Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 88

Из того крыла дворца, что отводилась под генеральный штаб ункерлантского войска, маршал проследовал в центральную часть здания, резиденцию самого конунга.

– Не знаю, захочет ли он вас принять, господин мой маршал, – с сомнением промолвил лакей. – Он никого не принимает.

Ратарь пронзил его взглядом, способным заморозить сердце любого жителя Ункерланта – кроме конунга Свеммеля.

– Ну так пойди узнай! – рявкнул он, сложив могучие руки на широкой груди, словно отказывался сойти с места, покуда не получит ответ.

Лакей опасливо глянул на него и сбежал.

Вернулся он скоро и весьма нечастный – должно быть, получил выволочку и от монарха.

– Его величество примет вас в палате для аудиенций через четверть часа.

Ратарь слегка наклонил массивную голову. Оскорбленные чувства слуги его не трогали. Получить аудиенцуию у конунга Свеммеля было куда важнее.

В преддверии палаты для аудиенций маршал, как всегда, сдал меч и выдержал тщательный обыск. Потом перетерпел положенные по протоколу поклоны и приветствия, и наконец Свеммель соизволил допустить маршала в свое присутствие.

– Встань, – проскрежетал конунг, когда обычай и безопасность были удовлетворены, – и говори, зачем пришел. Мы выслушаем. Хотя почему мы должны слушать, когда держава в такой опасности, нам непонятно!

– Ваше величество, я задам только один вопрос, – промолвил Ратарь. – Была бы держава в меньшей опасности, если бы другой человек возглавлял ее армию? Если ваше величество думает так, пусть другой примет мои меч и скипетр. А мне дайте жезл, чтобы я простым солдатом пошел воевать с альгарвейцами.

Сгорбившись, Свеммель горящими глазами уставился на него с высокого трона, будто стервятник на падаль. Расшитая самоцветами и жемчугами мантия висела на плечах криво; похоже было, что монарх набросил ее в спешке перед аудиенцией.

– Будь покоен, маршал, если бы мы считали так, ты давно уже оказался бы на фронте.

– Хорошо, – проговорил Ратарь.

От конунга тянуло чем-то кислым. Неужели Свеммель напился? Или, хуже того, страдает похмельем? Способен ли он рассуждать здраво или готов уничтожить все, что вызовет его неудовольствие? Маршал перевел дух. Он выяснит.

– Что предложишь ты теперь? – грозно вопросил конунг. – Ты не смог защитить наши рубежи, ты не смог удержать Херборн – теперь тебе придется оборонять Котбус. Как?

– Ваше величество, враг захватил Лехестен. Он подступает к Тальфангу. Мы должны отбить первый и удержать второй, иначе мы погибли и Котбус падет.

Вот так. Ратарь сказал все. Как воспримет эту новость Свеммель?

– Трусы, – пробормотал конунг. – Трусы и предатели. Они повсюду, повсюду, слышишь?! – Взгляд его заставил Ратаря окаменеть с той же легкостью, с какой сам маршал запугал лакея. – Как нам одолеть их?

– Вначале надо одолеть войска Мезенцио, – ответил Ратарь. – Если мы не справимся, остальное не будет иметь значения. Сейчас на счету каждый солдат – каждый, ваше величество, и каждый дракон, и каждый бегемот, и наши подарочки альгарвейцам – тоже. Резервы лучше сберечь до того времени, когда они понадобятся больше всего. Это время пришло.

– Возможно ли достойно защитить нашу персону, когда резервы иссякнут? – испуганно спросил Свеммель.

– Возможно ли достойно защитить персону вашего величества, если вашему величеству придется спасаться бегством из окруженного Котбуса, когда, взяв Тальфанг и Лехестен, враги возьмут город в котел? – парировал Ратарь.

Конунг всхрапнул, словно от жуткой боли.

– Предатели! – пробормотал он. – Кто избавит нас от предателей?

Он мрачно покосился на своего маршала.

– Я так или иначе отвечу головой за неудачу, ваше величество, – ответил тот. – Что бы ни случилось, я не стану эвакуироваться на запад. Если мне придется самому вести бои на улицах города – значит, так тому и быть.

– Если б только у нашей державы была одна глотка! – вскричал вдруг Свеммель страшным голосом. – Тогда мы могли бы перерезать ее, и кровью страны напитать злую волшбу, чтобы обрушить на голову Мезенцио его дворец в Трапани и предать огню его владения!

