Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 87

Командор Диниш командовал бортовыми ядрометами «Неумолимого».

– Завтра утром, если все пойдет нормально, – ответил он, набивая рот овсянкой. Качка на него словно не действовала. – Если натолкнемся на ледовое поле – несколько позднее.

Фернао завидовал его оптимизму. А еще больше – крепкому желудку, потому что кишки чародея пребывали в неуверенности – то ли забиться в пятки, то ли по-пластунски лезть в глотку. С мрачным упрямством волшебник дожевал овсянку и ломоть окорока. В королевском флоте Лагоаша считалось, очевидно, что от скверного прокорма моряки звереют. Но по сравнению с тем, что ждало их на южном континенте…

– Вы когда-нибудь вареную верблюжатину ели? – с тоской поинтересовался он у Диниша.

– Нет, ваше волшебство, не приходилось, – ответил офицер. – Правда, мне и на берег сходить не придется, так что я вынужден буду обойтись без этого лакомства.

– Ну ладно, – отозвался Фернао. Он совсем забыл об этом.

Несчастье, как известно, любит товарищей, а чародею предстояло мучиться в одиночку. Впрочем, печаль его рассеялась быстро. Из команды «Неумолимого» мало кто окажется на берегу, зато транспорты под его охраной были полны солдат. Они-то скоро отведают изысков полярной кухни.

А еще Фернао стало интересно, что подумают обитатели льдов о лагоанском экспедиционном корпусе. Сколько мог судить чародей, цивилизация полярных жителей не привлекала. Однако презрение его быстро рассеялось. Альгарве было, несомненно, культурной страной, однако обитатели льдов никогда бы не сотворили того, что позволили сделать чародеям короля Мезенцио плоды цивилизации.

И чем ответит Альгарве на лагоанское наступление? Потерять основной источник киновари для Мезенцио был смерти подобно, но уж совсем он не мог позволить себе перебросить армию церез Узкое море, чтобы поддержать янинцев против лагоанского корпуса. «Если падет Котбус – да», – неохотно признал про себя Фернао. Но столица Ункерланта еще держалась. Может, и продержится. Если бы знать наверняка… но будущее затмевал мрак.

И мрак не рассеивался. Здесь, на полярном круге, сразу после зимнего солнцестояния дневное светило едва выглядывало из-за горизонта на севере и быстро заходило вновь, а тучи поглощали его слабый свет.

И все же когда лагоанский флот причалил к ледяным полям, окаймлявшим берега южной земли, в намеченный срок, Фернао мысленно снял шляпу перед полковником Пейшото и его оставшимися в Сетубале товарищами. Чародей не поверил бы, что вторжение увенчается успехом, если бы не увидел это собственными глазами.

– Попрошу за борт! – счастливо бросил капитан Фрагозо. Что ж, как заметил командор Диниш, не ему предстояло спускаться по веревочной лестнице.

Фернао перевалился через поручни. Едва ступив на ледяной пласт, он тут же упал навзничь – не помогли даже шипованные ботинки. Зрелище выгружающейся из транспортных кораблей армии и скользящих на льду солдат утешило его больше, чем ожидал волшебник: действительно, несчастье любит товарищей, а товарищей по несчастью у Фернао было немало.

Несчастий, впрочем, тоже. К тому времени, когда лагоанская армия начала долгий, мучительный марш по ледовым полям в направлении Барьерных гор, спустилась ночь, и твердой земли экспедиционный корпус достиг только к утру. Несколько обитателей льдов на двугорбых верблюдах наблюдали за приближением лагоанцев. Фернао в свою очередь наблюдал за ними при помощи подзорной трубы, которую одолжил у какого-то офицера. Туземцы смеялись. Засмотревшись на них, Фернао раз в двадцатый полетел кувырком, но винить в этом, кроме себя, было некого.

Проходя по улицам Котбуса, маршал Ратарь обычно чуял в воздухе дым – угольный и дровяной. Но в последние дни к нему примешивался иной едкий запах – горящей бумаги. Перепуганные письмоводители по всей ункерлантской столице начали сжигать архивы, чтобы те не попали в лапы наступающих альгарвейцев. Они полагали, что Котбус падет. Даже если они окажутся правы, решил Ратарь, так просто им будет не отделаться – в конце концов они попадут в руки палачей Мезенцио сами.

