Черный пес Элчестера - Митюгина Ольга. Страница 77

- Постойте... - вдруг осенило Милицу. - Вы хотите сказать...она умрет, не взойдя на костер? Когда примет яд?

- Да... - отсутствующе глядя в сторону, проронил медик. - Я не могу сказать, когда она это сделает... И сделает ли вообще. Быть может, у нее нашли и отобрали флакон. Я не знаю! Помолимся за нее!

- Значит, я могу не успеть... - сжав губы, процедила волшебница. - О, Свет Несущий, надо действовать!

Мэтр Джеронимо кисло усмехнулся.

- А скажите, то, в чем обвинял вас брат Климент - правда? Вы убили и ограбили своего господина, а потом сбежали?

- Да, - очаровательно улыбнулась Мили, глядя прямо в неимоверно распахнувшиеся глаза врача. Он смотрел на нее, словно она внезапно начала покрываться шерстью. Вздохнув, Милица пояснила: - По приказу этого щенка была убита моя семья. По его злой воле я была насильно привезена в замок, чтобы на досуге господин мог развлечься, - она криво усмехнулась. - И вы полагаете, я должна была покорно принять свою участь? Удовлетворить похоть убийцы моих родителей, а потом с камнем на шее отправиться в ров? Да, я убила его! И на виселицу за убийство не захотела! И в тюрьму, на потеху страже. Поэтому я взяла золото и убежала. Я бежала куда глаза глядят, лишь бы подальше...

- Простите, - мягче произнес итальянец, осторожно кладя руку на плечо Милисенты. - Я задал глупый вопрос... Мне следовало бы понять все самому...

Милица улыбнулась, садясь в кресло напротив флорентийца.

- Налейте-ка мне бокал воды.

- Быть может, вина?

- Воды, мэтр Джеронимо. И минуточку посидите тихо. Можете смотреть, только не задавайте вопросов.

Заинтригованный молодой человек протянул девушке наполненный до краев золотой кубок. И - онемел. Роскошное платье, в котором сидела мадам графиня, вдруг вспыхнуло снопом ослепительных искр и превратилось в то, старенькое и поношенное, в котором он впервые увидел ее.

И через плечо была перекинута сумка - тяжелая и потертая.

Милица невольно рассмеялась его ошеломленному виду, и приложила палец к губам. Впрочем, мэтр был до того потрясен, что при всем желании не сумел бы вымолвить ни слова.

Растормошив свою сумку, волшебница извлекла оттуда невзрачную травку и бросила в бокал.

А потом накрыла его ладонями - и из-под них потек мерцающий призрачный свет, струйками дыма переливающийся через края.

Милица резко отдернула ладони.

- Площадь перед ратушей Лозанны! - шепнула она.

В потемневшей глубине зарябили тени, послышались голоса - и возникло смазанное изображение, как в старом гнутом зеркале. Огромный помост, обложенный вязанками хвороста; толпа людей - жадные взгляды, любопытные лица, борьба за лучшее место... Над всем этим, под лениво покачивающимися разноцветными флагами, на балконе ратуши, восседал в своем кресле епископ, а рядом расположились все знатные и уважаемые граждане Лозанны.

Бледный, как зимний день, ничего не видя вокруг, рядом с Его Преосвященством сидел Фрэнсис.

А вот и телега... Едет по тесным улицам, и приговоренная женщина в ней мрачными, невыразительными глазами тупо смотрит перед собой.

И что-то лихорадочно сжимает в кулаке.

Милица провела рукой над кубком - и изображение пропало.

Мэтр Джеронимо смотрел на нее во все глаза.

- Скажите, мэтр, - очаровательно улыбнулась девушка. - Вы не боитесь высоты?

Кап...кап...кап...

"Подайте чистое полотенце... У тебя родилась дочка. Она будет жить..."

"Да благословит тебя господь..."

Кап...кап...кап...

"Переверни клепсидру. У тебя пять минут".

"Эта трава помогает от зубной боли. Приложи..."

Приложи... приложи...

"Приложите ей к пяткам раскаленное железо! Быть может, это заставит ее вспомнить договор с дьяволом!"

Кап...кап...кап...

"Попробуйте пытку водой, дорогой брат..."

"А еще есть травы от боли в животе, от костной ломоты, от болей при месячных..."

