Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 42

Отсмеявшись, он вдруг резко шагнул к Морике и схватил её своей клешнёй за волосы. Та издала сдавленное рычание. Её рука в жёлтой перчатке метнулась к тому, что осталось от ладони Кривого Когтя, но, встретившись взглядом с вожаком, женщина медленно убрала руку.

— Сука тупая! — Кривой Коготь начал мотать её голову туда-сюда, не переставая улыбаться и скалить свои белые, как снег, зубы. — Сколько раз я тебе говорил — не смей оставлять таких следов! Не смей! Какого чёрта ты не разбила ей голову о камень? Какого чёрта не спихнула в реку? Ты понимаешь, что теперь девчонка сдохнет и замёрзнет в снегу, как кусок говядины в погребе? Ты понимаешь, что самое позднее весной её отыщут охотники? Ты понимаешь, что если они увидят, что у девки выколоты глаза, они не станут подозревать в этом зверей? А если они вспомнят о твоих играх пятнадцать лет назад? А? Об этом ты не подумала, сволочь?.. — Он отшвырнул от себя Морику с чудовищной силой, так, что та ударилась плечом о ствол дерева. Однако она не упала. Выпрямившись, откинув растопыренной пятернёй волосы с перекошенного лица, она выпалила:

— Я поймала эту маленькую дрянь! Я! Не ты! Если б её поймал ты, мог бы делать с ней всё что хочешь — сделать её годной для стаи или затащить в свою койку, мне плевать! Но я её поймала, и сделала то, что хотела сделать! Сучка ещё в Хорсине прокусила мне руку до крови!

— И поэтому ты ослепила её и бросила умирать? — спокойно спросил Кривой Коготь.

— Попадись мне в руки моя стерва-мамаша, я бы сделала с ней то же самое. И если бы Лантадик не был твоим, я бы сделала то же самое. Да если бы ты не трясся так над этим щенком Нерелом, я бы давно оставила его не только без глаз, но и без отростка… если, конечно, он у него есть.

Морика перевела дыхание и промолвила более спокойно:

— А что до её трупа… прежде чем она замёрзнет, её найдут волки или лисы. И если её вправду отыщут охотники, то подумают, что глаза у неё выклевали вороны. Так чего ты бесишься?

Кривой Коготь сплюнул на чистый, искрящийся в утренних лучах снег.

— Ты сумасшедшая сука, Морика, — глубокомысленно изрёк он, — но ты наша сумасшедшая сука. А что я тебе врезал — так между своими чего только не бывает… Иди, отдыхай… Попроси кого из баб, чтоб тебя и Щена с Коротышкой накормили от пуза, — скажешь, я приказал…

Заложив руки за спину, он неспешно направился к своему шалашу.

Неподалёку от него Тальнар, никем не замеченный, медленно закрыл глаза и сполз по стволу дерева прямо на снег.

Глава четвёртая

В ликантрозории

1

В середине марта, спустя неделю после своего четырнадцатого дня рождения, Веглао возвращалась в старый дом, где они с Октаем жили вот уже два месяца. Это был большой особняк, стоящий вдалеке от дороги. К нему вела длинная и широкая аллея, с обеих сторон обсаженная липами, по которой в давние времена могла, наверное, проехать карета.

Ребята пришли сюда в январе. Мысль о том, чтобы уйти из пещеры и поискать какое-нибудь новое жилище, пришла к ним вскоре после нападения на девочку. Но осуществить её они смогли не сразу — если Октай от всех переживаний неожиданно выздоровел, то Веглао, едва оказавшись на месте, сразу же свалилась с жестокой простудой. Теперь уже Октай поил её чаем и кутал в одеяла, но Веглао и словом не заикнулась о том, что ему надо бросить её и уйти. Как только она выздоровела, они отправились в путь. Шли преимущественно на север, нигде не задерживаясь больше чем на два дня и стараясь держаться подальше от городков и деревень. Сами того не зная, они спаслись таким образом и от Кривого Когтя, как раз в это время в спешном порядке уводившего свой клан на юг, и от рыскавших повсюду охотников — за оборотней, живых, мёртвых ли, давалось неплохое вознаграждение.

