Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 39

— И все равно ребенок, — сеньора Шиаюн покачала головой, печально улыбаясь. — Еще, Берана, нужно отдать ему свое сердце. По-настоящему. Я могу взять его, — она показала открытую ладонь, — взять твою любовь… или ненависть, если ты настаиваешь на том, что это ненависть, взять твою способность чувствовать, взять все, что делает тебя живой. Это и есть твое сердце. И оно станет чем-нибудь материальным, чем-то очень красивым, что ты сможешь подарить своему вампиру. Твое сердце, твои чувства, твоя любовь — в тебе много жизни, так много, что хватит вам обоим. Но подумай, как нелегко жить, когда на двоих одно сердце. И, Берана, превращать его в подарок — это очень, очень больно.

Одно сердце на двоих? Завороженная этими словами, Берана отмахнулась от всего, что сеньора Шиаюн сказала про боль. Одно сердце. Это означает — всегда быть вместе. Означает — чувствовать то, что чувствует другой, понимать друг друга без слов, прощать ошибки, потому что знаешь их причины, радоваться победам — потому что знаешь, как трудно они дались. И никогда друг от друга не уставать, никогда не сердиться, никогда не обижаться — ведь невозможно обижаться, когда знаешь, что тебя не хотели обидеть. И как можно захотеть обидеть того, кто ближе всех? Так жить нелегко? Конечно! Но жить не так — вообще нельзя. Все люди мечтают об этом. И у некоторых получается. Без волшебства, без чар, просто благодаря любви.

Но с Занозой ничего не бывает просто. Какое же счастье, что есть сеньора Шиаюн! И что ее можно — нужно! — уговорить помочь.

— Пожалуйста, — сказала Берана. — Пожалуйста-пожалуйста! Спасите его, сеньора Шиаюн! Он же не виноват, что дурак!

Глава 12

Заноза с вечера, с самого заката, был тих и задумчив. Не захотел охотиться и даже не воевал с Мухтаром за «фрисби», когда Хасан вывел их погулять в парк. Пес пришел в такое недоумение, что отдал «фрисби» без боя, а под конец прогулки притащил Занозе свою любимую игрушку — изгрызенный бычий мосол, с которым не расставался всю последнюю неделю. Растрогал до чрезвычайности, но из задумчивости не вывел. 

До «Крепости», впрочем, добрались в нормальном режиме — нечеловеческом, смертельно-опасном и предельно эгоистичном. Значит, с головой у Занозы все было как обычно, просто ему удалось занять мозг настолько, что снизилась двигательная активность. Редкий случай. Редкая удача. Хасан привык к тому, что Заноза ведет себя, как объевшаяся амфетаминами белка, и давно не пытался его утихомирить, но это не значит, что он не отдыхал, когда мальчик становился тихим и думал больше, чем говорил.

Заноза всегда много думает, но он часто делает это вслух, а от выстраивающихся в его голове логических цепочек здоровый мозг может вывернуться наизнанку.

К себе он не пошел, взял ноутбук и явился к Хасану, даже не потрудившись хоть как-то прокомментировать свое появление, хотя бы сказать, что намерен сегодня поработать здесь. С самого начала службы в «Крепости», он притащил сюда, в кабинет Хасана, кресло и небольшой столик. Заявил, что это будет его угол, потому что ему бывает очень одиноко и нужна компания. С появлением Мухтара, который, когда Занозе становилось одиноко, устраивался не под столом у Хасана, а посреди кабинета, чтобы быть на одинаковом расстоянии от обоих хозяев, в помещении стало тесновато. Тут ведь еще и клиенты бывали. Но, надо признать, что и Заноза, и Мухтар действовали на незнакомцев положительно.

В «Крепость» никогда не приходили те, кому нечего скрывать. И почти всегда скрывать пытались именно ту информацию, без которой нельзя было успешно решить проблему. Мухтар же одним своим видом пугал до оторопи, заготовленные формулировки вылетали из памяти и клиенты, хоть люди, хоть нелюди, выбалтывали правду. А Заноза вызывал такое расположение, что правду начинали говорить просто, чтобы сделать ему приятное. Нехорошо обманывать такого обаятельного парня, даже если он сидит, уткнувшись в ноутбук, и почти не обращает на тебя внимания.

