Асмодей (СИ) - "Dragoste". Страница 26

Дальнейших споров и препирательств не было, обратившись в светящуюся сферу, посланник растворился в воздухе, оставив после себя едва уловимое дуновение ветра. Немного понежившись в горячей воде, Асмодей все же решился вылезти из купели, брезгливо откинув залитый кровью халат в сторону.

Дела не ждали, а потому, облачившись в чистую одежду, демон зажал кровоточащую рану рукой и устало опустился на стул, пододвинув к себе ветхий фолиант. Особой любви к чтению, в отличие от Азазеля, он не питал, да и в точных науках силен не был, а потому от одной мысли о том, что придется потратить несколько недель, а то и месяцев на изучение и расчеты, ему становилось не по себе.

Один вид этого фолианта вызывал в нем какое-то неприятие. Имевший дело с черной магией, демон всегда с осторожностью относился к оккультным предметам, а здесь, каждая страница была пропитана древними заклинаниями света и тьмы – губительная смесь. Оплетённая в переплет из человеческой кожи, книга писалась кровью умерших. По сути, эта была даже не книга учета душ, а история смерти. На пожелтевших от времени листах имелась информация о каждом духе, переступившем врата Чистилища; о том, где несчастный погиб; о том, в какой мир отправился после суда. Все было записано с великой точностью в хронологическом порядке с момента сотворения мира. Сказать по правде, Асмодей даже не знал, с какой стороны лучше подступиться к этому расследованию.

По логике вещей, нужно было смотреть с начала… но не с момента же сотворения мира? На такой подвиг он был не готов даже для того, чтобы уничтожить Мамона и остальную троицу фаворитов. Подумав некоторое время, демон перелистнул несколько последних страниц. Из всего этого многообразия взгляд остановился на Франции тысяча шестьсот пятьдесят девятого года. В принципе, дата в истории ничем не примечательная, а значит, и работы много быть не должно.

Как оказалось, в том году около пятисот двадцати тысяч человек королевства предстали перед судом Всевышнего из них: чуть более двухсот пяти отправились в Рай, еще девяносто тысяч гнили в Чистилище, остальные пошли прямиком в Ад. Весьма внушительная цифра.

Определенно, люди предпочитали жить во грехе, лишь перед ликом смерти задумываясь о собственной душе. Интересно, а сколько из них достигло конечной точки? Ответ крылся на страницах учетной книги Люцифера. Сколько часов прошло с тех пор, как Асмодей отправил Нуриэля в замок Владыки? Час? Два? В ожидании, казалось, что целая вечность, да и боль в боку хорошего настроения ему не прибавляла. Даже вся радость от триумфа испарилась. Вот и метался он, подобно раненому льву, заточенному в клетке, в ожидании добрых новостей, пока слабость вновь не окутала его своей паутиной, утаскивая в объятия сна. Дважды за сутки вторгаться во владения первородной пустоты он не решился, а потому, так и остался танцевать по лезвию ножа между мирами, погрузившись в какое-то лихорадочное оцепенение, принесшее лишь временное облегчение.

***

Казалось бы, с возвращением Асмодея, жизнь должна была возобновить течение по привычному руслу, но вместо этого его владения поглотила пугающая неопределенность. Ни демоны, ни души не знали о том, что творится по ту сторону господских дверей, мучаясь от любопытства, но не решаясь потревожить покой хозяина. Лишь на третий день своего добровольного заточения он, раненый и озлобленный, потребовал накрыть в его опочивальне стол к ужину.

Это желание ввергло всех обитателей его пещерной резиденции в суету: кухарка принялась за готовку, по коридорам разнеслась тихая музыка, служанки принялись заполнять серебряный поднос любимыми угощениями хозяина. Вот только переступить порог его опочивальни не решался никто. Всеми душами овладел какой-то суеверный страх перед древним злом, затаившимся за массивными дверьми. Разгневавшись за такую нерешительность слуг, Алекто даже всыпала всем по доброму десятку плетей, однако решимости у страдалиц не прибавилось.

– Довольно, – прорычала она. – Пойдешь ты, – женщина указала на белокурую грешницу, по имени Адель, прибывшую во владения Асмодея вместе с Авророй, – и еще ты! – повелительным жестом указав и на саму Аврору. – И только попробуйте чем-то прогневить хозяина – шкуру спущу.