Это путешествие на всю жизнь осталось очень тяжёлым воспоминанием и для Веглао, и для Октая. Стояли холода, но снег не падал, зато дул пронизывающий ветер, от которого не спасали голые деревья, под которыми они укладывались спать. Ребята выкапывали из-под снега негнущимися пальцами последние остатки ягод и грибов, грызли какие-то корешки — голодали страшно. Изредка им удавалось поймать рыбу в ручье, и как велико всегда было отчаяние, когда рыбке удавалось-таки в последний момент выскользнуть из онемевших пальцев! Порой, когда становилось уж совсем невмоготу, они пробирались по ночам в деревню, чтобы украсть что-нибудь съестное, но потом бросили это занятие: почуяв оборотней, собаки мгновенно заливались испуганным лаем, и пару раз ребят чуть не поймали.

Во время декабрьского полнолуния их волки загнали и убили здоровенного дикого кабана. Наутро ребята по следам крови отыскали тушу и ещё несколько дней не двигались с места, пока от кабана не остались только дочиста обглоданные кости, копыта и шкура. Клыки они забрали с собой, с помощью шила просверлили в них отверстия и сделали себе кулоны — на память.

Воспоминания сохранились в основном отрывками — вот они набрели на недавно покинутый лагерь углежогов и спят в ещё тёплой яме для угля… вот Веглао быстро ловит выныривающего из воды оляпку и одним движением пальцев сворачивает ему шею… вот они греются у костерка, тихо переговариваясь… вот Октай резко отпускает тетиву рогатки в тот самый миг, когда брошенный Веглао камень заставляет вырваться из-под снега парочку особенно глупых глухарей…

Как болят замёрзшие пальцы, когда отогреваешь их у костра, как безжалостно терзает мороз кожу на лице! Как мучительно ступать замёрзшими ногами, которые при каждом шаге пронзает боль, отчаянно мечтаешь растереть их руками, но понимаешь, что от этого будет только хуже, и идёшь, идёшь, стиснув зубы, вперёд и вперёд…

В этот дом они, как уже было сказано, пришли в январе. Веглао навсегда запомнила потрясение, которое она пережила в тот день. Тогда она и Октай, держа ушки на макушке, осматривали свой новый приют. Было видно, что хозяева покидали дом в спешке: тут и там стояла оставленная мебель, на окнах висели полуистлевшие портьеры, а в одной из комнат, в изящном когда-то бюро, Октай обнаружил связку писем, прочитать которые не представлялось возможным: все строчки были чем-то размыты. Это позволило им с лёгким сердцем отправить бумагу на растопку.

Войдя в одну комнату, Веглао начала оглядываться по сторонам и секунду спустя столкнулась взглядом с какой-то женщиной.

Крик замер у неё в горле. Женщина, стоявшая у стены в глубине комнаты, тоже явно испугалась — да не то слово, у неё глаза расширились на пол-лица. Женщина была невысокая, растрёпанная, полуседая, в каких-то лохмотьях, и что самое странное — вся её фигура была какой-то расплывчатой, что делало её похожей на привидение.

Еле решившись на это, Веглао шагнула навстречу женщине. Та качнулась в ответ, и девочку пронзила страшная, невероятная догадка. В комнате никого не было — она смотрела в стоявшее у стены большое пыльное зеркало.

Последний раз Веглао видела своё отражение в настоящем зеркале, а не в поверхности воды или оконном стекле, ещё осенью, незадолго до того, как ушла из дому. Но сейчас ей показалось, что с тех пор прошло не несколько месяцев, а несколько лет. Она исхудала, кожа на лице и руках от холода стала красной и шелушилась — это не мог скрыть даже слой тусклой грязи (мыться ледяной водой — не самое приятное занятие). Под глазами появились коричневые тени, губы потрескались от холода и слегка кровоточили. Тёмно-русые волосы с единственной седой прядкой у виска, появившейся после этой ночи, приобрели цвет соли с перцем — седины в них стало больше. Веглао взглянула старой девочке в глаза и отвернулась: в этом взгляде появилось какое-то звериное, дикое выражение.

Веглао почувствовала, что она хочет разбить это зеркало. Она даже огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было для этого использовать — топора или ножки сломанного стула. Но она почти сразу раздумала это делать: грохот бьющегося стекла услышал бы Октай, а осколки стекла могли её поранить. Тогда она сорвала с окна пыльную портьеру и накинула её на зеркало, потом пододвинула к нему маленький диванчик с витыми ножками.