Как можно быть язычником - де Бенуа Ален. Страница 20

Библейская мораль всегда имеет значение онтологического основания. В иудаизме главная роль отводится Закону — Торе. Именно с её помощью может быть «исправлен» первородный грех, а с ним и породившая его Дурная склонность (Талмуд, Киддухим 30b). В том случае, если существует два мира — тварный и нетварный, встаёт вопрос о способе их взаимодействия. В Ветхом Завете этот вопрос разрешается посредством Завета и Закона. Книга Бытия (1, 26–32) говорит о том, что человек был создан в шестой «день», по истечении пяти дней, которые раввинистическая традиция отождествляет в целом с пятью книгами, из которых состоит Тора. [30] Шестой день, таким образом, символизирует принятие Торы человеком и выразительно предшествует дню шаббата Яхве. При этом многие комментаторы отмечают, что в повествовании Книги Бытия только шестой «день» обозначен при помощи артикля, еврейском языке артикль имеет цифровое значение «5». Согласно Раши, это означает, что только если Израиль принимает пять книг Торы, он может иметь шестой день. Один мидраш [31] даже утверждает, что «в начале Бог читал Тору и создавал мир». Вопрос о том, заключается ли суть монотеистического откровения в идее Закона или в идее творения, до сих пор является спорным. В противоположность иудаизму последних каббалистических школ, раввинистическое учение придерживается скорее первого решения. Формула «вот законы» (elekhamishpatim) отмечает, таким образом, подлинное начало времени. Когда Яхве впервые предстаёт перед Адамом, он предстаёт не как творец, а как создатель морали. Когда он говорит, он не богословствует, а провозглашает моральные ценности, заповеди. Когда он впервые обращается к Адаму (Быт. 2, 16–17), то делает это с целью объявить запрет. Точно так же, Книге Исхода, когда Яхве заявляет Моисею, что он является его Богом (20, 2–3), то делает это для того, чтобы провозгласить Десять заповедей. Таким образом, создаётся впечатление, что повествование о творении преследует единственную цель обеспечить принятие моральных требований. Было необходимо, чтобы Яхве создал мир, чтобы всё в этом мире было ему подчинено. При этом правда оказывается оторванной от справедливости. Утверждение мнимой правды в себе является лишь средством осуществить «справедливость» определённого рода. Конечная цель Закона — подражание Яхве: «Святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш» (Лев. 19, 2). Эммануэль Левинас доходит до того, что пишет: «Мы любим Тору больше, чем Бога», и добавляет: «Суть иудаизма заключается в сокрушении религиозных наклонностей, присущих человеку, и в разработке этического подхода к действительности» (Difficile libert, Albin Michel, 1963, p. 137).

В противоположность язычеству, которое склонно выводить этику и религию скорее из облагораживания человеческой деятельности, Библия, как представляется, выводит религию из морали и даже существование Яхве из существования Торы. Тора как бы равноценна Яхве: «Если бы почитаешь Писания, ты как бы почитаешь Бога; если ты ими пренебрегаешь, ты как бы пренебрегаешь Богом» (рабби Шимеон Бар-Иохаи, Танхума, коммент. к Быт. 46, 26). Отсюда берёт своё начало практика imitatioDei, которая в конечном счёте парадоксальным образом может обходиться без самого Бога. Б.-А. Леви доводит эту мысль до абсурда, заявляя, что «полное несуществование Бога является высшим смыслом существования евреев»! Суждение, которое некоторые христианские богословы высказывали по поводу иудаизма, не очень уж далеко от этого мнения. Также отмечалось, что в классическом еврейском языке не существует слова, равноценного словам «религия» и «религиозный». Эрих Фромм, со своей стороны, посвящает интересное исследование противоположности, существующей между «моральным человеком» и «религиозным человеком», а также отличию «авторитарной этики», всегда «запятнанной язычеством», от «гуманистической этики», определяющей при отсутствии Бога иудео-христианский тип сознания (L'homme pour luimeme, Ed. Sociales franaises, 1967, ch. IV).

Здесь мы вновь обнаруживаем противоположность между святым и священным. Первое относится к морали, второе — к религии. Современный неомарксизм определённого рода всего лишь продвинулся немного дальше по пути разведения не только морали и религии, но и морали и веры в личного Бога. Не будем впадать в заблуждение: противопоставляя Распятому образ Диониса, Ницше, о котором Хайдеггер говорит, что он был «последним немецким философом, искавшим Бога со страстью и болью», не противопоставляет религии отсутствие религии. Он противопоставляет подлинную религию, подлинное чувство священного упадку религии в ограничивающей форме морали.

Как известно, в христианстве понятие Закона воспринимается по-другому. Может быть, учение Иисуса (по крайней мере, в том виде, в каком его нам представляют Евангелия) наиболее решительно отличает от традиционного иудаизма, помимо подчёркивания дуализма между делами этого мира «царства небесного», относительное разделение морали и Закона. Не отвергая дух Закона, Иисус отвергает его букву утверждает, что личное сознание может само по себе служит проводником на пути к исполнению правды. В этом заключается смысл фразы: «Суббота для человека, а не человек субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» (Марк 2, 27–28).

Однозначно противопоставляя Благодать Закону, который Ветхий Завет сводил друг к другу (см. Псалом 118, 29), св. Павел утверждает, что Закон был всего лишь временным режимом, переходным режимом, от которого человечество было освобождено с приходом Христа, то есть Мессии. «Не думайте, что Я пришёл нарушить закон или пророков; не нарушить пришёл Я, но исполнить» (Мат. 17). Св. Павел воспринимает это «исполнение» в смысле греческого телоса, включающего в себя идеи «завершения» «конечности». Буква Закона, говорит св. Павел, стала действительной только тогда, когда Иисус, «исполнив» её, сделал её ненужной. (Карл Маркс разработал подобный же анализ буржуазной революции 1789 г., представляя её как положительный и полезный этап, который в то же время должен быть преодолен коммунизмом и оставлен тем, кто желает этом этапе остаться). С этого времени закон Христа заменяет собой просто Закон, который считается устаревшим. Благодать переносит древний Закон на более высокий уровень; крещение заменяет обрезание как (…), как знак принадлежности. Павел доходит даже до того, что определяет христианство как противо-Закон: «Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати» (Гал. 5,4). Несмотря на то, что учение Павла по этому поводу полностью противоречиво, Церковь в течение большей части своей истории придерживалась его наиболее критичных сторон для подтверждения своего собственного взгляда на Закон. И лишь недавно она перешла и в этой области к пересмотру своей точки зрения³².

32) См. прежде всего сочинение: Jacques Goldstain, Les valeurs de la Loi. La Thora, lumiere sur la route (Beauchesne. 1980). в котором обсуждается вопрос о том. каким образом современное христианство может вдохновляться Законом. См. также «Пастырские указания», принятые на Пасху 1973 г. Комитетом французских епископов по поводу отношения к иудаизму: «Первый Завет не был отменен Новым Заветом. Он является его корнем и источником, основанием и обетованием».