молчу, потому что вижу, что её губы неподвижны. Но я, бл***дь, я слышу её голос. От отдаётся в висках, сжимается сердце в отчаянии, от тихого

— Твоя девочка. Нет тебя — нет меня.

Всего два предложения. Именно их я хотел услышать перед нашей смертью. И пусть это грёбаный обман. Пусть она всего лишь пытается надавить на жалость, но я заслужил. Да, будь они все прокляты. Но я заслужил то, чтобы слышать эту ложь сейчас. Всего лишь на одну ложь больше, чем вчера…чем за эти гребаные месяцы.

Прижал её к себе, зарываясь рукой в волосы, лаская большим пальцем затылок, не отпуская взгляда лживых глаз.

— Девочки никогда не было, Викки. — Хрусталь входит в её тело мягко, осторожно. — Я придумал её себе. — Прямо в грудь. Она открывает рот в немом крике, и я так же бесшумно кричу вместе с ней, прижимая вплотную, чувствуя каждое движение лезвия ножа, разрывающего не только её, но и меня, ощущаю, как сбегают по щекам кровавые слёзы. Мои последние слёзы по ней. По нам.

Мне хотелось попросить его подождать. Не ради меня. Нет. Ради него. Еще немножко. Дать нам времени без ненависти. В нем ее сейчас не было. Не знаю, почему, возможно, у него тоже не осталось сил ненавидеть и этого он не может мне простить. Своего поражения. Но он так сильно ошибается, это я проиграла. Я проиграла нашу любовь, его доверие, нашего ребенка, наше будущее — я все это проиграла. И я не хочу просить его пощадить меня, потому что я никогда не приму его жалости, потому что это единственное правильное решение, и между нами так много грязи, лжи, фальши, масок и этого не зачеркнуть ничем. Он смотрит на меня, а я на него, понимая, что вот — вот он обрубит эту ниточку, которая нас связывает, и будет истекать кровью. Ему будет больнее, чем мне. Он тоже об этом знает. Увидела в его глазах слезы, и сердце зашлось, перестало биться…Никогда я не видела слез в глазах Рино, даже когда его жестоко пытали и истязали…и сейчас, я уверена, он даже не осознает, что плачет. Мой убийца плачет обо мне. Я бы тоже заплакала о нем, о нас. И плачу, но беззвучно. Прижал к себе рывком, и я вскинула руки, чтобы обнять его за шею. В последний раз…груди коснулось острие ножа, и я закрыла глаза, чувствуя, как медленно оно погружается в плоть, сильнее сжала пальцами его плечи. Я хотела сказать, что люблю его…..

Я переодел её в белое платье. В то самое, в котором она могла бы повторить свои клятвы. Она была невероятно красива, белоснежный ангел на фоне чёрных простыней. Даже побледневшая и в одночасье вдруг ставшая почти прозрачной. Выражение абсолютного спокойствия застыло на её лице. Навсегда. И если бы не чёрное пятно, расползавшееся на её груди, можно было бы подумать, что она сейчас проснётся. Откроет свои ясные, улыбка нежно коснётся пухлых губ, она вскинет безжизненную сейчас руку и погладит меня по щеке. Как все эти дни, наполненные океаном лживых чувств и обещаний.

Я лёг с ней рядом, уткнулся носом в волосы, вдыхая её запах…Мой личный фетиш. Изменившийся. Теперь к нему примешался запах смерти. Я вдохнул его в себя, вдохнул полной грудью…чтобы понять, что она действительно умерла. Умерла. Я её убил. Всего лишь час назад. Своими руками.

Как щелчок в сознании. Он включает все чувства. Все эмоции, которые выключились автоматически, когда я увидел её на полу, прижимающую к себе того подонка. Ради которого пошла на предательство, на низость, ради которого раздвигала передо мной ноги и так виртуозно играла в любовь. И теперь я не только чувствую холод, утекающей из неё жизни, я не только ощущаю, как разрывает мою грудь адская боль…Я знаю, понимаю, что мне не остановить это.

Тело колотит крупная дрожь. Мир меняет цвета, окрашиваясь в кроваво — красный. Это ведь конец? Ведь если она ушла, значит, и я уйду за ней? Я же знал это. И я был согласен. А, точнее, не представлял, что может быть по — другому. Но в тех проклятых книгах было написано, что у меня ещё будет время, достаточно времени, которое мне нужно для встречи с её отцом.

Звонок сотового и взволнованный голос охранника перед тем, как его вырубают. А уже через мгновение распахивается дверь, и я истерически захохотал, увидев, какой подарок решила преподнести напоследок мне Фортуна.

Глава 22

Эйбель поправил воротник белого халата и посмотрел на датчики — ровная линия.

Перевел взгляд на бледное лицо дочери, нахмурился, склонился ниже и приподнял полупрозрачное веко. Ничего не дрогнуло на его лице. Полное отсутствие эмоций

— Записывайте, Тамара — окрас склер здоровый, внутреннее веко бледно— розовое, зрачок сужен. На коже нет признаков разложения, однако, первичный анализ крови с раны на груди показывает время смерти — более четырех часов назад. Ткань обожжена хрусталем, края раны не сходятся. При накладывании швов расходятся. Регенерация отсутствует.

Повернулся к женщине, которая быстро записывала его слова в блокноте.

— Когда будет готов развернутый анализ и соскобы кожи?

— Буквально минут через двадцать.

Эйбель потрогал тонкий шнур капельницы, подкрутил колесико, увеличивая скорость потока крови.

— Реакции на переливание нет. Никаких признаков жизни. Готовьте операционную, вскроем грудную клетку.

Дверь комнаты отворилась, и вошел мужчина в белом халате с бумагами, протянул их Альберту.

— Все результаты здесь. Только получили ответ из лаборатории.

Эйбель внимательно осмотрел показатели и повернулся к Тамаре.

— Как я и думал. Беременность примерно около двенадцати недель. Более точно станет ясно после ультразвукового исследования. Ганс, привези аппарат. Приготовься взять анализ околоплодных вод и кровь плода.

Тамара, продолжайте записывать: как я и предполагал, внутри пациентки развивается плод, сроки беременности пока не точные, но именно поэтому не начался распад тканей, кровь плода и матери смешивается, что поддерживает жизнь в организме на незаметном для глаз уровне. Анализы крови близки к показателям пациента в коме. Планирую полное переливание, вскрытие грудной клетки для заживления сердечных тканей. Жизнедеятельность плода поддерживать через брюшную полость катетером с дозой крови необходимой для возраста эмбриона. Пока жив эмбрион — будет жива и мать. Регенерация должна начаться в ближайшие сорок восемь часов.

— Это беспрецедентный случай. Как Вы догадались? — восторженно спросила женщина, закрывая блокнот.

— После первичного осмотра и первых результатов анализов крови. Труп вампира по истечении четырех часов после смерти не подлежит реанимации, по истечении двенадцати часов превращается в прах. Через четыре часа после остановки сердца начинается полный распад тканей, кожа приобретает сероватый оттенок, потом покрывается пятнами. Видны признаки разложения. Внутренняя поверхность век приобретает синий оттенок, кожа просвечивает вены и кровеносные сосуды. Ни одного из этих признаков я не видел на теле Виктории. Создавалось впечатление, что смерть наступила несколько минут назад, хотя анализ крови говорил об обратном.