Хроники Сергея Краевского (СИ) - Архиповец Александр Александрович. Страница 44

Спасительной осторожностью пренебрегла бродячая собака, желавшая прошмыгнуть поближе к двери, откуда веяло теплом и будоражащими лохматую голову запахами пищи. Утратив бдительность, она слишком близко подошла к "мальчикам".

Самый рослый, стриженный под нуль, отвлекшись от разговора, с неожиданной силой и злостью ударил дворнягу тяжелым кожаным сапогом в живот. Жалобно взвизгнув, сломав кромку льда она кувыркнулась в лужу. Кашляя и хрипло, почти по‑человечески дыша, отползла в подворотню, где вжалась в небольшую щель, стараясь укрыться от бездушного и навеки проклятого богом мира, где сострадание и любовь утонули в грязи, а царили жестокость и насилие.

Подросток же, довольно ухмыльнувшись своей ловкости, продолжил разговор.

Среди прочих, пробиравшихся к дверям "Универсама", выделялся старик.

Худой, с морщинистым серым лицом и безжизненными, неопределенного цвета глазами, в потрепанном осеннем пальтишке и идиотском куцем картузе. Годы лагерей и психиатрических больниц тяжкой ношей давили на сутулые плечи, пригибали к земле. Измученное тело, истерзанная душа, притупившееся чувство боли и потерь. Ни дома, ни детей, ни родственников, ни друзей. Все украдено и никогда не возвратится: ни молодость, ни радужные надежды. Никто не в силах вернуть жизнь матери, чью могилу он надеялся отыскать. Лишь она одна беззаветно любила его и не предала. Ничего не боясь, оббивала пороги "компетентных органов", пытаясь помочь, доказать и без того очевидные факты.

Следователи‑каннибалы Жила и Горбатый... ‑ что могло растопить их ледяные сердца?

Сейчас говорят: такое было время. Но у нас времена всегда одни и те же, человеческая жизнь в руках власть имущих вампиров ‑ мелкая монета. Меняется только форма ‑ суть остается прежней. Но какое это теперь имеет значение, жизнь‑то прошла.

Старик закашлялся, во рту появился привкус крови. Очень скоро придет желанный покой. Но до этого нужно успеть встретиться с той, которая отдала ему здоровье, молодость и жизнь.

Словно зомби, почти ничего не видя, брел он по чужому городу, с трудом вспоминая некогда знакомые места. Поскольз‑нувшись на мокрой ступеньке, нелепо взмахнул руками, с трудом удерживая равновесие.

‑ Прошти, шынок, я не хотел, ‑ беззубо прошамкал, желая пройти дальше.

Неожиданный удар в лицо бросил в лужу на асфальт, лишил сознания, заставил обмочиться.

‑ Слышь! Гляди, ты одну суку завалил, а я другую.

‑ В натуре, научишь вонючего козла ходить, открыв зенки.

‑ Пора сваливать, ‑ оторвав глаза от грязной витрины, сказал третий. ‑ Если старая б...дь окочурится, "мусора" наверняка примахаются, да и за ширкой пора мотнуть...

Швырнув окурки и пустые банки на лежащего в луже старика, "мальчики" зашагали к стоянке такси. Возмездие настигло их довольно быстро. Зазевавшись, они не заметили мчащийся "мерс", щедро обдавший их волной грязи. Видать куда‑то спешил очень крутой бизнесмен, удачливый бандюга или народный депутат.

Снег понемногу превратился в мелкий дождь. Прохожие, еще больше нахохлившись, пряча друг от друга глаза, аккуратненько обходили большущую лужу с валявшимся в ней бомжем. Для них он не существовал, также, как жалобно поскуливавшая в подворотне собачонка.

Старик пришел в сознание оттого, что щеки и лоб кто‑то облизывал теплым языком. Открыв глаза, увидел облезшую дворнягу. Еще больше размазывая грязь, попытался утереть лицо рукавом. На предплечье засинела знакомая наколка "Серега".

"Боже, как давно это было", ‑ сдерживая подступающий кашель, подумал он.

Десятки лет провалились, где‑то глубоко утонули в раздавленной нейролептиками памяти. Занемевшие руки и ноги слушались плохо. Наконец, удалось подняться. Дрожащая собачонка по‑прежнему стояла рядом и заискивающе смотрела в глаза. С трудом негнущейся, ватной рукой старик погладил ее по лишайному лбу.

‑ Бедная, у наш ш тобой одна шудьба, ‑ прошептал он, ‑ дафай дершаться рядом.

