Люди и руины - Эвола Юлиус. Страница 60

III. ЗАЧАРОВАННОСТЬ МАОИЗМОМ

Довольно любопытным и заслуживающим внимания феноменом является влияние, оказываемое «маоизмом» на отдельные европейские крути, которые в строгом понимании не являются приверженцами марксизма. В Италии к ним относятся отдельные группировки «легионерской» и «фашистской» направленности, противопоставляющие себя Социальному Движению, которое они считают не «революционным», обуржуазившимся, обюрократившимся и попавшим в сети атлантизма. За образец они также берут МАО.

Подобное явление побудило нас взять на себя труд прочесть знаменитую книжицу МАО ДЗЕ ДУНА, дабы понять, чем вызвана эта зачарованность. Но поиски оказались тщетными. Помимо прочего, эта книга не пригодна даже в качестве систематического краткого руководства, ибо представляет собой причудливый набор отрывков из речей и произведений разного времени. В ней нет никакой собственно маоистской доктрины. Действительно, о каком особом учении может идти речь, если с первой же страницы наталкиваешься на следующие категорические заявления: «Теоретическим основанием, на котором строится вся наша мысль, является марксизм-ленинизм»? Этого вполне достаточно, чтобы выбросить в корзину это новое «евангелие», где к тому же на каждом шагу встречаются избитые лозунги мировой крамолы — «борьба против империализма и его прислужников», «освобождение народа от эксплуататоров» и т. п.

Если даже между советскими и китайскими коммунистами существуют разногласия, отдельные расхождения и некоторая натянутость в отношениях, это не более чем семейная склока, внутренние проблемы коммунизма (не считая продиктованных исключительно реалистическими и прозаическими мотивами: обширными малонаселенными восточными владениями России, крайне соблазнительными для перенаселенного Китая), которые могут затронуть нас, лишь если двое поделыциков сцепятся между собой.

На самом деле реальное влияние оказывает миф маоизма, не имеющий никаких точных идеологических формулировок и подвергающийся совершенно произвольным истолкованиям, с особым упором на так называемой «культурной революции». Поэтому рассмотрим основные составляющие этого мифа.

По мнению некоторых из вышеуказанных «китаефилов», в основании маоистской доктрины лежит «национализм». Однако даже не упоминая того, что впервые национализм утвердился как «ересь» с Тито и достаточно успешно процветал среди прочих сателлитов СССР, любители Мао пренебрегают более существенным фактом: в маоизме, вне всяких сомнений, речь идет о коммунистическом национализме. В его основе лежит коллективистское понимание нации как массы или даже орды, по сути мало отличное от концепции якобинцев. Когда Мао выступает против усиления партийных бюрократических структур, проповедуя прямую связь с «народом», когда он говорит об «армии, единой с народом», повторяя хорошо известную формулу «тотальной мобилизации», его вдохновляет почти тот же дух или пафос массы, который царил во время Французской революции, levee des enfants de la Patrie (франц. строчка из Марсельезы, доcл.: «Вставайте, дети Отчизны» — прим. перев.); между тем как двучлен масса-вождь, («культ личности», подвергшийся критике в пост-сталинистской России и возродившийся в еще более боголепном почитании Мао, ставшего идолом фанатичных китайских масс), повторяет один из наиболее спорных аспектов тоталитарных диктатур. Коммунизм плюс национализм: прямая противоположность высшей, иерархической и аристократической концепции нации.