Ратарь готов был поверить каждому слову. Свеммель с охотой взмахнул бы великанским мечом, будь у него такая возможность.

– Ваше величество, – промолвил маршал. – Мы… подавили могущество вражеских чар.

Он призадумался: сколько же ункерлантских крестьян заплатили жизнями за это «подавление»? Лучше не знать. Намного лучше. Его ремеслом была простая старомодная война, ее маршал и держался.

– Мы вновь сражаемся солдат против солдата и зверь против зверя. Но нам нужны люди и звери. Все до последнего.

Он с ужасом осознал, что умоляет. А конунг Свеммель редко прислушивался к мольбам.

– Ведомо нам стало, – проговорил владыка Ункерланта после долгой паузы, – что вчера жители Эофорвика подняли бунт против альгарвейцев.

– Славная весть! – воскликнул Ратарь. Ему ничего подобного не докладывали. – Все, что помешает рыжикам бросить на нас все силы, пойдет на пользу.

– Да, – согласился конунг почти безразлично. – Доносили нам, что кауниане и фортвежцы вместе вышли на улицы. Быть может, твоя идея заслать освобожденных пленников назад в Фортвег принесла плоды.

– Надеюсь, ваше величество.

Ратарю стало интересно, удалось ли кому-нибудь из ункерлантских крестьян вырваться из-под охраны и принести скорбную весть в родные деревни. Сомнительно. Свеммель чаще требовал эффективности, чем всерьез ее добивался, но убивать он умел весьма эффективно еще в годы Войны близнецов.

Где-то неподалеку от дворца загремели разрывы: альгарвейские драконы вновь проносились над Котбусом. Обернувшись внезапно, Свеммель уставился на восток.

– Будь ты проклят, Мезенцио, – прошептал он. – Я верил тебе, но и ты меня предал…

В чем он верил Мезенцио? Верил, что тот окажется не готов к предстоящему бою? Похоже было на то. И прежде, и сейчас подобный расчет маршал полагал в корне ошибочным.

– Дайте мне силу, ваше величество, – промолвил Ратарь. – Дайте мне солдат, и бегемотов, и драконов. Мы отбросим врага.

Он не был уверен, что справится, но готов был рискнуть.

– Кто защитит нас? – вновь спросил конунг и тут же резко кивнул: – Бери их! Мы дозволяем. Швырни их в костер, и пусть они зальют пламя своей кровью! А теперь можешь идти.

Покидая палату для аудиенций, Ратарь прошел через все церемонии без малейшего неудовольствия. Конунг дал ему шанс. Как лучше им воспользоваться?

Над головой Иштвана и его товарищей по оружию – дьёндьёшских солдат, пытавшихся воевать в забытых звездами горах Ункерланта, завывал буран. Ни шерсть, ни овчина уже не спасали от ледяного ветра. Уши прикрывала овчинная ушанка, но орлиный нос солдата давно онемел. Иштван надеялся только, что до обморожения не дойдет.

– Такой погоды даже в нашей долине не видывали, – заметил он. Признание впечатляющее, если учесть, что дьёндьёшцы с материка доходили порою до драки, выясняя, в чьей долине зимы студеней.

– Что-что, сержант? – крикнул Соньи.

Солдат ковылял по снегу в двух шагах от Иштвана, но ветер со стоном уносил слова прочь.

– Неважно! – Сержант нашел на что пожаловаться: – Ну как в такую погоду воевать прикажешь?

– Мы же прирожденные войны! – гаркнул Соньи.

– Олух ты прирожденный, – пробормотал Иштван, но негромко, чтобы Соньи не услышал. Хотя умом его товарищ не отличался, Соньи здорово иметь за плечом, когда из-за сугробов и валунов вылезает рота ункерлантцев, вереща во всю глотку «Хох-хох-хох!».

Тропа – Иштван надеялся, что с тропы они все же не сошли, хотя кто ее разберет, – вела через очередной перевал на пути наступающей армии. Что ждало их в конце, Иштван не знал, но мог догадаться: очередная долина, которая не стоит того, чтобы за нее воевать. Зато присыпанных снегом валунов, где так любят устраивать засады ункерлантцы, там будет хоть отбавляй. Уже не в первый раз он задумался: на что родному Дьёндьёшу здешние негостеприимные края? Ладно, не его забота. Его дело – отбить горы у противника и остаться при этом в живых.