Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Мартынов Владимир. Страница 105

— В. E., — обратилась «Веста» к В. E., когда Вячеслав ушел, — я хочу позвонить маме. Дайте мне ее телефон, так как у них сменили номер.

— Ни в коем случае, — отвечал В. E., — никто не должен знать о вашем возвращении, пока мы не проверим до конца вашу версию. Поэтому телефон я вам не дам. Так ведь можно испортить все дело, и наши с вами труды пойдут насмарку.

— Но я только позвоню, чтобы услышать ее голос, и тотчас повешу трубку.

— Я не могу поверить, что вы не поговорите, и поэтому категорически запрещаю вам звонить. Но я обещаю, что через четыре-пять недель вы обязательно увидитесь с родными.

— Еще четыре-пять недель?

По нашей просьбе для детей купили лыжи и санки, и мы в свободное время ходили на прогулки по заснеженным пляжам Серебряного бора, учили девочек кататься на лыжах. Больше всего им нравились санки, на которых они лихо спускались с горок.

Иногда вечером после ужина мы выезжали в город, прогуливались по улице Горького, заходили в магазины. Дети в это время оставались с хозяйкой дома Анной Никитичной, которую они звали Aннa Кинча и с которой начинали осваивать русский язык, с нами же они говорили только по-английски или по-испански.

Несмотря на март месяц, стояла морозная погода. Температура ночью опускалась иногда до минус тридцати.

В середине марта В. Е. внял нашей просьбе и с согласия руководства привез на дачу родителей «Весты». До сих пор они не знали, что мы уже в Союзе, и здесь на даче впервые увидели свою вторую внучку, которая таращила на них глазенки, никак не желая признавать своих родных дедушку и бабушку. Отец «Весты» после перенесенного инфаркта был еще довольно слаб. После обеда мы погуляли по заснеженным пляжам в Серебряном бору, а вечером их увезли на машине. Перед отъездом В. Е. взял с них слово, что они о пашей встрече пока никому говорить не будут, поскольку это дело большой государственной важности.

В конце марта вместе с В. Е. приезжал незнакомый нам, по-видимому, ответственный товарищ, который даже не соизволил представиться. Оба выглядели мрачно. Брезгливо сложив тонкие губы и покачивая большой головой, ответственное лицо заявило:

— Версия о том, что ваш арест явился результатом предательства, не подтверждается. На основании вашей информации была проведена тщательная всесторонняя проверка. Были задействованы десятки людей, проведены оперативно-проверочные мероприятия. Общий результат отрицательный.

— И тем не менее, — сказала «Веста», — мы остаемся при своем мнении.

— Вы считаете, что у вас не могло быть прокола?

— Дело не в этом, — сказал я. — Прокол в какой-то момент конечно же не исключается. Но вы нас не убедите, что мы находились в разработке и ничего не заметили.

— Длительное нахождение на нелегальной работе притупляет бдительность. И вы отлично об этом знаете. Просто не заметили слежки за вами, а она, безусловно, была и, очевидно, велась квалифицированно.

— Это факты или ваши предположения? У вас есть какие-либо доказательства, что слежка велась? Не было разработки. Кроме слежки, есть еще и другие признаки, — сказала «Веста».

— Ваша самоуверенность здесь просто неуместна, — сказал ответственный товарищ, оттопыривая губу. — Вот, взгляните-ка на эту фотографию. — И он протянул мне фотокарточку 4x6, на которой был изображен довольно молодой человек, с виду типичный латиноамериканец. Вы узнаете этого человека?

— В первый раз вижу.

— Ну вот видите. В первый раз. И тем не менее вы с ним встречались. И возможно, не один раз.

— Где же он? Кто он, этот человек? И почему я его должен знать?

— Он сотрудник таможни в порту Буэнос-Айреса. Странно, что вы его не узнаете. Будучи агентом федеральной полиции, он вот и дал на вас информацию, когда вы оформляли в таможне какие-то грузы.

— У меня все это вызывает большие сомнения. Какую информацию мог дать человек, с которым я если и встречался, то лишь мельком? Он что, ясновидец? Так он сразу и определил меня как русского шпиона? И потом, насколько я знаю, их полиция шпионами не занимается.

