Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич. Страница 53

Определенные тексты самого Джордано Бруно или теория «живой материи» («гилозоизм») Бернардино Телезио уже вполне могут быть истолкованы как философия такой имманентной имманентности. Но окончательную форму это направление получило в философии голландского мыслителя Бенедикта Спинозы, оформившего такой подход в систематизированную модель пантеизма. Пантеизм Спинозы относится уже к иной эпохе — к парадигме Нового времени, и то, к чему Спиноза применяет обобщающий термин «природа», соответствует тому, что современные ему рационалисты называли «реальностью».

Смысл пантеизма в том, что имманентный мир (реальность) считается строго тождественным Божеству. Мир и есть Бог. Здесь «божественность» приписывается объекту. У самих мыслителей Возрождения в имманентном все-таки остаются следы трансцендентного, а в философии Спинозы они уже полностью отсутствуют. Здесь имманентно-имманентный подход доведен до своего логического предела.

Следы пантеизма можно встретить в различных философских и научных теориях Нового времени — в частности, он существенно повлиял на материалистическую философию, догматически утверждающую абсолютное бытие объекта (материи) и относительное субъекта (дух как отражение, зеркало объективного мира), а также на теорию эволюции, провозглашающую «саморазвитие материи» (наукообразную версию пантеизма, утверждающую «разумность природы» и ее изменений). В определенных моментах эта пантеистическая логика приходила на помощь в обосновании проблемных моментов складывающейся новой картины мира. Но в целом онтологическая структура концепта реальности формировалась на основании не пантеизма, но деизма, продолжающего линию креационистского подхода, лишенного трансцендентной инстанции.

Окончательный результат ликвидации трансцендентного измерения посткреационизма и предельной имманентизации пантеизма почти тождественен, так как в обоих случаях речь шла об «изгнании бытия» как высшего и базового Первоначала. Но развитие посткреационистской субъект-объектной онтологии картезианства было магистральным путем установления парадигмы Нового времени, а пантеизм Спинозы был сопутствующей второстепенной линией, в которой важен был общий вектор имманентизации, но «мистика» материи (например, «свет природы», о котором учил Спиноза) и некоторые иные инерциальные пережитки мистицизма и манифестационизма Ренессанса были излишними.

При формировании на базе философии Нового времени основных политических идеологий, картезианский рационализм (существенно подправленный кантовской гносеологией) лег в основу либеральной модели, тогда как «спинозизм» и «пантеизм» оказали большое влияние на материализм и марксизм. Отсюда и пошло наделение материи в некоторых разновидностях этой идеологии почти «божественными» атрибутами.

Мы уже отмечали то колоссальное философское значение, которое имела историческая победа либерализма в конце XX века над коммунизмом. На философском уровне это означает окончательную победу посткреационистской версии концепта реальности над пантеистической.

История западной философии как процесс забвения «вопроса о бытии» (Seinsfrage) — Мартин Хайдеггер

Мартин Хайдеггер, величайший мировой философ, поставил перед собой задачу разработки фундаментальной онтологии. Некоторые аспекты его философии точно соответствуют той модели парадигмально-го анализа, которую мы здесь обсуждаем.

По мысли Хайдеггера, «вопрос о бытии» доминировал в досократической мысли. Бытие мыслилось в его отношении к сущему, как то, что делает сущее сущим, но не совпадает с ним. Такое внимание к бытию, по Хайдегге-ру, является нормативным для философии как таковой и может быть взято за образец адекватного мышления, в противовес «детскому лепету» европейской философской мысли в эпоху модерна.

Среди досократиков лишь у Парменида бытие называется этим именем — «ейнай» — и в таком качестве осмысляется. Большинство же других досократиков именовали его иначе — «фюсис», «природа» и («полемос», «вражда») у Гераклита, («апейрон», «беспредельное») у Анаксимандра и т.д. Бытие мыслится у этих мыслителей через сущее (on, onta), но в этом опыте онтологического мышления сущее (как то, что есть) неразрывно связано с тем, что делает его тем, что оно есть. Вкус бытия, Seinsfrage, оживляет явно и неявно весь строй греческой досократической мысли. Этот аккорд Хайдеггер называет «Первым Началом», имея в виду начало истории западно-европейской философии.