Непреодолимо влекли теплом двери "Универсама". Здесь, у стены, он и присел. А рядом, прильнув мордой к мокрым, вонявшим мочой штанам, устроилась новая подруга. Она была почти счастлива.

Сергей, желая немного просушить волосы, снял и положил рядом с собой картуз.

Люди отворачивались, морщили носы, но все же кое‑кто стал бросать мелочь.

‑ Мама! Мама! Дедушке плохо! ‑ вырвал из полузабытья звонкий девичий голосок.

Сергей поднял глаза и увидел девчушку лет десяти, пытавшуюся вырваться из рук строго хмурившейся матери.

‑ Не смей! Грязный алкоголик! Ты что, хочешь от него заразиться какой‑нибудь гадостью.

‑ Ну мама! Нельзя же так! Давай хоть "скорую" вызовем! ‑ умудрившись выскользнуть, она склонилась к Сергею.

Старик, увидев глаза девочки, вздрогнул. Было в них нечто до боли знакомое, родное, безвозвратно и трагически утерянное. В горле возник ком, а из глаз предательски потекли слезы.

‑ Дедушка! Тебе плохо? Вызвать "скорую"?

‑ "Шкорую"? Нет. Купи хлебца, ‑ прошептал старик, протягивая горсть медяков.

‑ Риза! Немедленно вернись, ‑ закричала мать вслед хлопнувшей двери.

‑ Ма! Я быстро! ‑ раздалось оттуда.

‑ Развели антисанитарию, вот вызову санстанцию, попомните меня! ‑ разразилась воплями взбешенная дама.

Но прежде, чем грузчик вытолкал бомжа за двери, Риза успела сунуть ему в руки полбуханки белого хлеба.

По улицам некогда знакомого, а теперь чужого до враждебности города бок о бок, понуро склонив головы, брели старик и собака. Сергей беззубым ртом откусывал хлеб. Часть глотал, а часть отдавал спутнице. Напрягая память, безуспешно пытался вспомнить, откуда ему знакомо имя Риза. У кладбищенских ворот их настиг промозглый зимний вечер. Превратил дождь в снег, прихватил лужи, покрыл одежду коркой льда.

‑ Замерзну, ‑ подумал Сергей. ‑ Нужно где‑то переночевать, а уже утром по‑светлому искать могилу.

Немного в стороне, обпершись на покосившийся каменный забор, скрючился поржавевший вагончик‑времянка. Замка на двери не было. Лишь так, для проформы, закрученная несколько раз проволока. Но и ту разогнуть непослушными замерз‑шыми пальцами оказалось мучительно тяжело.

Внутри стоял дух самогона и чеснока, сохранились жалкие остатки подаренного буржуйкой скудного тепла. Двигаясь на ощупь, Сергей зацепил стол. На нем что‑то упало, зазвенело стеклом, покатилось. Самогонная вонь вытеснила прочие запахи. Пройдя еще немного уткнулся в стену, сел, прижал к себе дрожащую, как и он сам, собаку, растворился в болезненно тревожном полузабытье, изо всех сил стараясь сдержать подступающий кашель.

Одиночество... Безысходность... Скорбь...

‑ Слышь, Керя, бля... вагончик‑то наш открыт.

К времянке подошли трудяги, могильных дел мастера. Трактор уже три дня как не работал, и под срочный заказ яму пришлось рыть вручную. На завязку край могилы подло обсыпался. Вот и махали лопатами до темна. Неуверенно клацнул выключатель, потом еще раз. Лампочка зажглась лишь с третьей попытки. Взору предстало небогатое внутреннее убранство: буржуйка, пара кроватей с грязными матрацами да рваными одеялами, покрытая толстым слоем пыли небольшая тумба без дверцы, зато со стоящим на ней бюстом мирового вождя пролетариата. Подпись "Владимир Ильич Ленин" была жирно закрашена чернильным карандашом, а чуть выше выведена корявым почерком печатными буквами другая ‑ "Педрило". На столе, вплотную пододвинутом к кровати, валялась перевернутая бутылка, пара пустых стаканов, тарелка с кусками хлеба, сала и чесночных очисток. В углу, вдавившись в стену, и прижимая к себе облезшую дворнягу, сидел обосцаный бомж.

‑ Ну, ни хрена себе!

‑ Стой, Франт, стой!

Но было поздно. Франт озверело раз за разом поднимал над головой окровавленную лопату.

‑ Не бзи! ‑ чуть отдышавшись и смахнув ладонью пот со лба, пробормотал он. ‑ Эта падаль нахрен никому не всралась. Искать не станут. Скинем в могилку, притрусим земелькой... А завтра спозаранку сверху ‑ покойничка...