Странствия Шута (ЛП) - Хобб Робин. Страница 133

– Я знаю, – он подошел к костру, бросил рядом дрова, сел на корточки и подложил в огонь ветвь. Казалось, он не заметил, что мы съели птицу, которую он жарил. – Я здесь лишь по одной причине: чтобы отвезти вас обратно к вашим людям.

– И ты ничего не ожидаешь от меня взамен? – язвительно поинтересовалась Шун.

– Нет, – он простодушно взглянул на нее. – Не буду лгать: я считаю тебя красивой. Об этом ты и так догадалась по моему взгляду. Но я понимаю, что ты ничего не должна мне. Я не попытаюсь тобой воспользоваться.

Этими словами он совершенно обезоружил нас. Мы неуверенно вернулись к костру. Я вытянула к огню перепачканные руки и ощутила на лице тепло. Пожиток у него было достаточно: он расстелил рядом с огнем одеяло для нас с Шун. Мы потеснились, чтобы уместиться на нем вместе, но так было только теплее. Себе он постелил с другой стороны костра.

– Я все равно ему не верю, – шепнула я Шун, уже засыпая. Она не ответила.

Калсидиец умел добывать пищу. Когда мы проснулись следующим утром, он уже развел огонь и жарил на нем тощего зимнего зайца. Я не двигалась, свернувшись под своим тяжелым плащом, и наблюдала, как он возится с луком и стрелой, которой убил зайца. Я подумала, не он ли стрелял в нас с  Персиверансом, когда мы убегали. Не он ли подстрелил моего друга. Мне все еще было тяжело вспоминать события того дня. Те мгновения, когда я была во власти туманного человека, совершенно стерлись. Но я была уверена, что они не вернулись искать мальчишку, которого подстрелили. Я мельком видела его и надеялась, что он вернулся в Ивовый Лес, и не был тяжело ранен. Неожиданно я вспомнила мертвого Ревела, распростертого посреди коридора, и судорожно всхлипнула. Шун проснулась.

– Что случилось? – воскликнула она и быстро села, буравя взглядом Керфа.

– Они убили Ревела, – выдавила я.

Она перевела на меня сердитый взгляд:

– Убили? – переспросила она сухо, но в ее словах не было вопроса.

Мы с Шун мало говорили о том, что испытали и что видели в тот день. Нас слишком одурманивал коричневый суп, и озабочены мы были лишь тем, чтобы дожить до следующего дня. Нас не оставляли наедине, чтобы мы могли обсудить то, чему стали свидетелями. Ни одна из нас не хотела изливать душу на глазах у захватчиков.

– Хватит плакать, – одернула меня Шун.

Столь резкий упрек означал, что она все еще считает Керфа врагом. А раз так – нельзя выказывать слабость.

Она права.

Я отвернулась, вытерла слезы о капюшон и медленно села. Двигаться было мучительно: все мышцы болели, а холодный воздух проникал под одежду. Мне хотелось плакать. Броситься наземь, вопить, рыдать и кричать.

– У меня только одна кружка, – извинился Керф. – Придется использовать ее по очереди.

– Для чего? – спросила Шун.

– Для бульона из талой воды и вчерашних птичьих косточек. Будем подогревать по одной кружке за раз.

Шун не ответила ни упреком, ни благодарностью. Мы поднялись, поправили одежду и вместе отряхнули и скатали одеяло. Она протянула его мне, словно заявляя калсидийцу, что оно теперь наше. Если он и заметил этот жест, то не подал виду.

Разговоров было мало. Нам с Шун было нечем заняться перед дорогой, кроме как позавтракать зайцем и выпить бульона. Калсидиец растопил снег в оловянной кружке, бросил туда птичьи косточки и подогрел ее над огнем. Шун выпила первую чашку, и он приготовил следующую для меня. Вкус был замечательным, по моему телу разлилось благодатное тепло. Пока я смаковала последние капли, он оседлал лошадей и собрал свои пожитки. Я наблюдала за ним, и во мне зашевелилось смутное беспокойство, причины которого я не понимала.

– Ты возьмешь белую лошадь. Я поеду на другой, девочка – позади меня. Гнедая выносливее и лучше обучена.

Меня затошнило. Я вообще не хотела ехать с этим человеком.

