Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 40
Оборотни у костра ещё о чём-то говорили, временами посмеивались, но их голоса доносились до Веглао как сквозь плотную ткань. В голове у девушки от пережитого всё ещё стоял туман, и никаких ясных мыслей не было.
Наконец оформилась одна мысль, мысль о тоненькой нити запаха гари, ведущего куда-то вперёд и влево — подальше от врага. Веглао медленно приподняла голову, потом так же медленно, стараясь не произвести ни малейшего шороха или скрипа, протянула вперёд руку и осторожно опустила её на землю. Затем передвинула вторую руку, потом, одну за другой, — ноги. Чутьё в эту ночь у оборотней спало, но слух-то оставался прежним, и что стоило им на какой-то лёгкий шум повернуть голову и увидеть тёмную фигурку, ползущую по снегу! Но Веглао спасло странное существо: оно, передвигаясь, производило столько шума, что совершенно заглушало производимые ею шорохи, и она осталась незамеченной.
И вот так, медленно, но верно удаляясь от своих врагов, ведомая лишь запахом гари, она продвигалась вперёд. Один раз её рука, опёршаяся на ледок, продавила его и плеснула болотной водой, и целую минуту оцепеневшая от ужаса Веглао не могла сдвинуться с места, с трепетом ожидая из-за спины злобного крика и быстрого топота трёх пар ног. Но оборотни ничего не услышали, а если и услышали, то не обратили никакого внимания, и девочка продолжила путь. Запах гари становился всё сильнее, как будто бы она приближалась к пепелищу, а запахи пота и грязной одежды, дыма и жарящегося на костре мяса — всё дальше, и Веглао, осмелев, ползла всё быстрее, тяжело дыша, нащупывая руками перед собой то снег, то камешек, то тонкий ствол деревца, то мохнатую кочку.
Наконец протянутая вперёд ладонь ткнулась в холодную кору поваленного дерева. Ощупав толстый ствол обеими руками, Веглао придвинулась к нему чуть ближе. Запах гари здесь был таким, что сомнений не было: она у цели. Веглао перекинулась через ствол, склонила голову вниз, и ей показалось, что она приблизила лицо к потухшему кострищу. Протянув вперёд руку, она зашарила ей по колючему снегу, и тут наткнулась на торчащее прямо из него какое-то растение. Дрожа, она потрогала растение целиком, и ощутила пальцами нежную, бархатистую поверхность цветка…
Резким движением она вырвала цветок с корнем и, скатившись с дерева, упала в снег, всхлипывая и тяжело дыша. Одной рукой оторвала листок и сунула его в рот. На вкус было как смесь алоэ с лимоном. Пожевав немного, Веглао выплюнула смесь в ладонь и, на ощупь разделив кашицу на две лепёшки, прижала их к глазам.
Ничего не произошло. Веглао ждала одну, две, три секунды, — и в душе её медленно рос и развёртывался отчаянный крик горя и страха.
А потом пальцы вдруг потеплели, и следом за этим в каждую глазницу словно вонзилась раскалённая спица. Веглао уткнулась лицом в снег, набрала его полный рот, чтоб сдержать крик боли. В ту же секунду её конвульсивно выгнуло и перебросило на спину, а потом все чувства исчезли.
Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем она поняла, что пришла в себя, и медленно подняла веки.
Небо.
Оно было чёрным, как та темнота, в которой Веглао была минуту назад, но его сплошь испещряли яркие звёзды. Оно было огромным, необъятным, оно было невыносимо прекрасным — ничего прекраснее Веглао в жизни своей не видела.
Держа глаза широко открытыми, она медленно поднялась на дрожащие ноги и выпрямилась. Она стояла, забыв об опасности, и смотрела на снег, на небо, на блестящий лёд, на далёкие холмы, на тёмную стену леса, на зябко подрагивающие под холодным ветерком заиндевевшие травинки. Смотрела, не моргая, пока из глаз не полились слёзы. Потом она сорвалась с места и побежала к лесу, тихо и безостановочно плача от счастья, и, должно быть, те духи, которым поручено охранять маленьких девочек, наконец-то вспомнили о ней — пока Веглао не скрылась в лесу, ни Морика, ни Щен, ни Коротышка ни разу не оглянулись.
Она долго не могла найти путь и бродила по лесу полночи, пока не вышла на одну из знакомых тропок. Но всё это время она ни на секунду не впала в отчаяние — казалось, что теперь, когда позади так много страшного, её ничто не могло испугать.