Мысли текли, сталкивались между собой, путались и сбивались. Бьянка ничего не видела вокруг. В одну сплошную глумливую харю слепились лица, ухмылки, в один невнятный гул - оскорбительные выкрики толпы. Каждый больной был для нее уникальным, неповторимым, каждому она отдавала частичку своей души... Толпа была безлика и далека, Бьянка почти не замечала ее.

Солнце палило, накаляя каменные стены домов, и розы - ах, эти розы Лозанны! - цвели так неистово, пахли так сильно, словно тоже провожали ее в последний путь...

По лицу скользнул лист плюща, свесившегося с чьего-то низкого навеса, и приговоренная как никогда остро вдруг ощутила этот чудесный запах: запах живой, немного пыльной листвы, запах солнца и тепла.

Бьянка подняла глаза.

В ясном небе кружили птицы. Голуби, белые голуби над колокольнями стройных церквей, и чайки - свободные, скользящие на изогнутых крыльях в бескрайней небесной лазури. Чайки Женевского озера...

Теплая от солнца скамья в телеге для приговоренных, корявая и ссохшаяся, приятно согревала истерзанное пытками тело; солома, набросанная на пол скрипучей повозки, покалывала ступни... Жесткие, гладкие хлебные стебли.

Это была жизнь, сама жизнь во всем ее великолепии: касания ветра сквозь прорехи изодранного платья, щебет птиц, солнечные лучи... Бьянка была благодарна судьбе за эту возможность - в последний раз прикоснуться к чуду дня и вольного воздуха, благодарна за один лишь выход из душного каземата...

А в ее руке, в ее сжатой руке - была смерть.

Флакон хрустальными гранями врезался в ладонь, и девушка знала, что, когда придет время, она опустошит его...

Но у нее еще есть несколько минут, несколько упоительных, роскошных минут, почти целая вечность...

Повозка дернулась и остановилась. Бьянка изумленно подняла голову. Ее оглушил гвалт толпы, гиканье и улюлюканье.

Перед ней, окруженный вязанками хвороста, возвышался помост. Как черный обвиняющий палец, воздетый к небу, в его центре темнел облитый смолой столб.

- Слезай! - ее грубо дернули волосатые руки стражника, девушка коротко охнула.

- Все? Уже все? - беспомощно спросила она.

- Ведьма! - выли в толпе. В щеку врезался огрызок яблока. Вздрогнув, Бьянка вскинула взгляд: ей показалось, она узнала мальчишку, которого сама около месяца назад выходила, вылечив от жестокой лихорадки.

Она закрыла лицо руками, спутанные грязные волосы свесились с двух сторон, спрятав от нее весь мир. Нет...

- За гнусные преступления... против Бога и людей, против священных установлений нашей святой Церкви...Бьянка Тосканская приговаривается... через сожжение на быстром огне!

- Ведьма! Ведьма!

- Приспешница дьявола! - неслось со всех сторон.

- Кровопийца!

- Колдунья! Мерзкая тварь!

- Это неправда... Неправда... - всхлипывала Бьянка, совершенно забыв и о флаконе, и о костре. Лишь бы спрятаться от этих негодующих, обвиняющих, глумливых взглядов. - Я же лечила... Я только лечила... - шептала бедняжка. И вдруг выкрикнула: - Я же лечила ваших детей, скоты! Где же ваша благодарность?!

Ее грубо толкнули к лестнице, ведущей на помост.

- Ведьма! - возмущенно вздохнула толпа. - Пусть покажет свою силу! Не можешь, дьяволица?

- Прямая дорожка на костер!

- Еще неизвестно, чем она лечила наших малюток!

- Разорвать ее!

- Гадина!

- Тварь!

Стража и палач совместными усилиями тащили приговоренную. Девушка упиралась и голосила:

- Я не ведьма! Не ведьма!.. Если бы я была ведьмой, я не могла бы лечить! Я не потерпела бы такого обращения!..

Тухлое яйцо, метившее в голову осужденной, угодило в панцирь стражника, и по металлу растеклась желтая вонючая жидкость. С громкой руганью солдат дал "ведьме" пощечину. Бьянка упала на колени, и флакон, который она держала в руке, выпал и разбился.

Толпа ахнула.

Бьянка зажмурилась, такая яркая вспышка ударила по глазам.

А когда она их открыла, было темно.

Огромная, чудовищная туча съедала небо, и в ее серо-черных недрах трепетали белесые вспышки молний, и этот поистине адский котел клокотал, свиваясь в чудовищную воронку.