Но если для «китаефильских» кругов, не желающих считать себя марксистами, привлекательна именно эта формула, то непонятно, почему бы им лучше не обратиться к национал-социалистической доктрине, где этот двучлен выражался формулой «Fiihrer-Volbgemeinschaft» (вождь + национальная общность). Мы говорим здесь именно о «доктрине», поскольку на практике в Третьем Райхе эта установка в значительной степени была облагорожена влиянием различных элементов, связанных с пруссачеством и традицией Второго Райха. Данное замечание во многом относится и к «волюнтаризму», другой составляющей маоизма, которой в избытке хватало и в национал-социализме. Равным образом задолго до Мао появилась «активная концепция войны» как «средства утверждения и торжества собственной истины»; данная концепция была знакома всем великим европейским нациям до появления так называемых «отказников», распространения лицемерного пацифизма и угасания воинского духа и чести. Впрочем, имеет смысл более пристально приглядеться и прислушаться к тому, что говорит дословно сам великий Мао: «Мы боремся против несправедливых войн, преграждающих путь прогрессу, но мы не являемся противниками справедливых, то есть прогрессивных войн». Что здесь подразумевается под «прогрессом», вряд ли нуждается в пояснениях: всемирное торжество марксизма и коммунизма. Поэтому почему бы нам самим не воспользоваться «активной концепцией войны», но уже в целях нашей «справедливой войны», войны не на жизнь, а на смерть против мировых подрывных сил, предоставив другим изощряться в обличении «империализма», воспевании «героического Вьетконга», великодушного Кастро и прочем вздоре, достойном лишь того, кто успешно прошел «промывку мозгов», лишающую всякой способности к различению.

Рассмотрим остальные составляющие маоистского мифа. Считается, что маоизм рассматривает человека как творца истории и выступает против технократии в отличие как от СССР, так и от США. В «культурной революции» желают видеть позитивный нигилизм, так как она якобы стремится начать все с нуля. Но это пустая болтовня. Прежде всего, Мао обращается не к человеку как таковому, но к «народу»: «народ и только народ есть движущая сила, творец всемирной истории». Презрение к личности, к отдельному человеку в маоизме столь же сильно, как и в раннем большевизме. Известно, что в красном Китае частная жизнь, семейное воспитание, все формы личной жизни, включая даже секс (за исключением его простейших форм), подвергаются остракизму. Лозунгом является интеграция (на самом деле являющаяся дезинтеграцией) человека в охваченный фанатизмом «коллектив». Собственно говоря, знаменитая «культурная революция» — это революция против культуры. Культура, с традиционно западной точки зрения (как, впрочем, и с точки зрения традиционного Китая: достаточно вспомнить конфуцианский идеал жень, что можно перевести как humanitas (человеческая природа), и кюн-цюн, или «цельный человек», в противоположность сяо-жень, «человеку вульгарному», то есть понимаемая как самовоспитание, никак не связана с коллективом, но, напротив, отвергается им.

Мао заявлял, что он опирается на обездоленные, нищие массы, оценивая их нищету как положительный фактор, поскольку «нищета рождает желание перемен, желание действия, желание революции»; это как бы «чистый лист бумаги», на котором можно написать все что угодно. Но это также банальность, на самом деле здесь нет никакого желания довести эту ситуацию до «нулевой точки» в положительном, духовном смысле. Простодушных людей, как правило, поражают возможности, которые могут открыться на начальной, деятельной, эйфорической стадии маоизма как революционного движения. Но, во-первых, подобные возможности открывает почти любая революция независимо от ее идеологической направленности, во-вторых, эта стадия не может длиться вечно и, следовательно, не дает положительного решения. Важна не только отправная точка, но и цель, направление, terminus ad quern. И здесь Мао не оставляет никаких сомнений, неоднократно и откровенно повторяя, что для него целью является «построение социализма». Таким образом, мы имеем дело не с обновляющей революцией, нацеленной на «человека» и начинающейся с антикультурной нулевой отметки, но с движением, изначально обремененным тяжким грузом марксизма. Никакие жульнические уловки не могут изменить этого положения дел, поэтому пусть сам Мао объяснит нам, каким образом он умудряется сочетать идею, согласно которой человек (точнее, как мы видели, «человек-народ») является активным субъектом истории, определяющим ту же экономику, с основной догмой марксизма, а именно с историческим материализмом, прямо противоречащим этой идее.