– Именно поэтому мы с Пчелкой возьмем гнедую кобылу, – твердо возразила Шун. Не дожидаясь ответа, она подошла к лошади и с легкостью, которой я позавидовала, запрыгнула в седло. Она наклонилась вниз и протянула мне руку. Я ухватилась за ее ладонь, решив, что заберусь на этого коня, даже если мне придется карабкаться по его ноге. Но прежде, чем я успела сделать усилие, калсидиец подхватил меня и усадил на лошадь. Мне пришлось примоститься позади седла и держаться лишь за плащ Шун. Я молча устроилась, однако кипела негодованием от того, что он дотронулся до меня.

– Не за что, – грустно усмехнулся калсидиец и вскочил на белую лошадь. Он потянул за узду и направил ее вдоль ручья. Спустя секунду Шун тронула бока гнедой кобылы, и мы последовали за ним.

– Почему мы едем в эту сторону? – спросила я у Шун.

– Здесь лошадям будет легче забраться на берег, – ответил вместо нее Керф.

И оказался прав: обрывистый берег перешел в пологий склон. Мы ехали по следам, которые он, видимо, оставил накануне. Когда мы оказались на ровной поверхности, он снова направил нас по цепочке старых отпечатков на снегу.

– Ты ведешь нас туда, откуда мы пришли! – набросилась на него Шун.

– Вы шли не в том направлении, – сдержанно ответил он.

– Откуда нам знать, что ты не везешь нас обратно в лагерь к солдатам?

– Это не так. Я везу вас обратно к вашим людям.

Некоторое время мы следовали за ним в молчании. Меня угнетало то, с какой легкостью лошади идут по снегу, по которому мы вчера пробирались с таким трудом. Поднялся легкий ветер, гнавший в нашу сторону гряду серых облаков. Вскоре калсидиец посмотрел на небо и увел лошадей с проторенной тропинки.

– Так надо? – озабоченно прошептала я на ухо Шун.

От ее ответа у меня упало сердце:

– Не знаю. Я запуталась.

Керф повернулся к нам и сказал:

– Я везу вас к вашим людям, честное слово. Вам, наверно, сложно мне поверить. Но это так.

По нехоженому снегу лошади продвигались медленнее. Мы взобрались на холм и оказались на его вершине, внизу раскинулось поросшее деревьями поле. Вдалеке я заметила дорогу, а за ней – небольшую ферму. Из трубы поднимался бледный дымок и исчезал на ветру. Я всем сердцем хотела броситься туда и попроситься внутрь, чтобы хоть ненадолго оказаться в тепле и покое. Как будто услышав мои мысли, Керф сказал:

– Нам надо избегать дорог, мы не можем ехать через города и останавливаться на фермах. Калсидийцев не слишком жалуют в ваших краях, – с этими славами он развернул коня, и мы двинулись вслед за ним по гряде невысоких холмов.

Когда солнце миновало зенит, и облака начали темнеть с наступлением вечера, Шун заговорила:

– Нам не стоит оставаться на холмах в снегопад. Мы едем весь день. Лучше поискать место для привала до наступления темноты.

Он вздохнул.

– Я на воинской службе второй год. Поверьте мне. Я найду подходящее место для ночевки. Не забывайте, я везу вас обратно к вашим людям. С ними вы будете в безопасности, – он указал рукой вперед. – Видите вон там, где ели? На ночь мы остановимся в той низине.

Я оглядела поросший лесом склон холма, из которого тут и там между деревьев из-под снега торчали валуны. Наконец я поняла, что меня встревожило раньше.

Я вцепилась в плащ Шун и придвинулась ближе, чтобы сказать ей на ухо:

– Той ночью все только и делали, что дрались и разбегались. Откуда у него две лошади и все, что нужно?

– Ну не все, – прошептала Шун в ответ. – У него нет запасов еды, нет посуды для готовки. Ему просто повезло поймать этих двух лошадей.

– Может быть, – неохотно согласилась я.

Пошел снег, крупные снежинки налипали на плащ и ресницы. Я спрятала нос в плаще Шун. Лицо согрелось, а размеренный шаг коней навеял сон. Почувствовав перемену ритма поступи лошади, я подняла голову. Мы спускались с холма между стволами огромных елей. Тут и там выступали валуны. До меня дошло, что они обработаны, как будто раньше на этом месте возвышались крепостные стены и дома. Наш путь извивался между опрокинутых камней и нависающих ветвей. Здесь сугробы были не такими глубокими, временами мы задевали поникшие ветки, чем вызывали короткий снегопад.