Первым сбоем в такой идиллии («Концом в рамках Первого Начала») Хайдеггер считает Платона. По Хайдеггеру, Платон подменяет бытие, живо плескавшееся в парадоксальных и утонченных формулах философов-досо-кратиков, фиксированным сущим — идеей. Учение об идеях, развитое в «Государстве» Платона, сводит отношение сущего и бытия к отношению сущего и небесной идеи, одной из (умозрительных) разновидностей сущего. Тем самым происходит рационализация онтологии, тонкая подмена живого опыта бытия интеллектуальным созерцанием. Платон мыслит еще совершенно по-гречески, живо и онтологично, но вчерне он уже набрасывает путь дальнейшей дезонтологизации плоть до полного забвения о Seinsfrage, которое и есть содержание истории философии Запада.

Следующим этапом дезонтологизации — еще более решительным, чем учение Платона об идеях и Аристотеля о категориях — является христианская схоластика. В ней Хайдеггер видит прямую подмену онтологии, т.е. исследования отношения вещи к бытию креационистской догматикой, где бытие вещи полностью исчерпывается фактом ее сотворенности как ens creatum.

Философия Нового времени во главе с Декартом (здесь проходит граница наших парадигм) делает еще один решительный шаг в дезонтологизации, окончательно отождествляя онтологию с рассудочным мышлением. Декартовское «cogito ergo sum» и его учение об объекте для Хайдеггера являются знаками свершившегося перехода от досократиков через Платона и схоластиков к замене бытия человеческим мышлением, и полным забвением о самой возможности помыслить бытие как таковое, в отрыве от бытия субъекта или предлежащего ему объекта. При этом исчезновение трансцендентной инстанции Бога, запечатленное в трагической формуле Ницше «Бог умер», лишь проясняет картину забвения о бытии, так как показывает европейский нигилизм без прикрас и экивоков.

От Декарта через Канта к Ницше идет постепенное выяснение сущности и масштаба этого нигилизма. Так, «удаление бытия» своим фактом постепенно организует «пришествие ничто». Дезонтологизация как умаление бытия есть «нигилизация», т.е. увеличение объема и сферы распространения «ничто» в европейской мысли и культуре.

Не сразу западная мысль приняла радикальную весть Ницше. Позитивисты, чувствуя, что почва уходит у них из-под ног, пытались схватиться за «атомарные факты», которые должны были бы сохраняться независимыми от интерпретации и представлять собой устойчивые основы реальности как таковой. Но эта попытка спастись от ницшеанского диагноза, поставленного модерну, закончилась провалом, и никаких атомарных фактов найти не удалось, а те, кто предприняли такие поиски — в частности, Л. Витгенштейн, в конце концов, вернулись к кантианскому скепсису относительно онтологических аргументов и субъекта и объекта и занялись изучением языка.

Реальность как таковая, лишённая интерпретации, гносеологических интеллектуальных наводок, обнаружила и для тех, кто начинал с полной веры в нее, своё нигилистическое содержание. Структуры сознания и методологии интерпретации — только это и осталось для изучения. Для нас это не удивительно: ведь мы уже знаем, что концепт реальности — это результат посткреационистской операции вычитания из мира его трансцендентной причины. Но вычитание трансцендентной причины, которая, вроде бы, и не была особо нужна, и неособо взаимодействовала с человечеством (Deus Otiosis), оставило человека наедине с ничто. Реальность оказалась синонимом ничто.

Констатировав забвение о Seinsfrage, искусственность современной картины мира и полное торжество нигилизма, Хайдеггер задался вопросом о том, что еще осталось у современного человека, что могло бы его вновь соединить с бытием?