Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 41

В первые недели он тихо и отчаянно надеялся на то, что рано или поздно жители окрестных деревень заметят тонкий столб дыма, поднимающийся над лесом, и нагрянут сюда с топорами и ружьями. А возможно, и приведут с собой полицию или егерей. Возможно, ему удастся выжить и сбежать, уйти к людям, попробовать жить обычной жизнью, лишь в полнолуние уходя подальше в лес. Но Кривой Коготь был не такой дурак: годы бродяжничества и травли научили его быть хитрым и осторожным. Он никогда не позволял разжигать большой костёр, причём всегда подсыпал в огонь травы, от которых дым только стлался по земле. Дым этот разъедал оборотням глаза и заставлял их кашлять, но зато безопасности было больше. Каждую вылазку в Станситри или в какую-нибудь из деревень Кривой Коготь тщательно продумывал: Тальнар не сомневался, что его мучитель мечтает о разбойном нападении, но понимает, что сейчас, когда по всему юго-востоку Бернии ползут упорные слухи о возвращении оборотней, лучше вести себя тихо. Когда после октябрьского полнолуния Кривой Коготь и несколько его самых верных волков притащили в лагерь шестнадцать новообращённых оборотней — окровавленных, стонущих от боли и дрожащих — Тальнар мысленно решил, что люди этого не потерпят и теперь песенка Кривого Когтя спета. Но он ошибся. Кое в чём, впрочем, он оказался прав — несчастных, девятеро из которых были детьми моложе четырнадцати лет, и в самом деле искали. Как-то ночью он проснулся от того, что в лесу кто-то кричал. Он выглянул из палатки и увидел, как Кривой Коготь, ухмыляясь, шагает через лагерь, а за ним двумя горами плывут его телохранители, вслед за которыми быстро идут Щен и Морика. Они ушли в лес, а спустя некоторое время крики стали громче. Тальнар сидел в шалаше, сжав руками колени так, что болели ногти, и отчаянно молясь про себя, чтобы эти люди — кто бы они ни были — победили Когтя. Спустя некоторое время он снова выглянул и снова увидел вожака и его прихвостней — но сейчас уже не только их. Кривой Коготь тащил какого-то человека, держа его за связанные впереди руки. Человек, судя по всему, был без сознания — он не вырывался, его голова безучастно висела. С невидимого лица на снег капала тёмная кровь. Один из телохранителей тоже тащил добычу — перекинув через плечо, придерживая одной рукой за ноги. В лесу было тихо.

Оба пленника были схвачены неслучайно — они были молодыми и сильными мужчинами, и могли пригодиться Когтю. Голодом и побоями их довели до состояния тупой покорности, и они даже не попытались сбежать до ноябрьского полнолуния, когда Кривой Коготь их обратил. Теперь они мало-помалу привыкали к порядкам в стае, и Тальнар был уверен в том, что со временем они совсем озвереют и однажды отправятся убивать своих же односельчан. Он знал это так же хорошо, как и то, что в его жизни уже не будет ничего того, что ещё недавно казалось ему предопределённым — ни университета, ни весёлой студенческой жизни, ни танцев на освещённой сцене, ни маленькой квартирки на верхнем этаже какого-нибудь дома в прекрасном городе Риндаре. Ничего этого не будет — будет только боль в полнолуние и ожидание боли в следующий месяц.

Пока Веглао, не чувствуя холода, пробиралась сквозь лес к блиндажу, а Октай плакал, тоскуя по ней, Тальнар шагал в лагерь, держа в руках объёмную вязанку хвороста. Тропою, по которой он шёл, пользовались так часто, что она была довольно широкой, а снег на ней был утоптан до такой степени, что теперь Тальнар то и дело оскальзывался на нём. Его ноги, обутые в лёгкие летние ботинки, были обмотаны сверху ещё двумя большими лоскутами шерстяной ткани — для тепла, и только благодаря тому, что они не скользили, Тальнар до сих пор не разбил себе нос. Несколько дней назад он сделал из своей шапки вязаный шлем, пришив к ней обрывок шарфа, и теперь были видны только его глаза. Края шлема заиндевели, ресницы и брови Тальнара — тоже. В носу у него уже неделю хлюпало, и только каким-то чудом лёгкий насморк не переходил в заложенность носа и гайморит — по неизвестным Тальнару причинам оборотни, на которых шутя заживали физические увечья, перед вирусными болезнями были так же беззащитны, как большинство людей.