— Информация получена из достоверного источника, имеющегося у нас в полиции.

— Может, вы мне и донесение этого таможенника покажете?

— Донесение добыть не удалось. Но у нас нет оснований не доверять своему агенту.

— Зато у вас есть все основания не доверять нам, это вы хотите сказать?

В ответ — ледяное молчание.

— Как видите, у нас есть данные, что вас вела, прежде всего, аргентинская контрразведка, и лишь на последующем этапе она передала вас ЦРУ.

— Нам это уже говорили. И я все же утверждаю, что ЦРУ было инициатором всего дела. Мы же вам привели факты. Аргентинцы привлекались только как исполнители. Я достаточно подробно описал все это в своих отчетах.

— В ваших отчетах немало субъективного.

— Возможно. С вашей колокольни оно, может, видней. Почему вы не верите людям, которые были там, видели и ощущали многое как бы изнутри? Почему вы не доверяете нашей интуиции? Почему вы так уверены, что она у вас отсутствует?

— Ну, это уже, знаете ли, лирика, — вставил с усмешкой В. Е.

— Какая интуиция? Факты— вот главное, — сказал ответственный товарищ. — А их нет.

— Да? По-вашему, мы там только лирикой занимались? Хотите знать мое мнение об этом вашем мифическом агенте-таможеннике?

— Валяйте.

— Так вот. Это кость, подброшенная вам ЦРУ, чтобы отвлечь подозрение от своего действующего агента. «Крот» сидит где-то тут у вас в Центре. ЦРУ знало о наших подозрениях о наличии «крота», вот и принимает меры по его защите.

Последовало долгое молчание. Ответственный товарищ побагровел, стиснул челюсти. Синие жилы проступили на его висках.

— Вы что это себе позволяете?! Как вы смеете бросать тень подозрения на весь наш чекистский коллектив?! Вы что же, считаете, что среди нас табунами ходят предатели?!

— Нет, не табунами. Достаточно одного. Ваша проверка была, на мой взгляд, недостаточной.

— Как вы можете судить, о чем не знаете?! Что вы вообще знаете о наших проверках?!

— Мы настаиваем на том, что наш провал произошел по причине утечки информации из Центра или через одного из работников на «периферии». [53] Возможно, во время нашей поездки домой в 1967 году. [54] Или, может быть, во время поездки «Весты» в 1970 году. А сейчас враг предупрежден о нашем побеге и затаился. Залег на дно.

— Напрасно вы так настаиваете на своей версии. Очень даже напрасно. У нас вот сложилось мнение, что эту версию вы придумали нарочно, чтобы обелить себя, представить нам свое, мягко говоря, недостойное поведение в руках противника в более приглядном свете. А ведь вы, понимаете ли, балансировали на грани предательства. И в былые времена вы бы…

— Сейчас не былые времена.

— Не волнуйтесь. Отношение к предателям у нас прежнее.

— Вы что же, считаете нас предателями? — спросила дрогнувшим голосом «Веста», до сих пор не принимавшая участия в разговоре.

— С вами пока еще не все ясно. Пока. Возможно, вы нам не все сказали. Не хотелось бы получить информацию о вас из других источников. Рано или поздно нам станет известно о вас все. Однако, если бы мы вас считали предателями, вы находились бы в совсем другом месте.

— Мы ничего от вас не утаили, — вспыхнула «Веста». — Нам просто нечего от вас утаивать. У вас, видно, такая профессия: не доверять своим.

— Зря, зря вы нас так обижаете, — протянул с улыбкой Е. В. — Напрасно. Пока мы вам доверяем. Условно. Пока, — сказал он, многозначительно подняв палец. — Если бы не доверяли, то мы бы не здесь с вами беседовали. Вот с Логиновым [55] беседы велись в тюрьме.

После этого разговора мы остались сидеть в гостиной в крайне подавленном состоянии. Дети играли с игрушками фирмы «Фишер» и куклами «Барби», привезенным из Штатов. Мы предполагали, что помещение прослушивается, но нам было абсолютно все равно, поскольку скрывать нам было нечего.