Приближался рассвет, и вместе с ним вновь пробуждалось чутьё. Вскоре, когда небо из чёрного стало насыщенно-синим, Веглао ощутила далеко впереди себя оборотня. Она остановилась, ухватившись за ствол дерева, и закашлялась. Потом подняла голову и слабо улыбнулась — там Октай… там дом…
Она продолжила свой путь, с каждым шагом уставая всё больше. Её ноги уже заплетались от усталости, лодыжки ударялись друг о друга. Приступы кашля учащались, и Веглао всё чаще приходилось останавливаться, чтоб откашляться. Надо поторапливаться — ещё не хватало, чтобы и она заболела… Сейчас она придёт домой, заварит чай, наконец-то отогреется у огня… Ну до чего же хорошо, что она не умерла! От радости Веглао даже тихонько засмеялась, и тут же её согнул пополам новый приступ кашля.
Наконец-то между деревьями показалась крутая горбатая спина холма, в котором был устроен их «земляной дом». Небо стало нежно-голубым, по нему в вышине пролетела ворона и быстро скрылась, спасаясь от оборотней. Спотыкаясь, Веглао изо всех сил побежала и почти сразу же резко остановилась.
Она стояла в зарослях кустарника, росшего на берегу, и сквозь его голые чёрные ветки видела Октая, сидевшего, сгорбившись, на большом камне недалеко от входа. Девочка замерла от радости: если он вышел, значит, ему стало лучше. Но тут она услышала короткие, прерывистые всхлипы и, приглядевшись, увидела, что Октай плачет. Слёзы катились по его грязному склонённому лицу, он сердито оттирал их красной от мороза ладонью и горько, отчаянно всхлипывал. Не выдержав, Веглао резко продралась сквозь кусты, и Октай обернулся на шум, не успела она даже его позвать.
Он мгновенно спрыгнул с камня. Она сделала лишь шаг ему навстречу, когда он подлетел к ней и крепко обхватил её под рёбра. Это было так резко, что Веглао потеряла равновесие и вместе с ним упала на колени, а потом обняла его в ответ и склонила голову, прижавшись щекой к его кудрявой и мягкой макушке.
Через несколько секунд Октай поднял лицо и начал быстро ощупывать дрожащими руками её плечи, руки, бока и голову. Наконец он прижал ладони к щекам девочки и отчаянно посмотрел в её глаза:
— Это правда ты? Это не глюк?
Веглао слабо улыбнулась:
— Нет, не глюк. Это я.
Октай прерывисто вздохнул и всхлипнул. Его рот задрожал не то в улыбке, не то в гримасе рыданий.
— Я думал… неважно, что я думал, — прошептал он и прижался виском к её щеке.
11
Лагерь Кривого Когтя находился в шести часах ходьбы на юг от болота, где сегодня ночью разыгрались такие удивительные события. Сейчас, когда только взошло солнце, здесь было тихо и пусто — некоторые оборотни были в лесу на охоте, некоторые спали в шалашах. Над костром на перекладине между двух рогатин висело жестяное ведро. Пламя едва теплилось, и две мрачного вида женщины, закутанные в платки, сидели возле него. Одна помешивала в ведре, над которым поднимался ароматный пар, ложкой, привязанной к длинной палке; другая обдёргивала листья с малиновых веток, чтобы заварить на них чай. Кроме них, возле костра топтались ещё несколько детей, преимущественно мальчиков — впрочем, определить пол юных оборотней было непросто, так как все они были одинаково закутаны в куртки и платки. Утро выдалось очень холодным: термометр у метеостанции в Станситри показывал около двадцати пяти градусов мороза.
Здесь, на этой поляне, оборотни жили ещё с августа. Когда Кривой Коготь пришёл сюда, у него было всего только восемь соратников, и всех их видел Тальнар в тот день, когда из него выбили обещание убить отца. С тех пор прошло вот уже четыре месяца, и три с лишним из них Тальнар жил здесь. За это время Тальнар кое-что узнал — он узнал, что среди оборотней, окружавших его, не принято говорить о полнолуниях, новолуниях, чутье и других вещах, которые становятся очень важными после одного-единственного укуса, от которого уже и шрам почти не виден. Например, оборотни никогда не говорили «в ту ночь, когда меня обратили». Вместо этого они говорили «в эту ночь». И, насколько мог Тальнар судить по выражению их глаз, когда мимо проходил Кривой Коготь, по их стонам ужаса в те ночи, когда им снились кошмары — никто из них эту ночь не забыл. Он понимал, что и сам не сможет её забыть — даже когда уже забудет всё то, что ей предшествовало.