Добравшись до лагеря, Тальнар увидел, как из шалаша выходит Кривой Коготь. За последнее время Тальнар не то чтобы совсем перестал его ненавидеть, но эта ненависть отступила и сжалась под натиском безраздельного страха. Теперь, увидев вожака, Тальнар ощутил желание не придушить его, а быстро скрыться где-нибудь. Опустив голову, он быстро преодолел расстояние, оставшееся до костра, и положил вязанку хвороста на утоптанный снег. Кривой Коготь не обратил на парня никакого внимания. Почесав изуродованной рукой сначала подмышку, потом щёку, он направился своей размашистой походкой к дальним шалашам. Тальнар, женщины и дети у костра посмотрели ему вслед. Все они были закутаны во что попало, спасаясь от холода, а Кривой Коготь шагал с непокрытой головой и расстёгнутым воротником.

Женщины перекинулись несколькими негромкими словами. Одна из них потом повернулась к детям и резко сказала им:

— Чего столпились? А ну марш отсюда! Успеете ещё пожрать! Кыш!

Это не возымело особого эффекта — малыши всё так же топтались рядом, ведь у костра было гораздо теплее, чем в стылых шалашах, защищавших лишь от ветра. Тальнар ещё раз посмотрел вслед Кривому Когтю и тут заметил, что из леса навстречу вожаку выходят трое, от которых он старался держаться подальше. Это были Морика, Щен и Коротышка. Все трое не выглядели очень уж уставшими, Морика даже слегка улыбалась, а на её обтянутых жёлтой кожей скулах даже появился румянец — хотя, наверное, причиной тому был холод.

Коротышка направился к костру, Щен скрылся в одном из шалашей. Морика же подошла размашистым шагом к Кривому Когтю и заговорила с ним. Тальнар незаметно пробрался за старую узловатую сосну, росшую рядом с тем местом, где стоял вожак, и спрятался за ней. Отсюда ему было хорошо видны оба оборотня, и прекрасно слышно, о чем они говорили.

— Я видела Овлура, — сказала Морика, глядя на вожака чуть прищуренными глазами. Кривой Коготь был выше её больше чем на голову, и её приходилось смотреть на него снизу вверх, но несмотря на это, ни во взгляде её, ни в голосе не чувствовалось униженности и подобострастия.

— А-а-а… значит, он вернулся, — голос Кривого Когтя не был ни радостным, ни особо встревоженным. Он поднял голову и понюхал воздух. «Что ещё за Овлур?» — подумал Тальнар. Он никогда не слышал это имя. Может быть, это тоже оборотень?

— И давно он здесь? — поинтересовался Кривой Коготь.

— Не знаю, — пожала плечами Морика. — Он не сказал мне. Он вообще ничего не рассказывал о том, где был всё это время. Говорил только какую-то ерунду. Судя по всему, он скоро сдохнет.

— А ты что ему сказала?

— Ничего важного. Он не спросил о тебе, и я ничего не говорила.

— Хорошо, — с тем же непонятным выражением проговорил Кривой Коготь и, развернувшись, зашагал обратно в шалаш.

— Вожак! — окликнула его Морика. — Эй, вожак!

Кривой Коготь остановился, повернул к женщине свою косматую голову.

— Что ещё?

— Помнишь ту девчонку, которую укусил сопляк Нерел? Я её нашла.

— Правда? — заинтересованно переспросил Кривой Коготь, оборачиваясь к ней уже всем корпусом. — И где она? Чего ж ты её не привела-то? Девочка хорошенькая. И бегает быстро.

— Больше уж ей не бегать, — ухмыльнулась Морика. — И с дырками вместо глаз она тебе вряд ли понравится.

Брови Кривого Когтя поползли вверх, как две лохматые рыжие гусеницы:

— Ты… опять? — изумлённо переспросил он, как добродушный отец, которого очередная проказа дочки слишком удивила, чтобы он мог по-настоящему разозлиться. — Ты опять выкалывала глаза?

Морика самодовольно дёрнула вниз костистым подбородком. Кривой Коготь ещё миг стоял неподвижно, глядя на Морику с почти что детским удивлением в округлившихся серых глазах, а потом резко откинул назад голову и весело расхохотался. В холодном зимнем воздухе его смех прозвучал громко и чисто.