Цветы зла - Бодлер Шарль. Страница 16
НЕПОПРАВИМОЕ
I
Раскаянье, увы, с годами всё живей!
Оно ворчит и скалит зубы,
И кормим мы его, как мертвецы червей,
Как гусениц лист горький дуба.
Раскаянье, увы, с годами всё живей!
В каком вине, в струях каких смертельных зелий
Потопим древнего врага,
Кому пиры и кровь еще не надоели,
Чья месть упорная долга?
В каком вине, в струях каких смертельных зелий?
Колдунья мудрая, скажи, коль можешь ты,
Душе, богами позабытой,
Как раненый солдат, кого средь темноты
Задели тяжкие копыта,
Колдунья мудрая, скажи, коль можешь ты,
Тому несчастному, кого и волк и ворон
Уж сторожат, застыв окрест,
— Солдату бедному, — ужель он не достоин
Могилу получить и крест,
Тот умирающий, над кем уж реет ворон?
Возможно ль осветить тьму мутную небес
И разорвать густые тени,
Чернее копоти, в которых день исчез
И меркнут звездные селенья?
Возможно ль осветить тьму мутную небес?
Надежда, свечкою горевшая, задута
В таверне; темен уж порог;
Луна не светит нам, и не найдем приюта,
Устав от тягостных дорог.
Горевшая свеча уж Дьяволом задута.
Колдунья, знаешь ли тоску души слепой,
Грехам которой нет прощенья,
И ведома ли боль, пронзившая стрелой
Грудь, бывшую ее мишенью?
Колдунья, знаешь ли тоску души слепой?
Непоправимое прогрызть зубами хочет
Нам душу, терем уж пустой,
И целый день оно фундамент зданья точит,
Как рой термитов за стеной.
Непоправимое прогрызть нам душу хочет.
II
Я видел иногда в театрах городских,
Где громко музыка играла,
Как фея тьму кулис грозящих и глухих
Зарей чудесной зажигала.
Я видел иногда в театрах городских
Златого Ангела с прозрачными крылами,
Кто был сильнее Сатаны,
Но сердце, уж давно покинутое снами,
Театр, в котором все должны
Вотще ждать Ангела с прозрачными крылами.
БЕСЕДА
Ты, осени лазурь, и ясные светила!
Но грусть во мне опять вскипела, как волна,
Оставив на губах угрюмых горечь ила,
В час бури всплывшего с таинственного дна.
— Напрасно грудь мою ласкаешь ты руками;
Всё то, что ищешь там, мой друг, истреблено
Давно уж женскими когтями и зубами,
И сердце бедное уж съедено давно.
Душа моя дворец, запятнанный толпою,
С ее бесчинствами, и пьянством, и борьбой.
— Дух сладостный плывет над грудью молодою!..
Бич смертных, Красота, не спорить мне с тобой!
Глазами яркими, в которых заблестели
Огни, сожги всё то, что звери не доели.
ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ
I
Погрузимся опять в холодные мы тени.
Прощай ты, яркий свет коротких летних дней!
Уж слышу во дворах унылое паденье
Дров, ударяющих о плиты их камней.
Зима вновь вся войдет в меня: и страх, и злоба,
И ненависть, и дрожь, и труд тяжелый мой!
Как солнце полюса в аду слепого гроба,
Так сердце глыбою застынет ледяной.
Я слушаю, дрожа, стук каждого полена.
Так остов новых плах под молотком гремит.
Мой дух уж обречен, как башенные стены,
Которые таран без устали громит.
И снится мне под звук, исполненный печали,
Что кто-то второпях по крышке гроба бьет…
Кто в нем? — Уж лета нет, дни осени настали,
И шум таинственный звучит нам, как отход.
II
Люблю я глаз твоих зеленое мерцанье,
Голубка, но теперь всё опостыло мне.
Ни ласкам, ни огню не заменить сиянья
Полуденных лучей на ветреной волне.
Но всё ж меня любить родимым сердцем надо!
Неблагодарного лишить нельзя забот.
Подруга иль сестра, будь краткою усладой,
Как осень пышная иль солнечный заход.
Недолго! Смерть нас ждет, свои расставив сети.
К коленам дай твоим склониться головой
И с грустью вспоминать о белом жгучем лете,
Впивая осени луч нежный и златой.
ОДНОЙ МАДОННЕ
Дарообещание в испанском вкусе
Воздвигну для тебя, подруга и Мадонна,
Подземный я алтарь в груди моей бездомной,
И выстрою тебе, во тьме, на самом дне,
Вдали от суеты, в безлюдной тишине,
Придел, весь золотом сияющий и синью,
Где будешь ты стоять, застывшая богиня.
Скую из золота шлифованных стихов,
В котором вкраплены созвучья звонких слов,
Для головы твоей огромную корону.
Из ревности моей, о смертная Мадонна,
Сумею царский плащ, тяжелый и прямой,
Я для тебя скроить; как будто за стеной
Он прелесть утаит твою от жадных взоров,
И бисер слез моих блеснет на нем узором.
Одену я тебя в волну моей любви,
Которая, обняв красоты все твои,
Дрожит на остриях и спит в долинах тела,
Целуя без конца стан розовый и белый.
Из преклонения тебе я башмачки
Атласные сошью, божественной ноги
Едва достойные, и, сжав в объятьях крепко
Ее, они хранить прелестный будут слепок.
И если не смогу серебряный достать
Я месяц и его подножьем тебе дать,
Повергну я Змею, грызущую мне лоно,
Чтоб попирать могла пятою оскорбленной,
Царица властная, кем люди спасены,
Ты зверя, полного отравленной слюны.
Сиянье дум моих, как свечи, загорится
Пред светлым алтарем и девственной Царицей,
Лучами озарив лазурный потолок,
И будет век сиять их огненный зрачок.
И как во мне живет и дышит всё тобою,
Так миррой станет всё, и нардом, и смолою,
И восходить к твоей вершине снеговой
Туманом будет дух, насыщенный грозой.
Чтоб ты была во всем сходна с Марией Девой
И чтоб любовь мою слить с темным ядом гнева,
Я смертных семь грехов, палач твоих ночей,
Возьму, и, сделав семь отточенных ножей
Из них тебе на казнь, я, целясь безучастно
В глубь сердца, полного огнем любви всевластной,
Сумею все их в грудь дрожащую воткнуть,
В твою кровавую, рыдающую грудь!