Лихорадочно ухватив подносы, бедняжки побрели по коридору, сопровождаемые звоном дрожащей посуды. С каждым шагом решительности становилось все меньше, ноги будто увязали в болоте собственных страхов, а сердце колотилось так, будто вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Даже с трудом верилось, что за пределами этого потустороннего мира несчастные были лишь эфемерным сгустком материи, в то время как здесь, все казалось таким реальным. От волнения Аврора даже начала с вожделением поглядывать на хрустальный штоф, где плескалась янтарная жидкость. Что это было? Коньяк? Бурбон? Виски? Или какая-то демоническая настойка? Сейчас для нее это не имело ровным счетом никакого значения. Хотелось просто утопить свой страх в этих медовых водах и будь, что будет.

Остановившись у самой двери в покои Повелителя, идущая впереди блондинка с мольбой посмотрела на свою спутницу, которая сейчас была бледнее белоснежной простыни. Нет, они не были подругами, напротив, находясь на более высокой ступени обучения, Адель относилась к Авроре с некоторым пренебрежением, но перед страхом неизвестности готова была упасть перед ней на колени, чтобы только первой не входить в клетку к голодному и израненному зверю.

Тройной стук, разнесшийся по пещере, как барабанный бой, возвестил об их присутствии, но ответа не последовало. Напротив, воцарившаяся вокруг тишина стала еще гуще, даже заунывное пение арфы остановилось в молчаливом ожидании. Переглянувшись, девушки осмелились постучать еще один раз.

– Входите, – раздался почти рычащий голос демона, Аврора от напряжения едва не выронила свой поднос. – Сюда, – концом пера Асмодей указал на край письменного стола.

Молчаливо поставив поднос на угол, девушка окинула взглядом покои, да так и застыла на месте. Каменные плиты были сплошь заляпаны кровью, белоснежные простыни больше походили на заляпанное тряпье, изодранная в клочья одежда разбросана по полу, многие свечи прогорели, залив канделябры восковыми слезами. Одним словом, зрелище было печальным, если не сказать устрашающим.

Аврора, с детства привыкшая к порядку, бросила многозначительный взгляд на Адель, которую, казалось, куда больше заботило то, как бы поскорее покинуть покои, пропитавшиеся запахом крови, смерти и обреченности. Видимо, если такой плачевный вид опочивальни не волновал ее хозяина, то служанкам до этого подавно не было дела. Даже грустно как-то стало. Прислуги в доме в избытке, да только очевидно, что выполняли они приказы не от большой любви да преданности, а скорее из страха, а значит, работа их не была напоена теплом и настоящим желанием порадовать хозяина. Вот и итог: покои грязные, одежда испачканная, раны необработанные, оттого и вид у демона такой, будто набросится на любого, кто его покой потревожит. Складывалось такое ощущение, что за сыном Ада вообще не ухаживают. И главное, ведь не дурён он был собой, да и положением в адских чертогах наделен был не малым, так почему ни одна демоница, кроме Дэлеб, не спешила ему свою заботу подарить? Да и та, в свете недавних событий не спешила помощь своему Владыке оказать. Невольно в мыслях возникал вопрос: что скрывают души, прожившие здесь не первое столетие?

Как бы то ни было, Аврора Д’Эневер, очевидно, принадлежала к той породе женщин, которым жизненно необходимо кому-то дарить свою заботу. Видимо, в том они находили какое-то скрытое удовлетворение и возможность реализовать себя. Однако вручить этот дар в Преисподней кому-то, кроме своего Господина, возможности не представлялось, а потому пришлось Асмодею, пусть и без ведома, превратиться в предмет ее участия. Едва ли он поблагодарит девушку за проявленную инициативу, но если не накажет – уже хорошо. На том она и порешила.

С выдохом оглядев масштабы предстоящей работы, Аврора молчаливо притворила дверь за своей спутницей и принялась за уборку. Асмодей, погруженный в свои расчеты, казалось, даже не замечал ее присутствия, зато она получила возможность исподлобья рассмотреть своего хозяина, стараясь ничем не обнаружить своего присутствия.