Иные письмоводители – и более высокие чины – пришли к тому же выводу самостоятельно и намерены были сделать все, чтобы не оказаться в плену. Уходящие на запад караваны переполнены были напыщенными чинушами, и каждый потрясал убедительного вида бумагами, настоятельно требующими присутствия чинуши где-нибудь в глубоком тылу. Некоторые бумаги могли быть даже подлинными, но больше пары медяков Ратарь на это не поставил бы.

Протоптав дорожку через высокие сугробы, он вышел на грандиозную площадь перед дворцом конунга. По его мнению, без драпанувших впереди собственного визга бумагомарак столица только выиграла. Маршал предпочитал иметь дело с людьми, которые не теряют головы. Зато если конунг Свеммель узнает, сколько на самом деле народу сбежало при виде врага, многие потеряют головы в самом что ни на есть буквальном смысле этих слов.

Упряжка тяжеловозов пыталась оттащить с площади тушу дракона, размалеванного в альгарвейские цвета. Летчики Мезенцио не оставляли попыток забросать ядрами дворец и платили за это жестоко: окруженное станковыми жезлами колоссальное здание было, пожалуй, самой недоступной мишенью во всем Ункерланте.

Возчик помахал Ратарю, и маршал махнул рукой в ответ. У него становилось теплей на душе, когда люди продолжали выполнять свой долг, как будто до фронта оставалось добрая пара сотен миль.

– Доброго вам утра, господин маршал, – приветствовал вошедшего в кабинет Ратаря его адьютант.

– Доброе утро, майор Меровек, – ответил Ратарь, повесив накидку на крюк у двери.

Чем холодней становилось на улице, тем жарче топили во дворце. Таков был древний ункерлантский обычай. Врачи твердили, что он приводит к апоплексии, – но что понимают эти костоправы?

– Как изменилось положение на фронтах за ночь? – осведомился маршал, глядя на карту.

Меровек обыкновенно бывал невесел, но сейчас физиономия его была мрачней полярной ночи за Барьерными горами.

– На севере, – промолвил он, указывая на карту, – альгарвейцы выбили нас из Лехестена. На юге, – он указал снова, – угрожают Тальфангу. В центре, – добавил он с мрачным удовлетворением, – держимся.

– Этого мало, – промолвил Ратарь. – Проклятие! Лехестен должен был удержаться! Я рассчитывал, продержится… по крайней мере, немного подольше. А Тальфанг? Силы горние, Тальфанг виден с верхушек дворцовых башен! Если они возьмут город и нанесут удар на западе, то смогут взять город в кольцо, как это случилось с Херборном в Грельце. Мы должны удержать Тальфанг, чего бы это нам не стоило. Подготовьте приказ о переброске резерва на юг.

– Маршал, у нас больше нет резервов в городе, – нервно отозвался Меровек. – И я не знаю, где мы возьмем солдат.

– Если в ближайшие дни мы не укрепим фронт, будет поздно, – отрезал Ратарь, и адьютант кивнул: он понимал проблему не хуже маршала. Ратарь с силой ударил кулаком по ладони. – Так много еще не готово контратак! Если мы сейчас не выторгуем немного времени на подготовку, то проиграем войну раньше, чем сможем нанести ответный удар!

– Так точно. – Меровек кивнул. – Но на других фронтах сковано так много частей, что я не знаю, откуда мы выкроим подкрепления на защиту столицы.

– Конунг Свеммель не готов высвободить резерв для центрального фронта, ты хочешь сказать, – промолвил Ратарь, и адьютант кивнул снова. Маршал вздохнул. – Тогда мне лучше будет обсудить это с ним самим, не так ли?

– Господин мой маршал, – ответил Меровек, – кто-то должен это сделать.

Адьютант хотел продолжить, но осекся. Ратарь понимал, что тот собирался сказать: «Вас конунг, может, и послушает, но только вас, и никого другого». То была чистая правда, и оба понимали это. Но при нынешнем положении на фронтах с конунга станется потребовать головы неудачливого военачальника. И чем кончится для него аудиенция, Ратарь не мог догадываться.

– Я пойду, – промолвил он. – Любому другому придется вначале набраться храбрости, чтобы потревожить конунга, а у нас нет времени столько ждать. Лучше обратиться к нему сейчас, покуда не пришла пора уносить ноги из города.