Последние пару суток они работали, в основном, над обеспечением безопасного выезда одного очень ушлого дипломата из одной слишком гостеприимной страны. Поначалу казалось, что туда придется отправлять боевую группу, но цепочка полезных знакомств оказалась достаточно длинной, чтобы дипломат смог миновать человеческие кордоны и уйти от преследования фей. Сейчас Заноза убедился, что их подопечный благополучно покинул нейтральный аэропорт, летит над Тихим океаном, и должен долететь нормально. Если только не случится чего-нибудь, что порой случается с самолетами независимо от людей и фейри. В любом случае, дипломат человеком не был, и если не сгорит в самолете, то уж из океана как-нибудь выберется, о чем Заноза оптимистично и доложил. И без всякого перехода поинтересовался:

— Слушай, а у тебя бывало такое, в молодости, что девушка есть, и вроде все нормально, но ей хочется… определенности, — он как будто сам не был уверен в этом слове, — а тебе нафиг ничего определять не хочется и не надо?

— В молодости? — переспросил Хасан.

— Ну, да, — Заноза взглянул на него с сомнением, — хотя, нет, у тебя не было. Ты, наверное, всегда серьезным был. Никаких непоняток.

— Мне тоже было семнадцать. Но ты лучше расскажи, что у тебя за девушка, и чего ей там хочется.

Для большинства мальчиков-подростков понятие «вроде все нормально», применительно к отношениям с девушками означает секс без обязательств. Нынешние семнадцатилетние вообще плохо представляют, что такое обязательства и поэтому избегают любой ответственности. Зато они предсказуемы и понятны.

Занозе семнадцать исполнилось в девятнадцатом веке. За восемь лет до рождения Хасана. Понимать его порой было сложно, даже без учета вывернутых мозгов. И его «вроде все нормально» означало — дарить девушке цветы, присылать романтические записки, побеждать для нее драконов и сарацинов, и ездить с ней на верховые прогулки. На этом — всё. Ни единого поступка, который мог бы быть истолкован двусмысленно.

Абсолютно так же он ведет себя с другой женщиной, миссис Соколов-Дерин, в которую по уши влюблен.

Заноза сам не смог бы объяснить, в чем разница, вряд ли он ожидает, что разницу увидят другие, значит, должен понимать, что Берана думает, будто он влюблен и в нее тоже. 

У них все началось с «поцелуя». И после этого Заноза целовал ее еще дважды, уже чтобы отдать кровь, а не взять. С точки зрения любой нормальной девушки поцелуи не укладываются в схему платонических отношений. Насколько нормальна Берана, судить нельзя, скорее всего, не очень, раз приглянулась Занозе, но она закономерно разозлилась, узнав, что целовали ее только потому, что так удобнее делиться кровью.

— Патологически честным тебя не назовешь, — сказал Хасан, — что ж ты выбираешь такие неудобные моменты, чтоб сказать правду?

— Так удобных не бывает. Правда всегда не к месту. Я просто… у меня голова другим была занята, и ничего подходящего не придумалось. До сих пор.

— Девушка тебе небезразлична, и просто прекратить отношения ты не хочешь?

— Ну, да. Мы вроде как дружим. Она забавная.

— Судя по тому, что ты рассказал, «дружить» ей надоело.

Он выдержал вопросительный взгляд синих глаз, и в очередной раз недобрым словом помянул ратуна Занозы. Этот serefsiz, будь его душа вечно проклята, мог бы подождать еще несколько лет. Дать мальчику вырасти.

— Эшива, — напомнил он, — Мисато. Ты сам говоришь, что секс дружбе только на пользу.

— Нет, — Заноза помотал головой. — Нет, ты что? Она просто была под кайфом! Она — живая! И девственница, к тому же. Ей восемнадцать. Ей еще замуж выходить. И вообще… Нет. И она католичка. Она ничего такого даже не думает.