Странствия Шута (ЛП) - Хобб Робин. Страница 130

От удивления он повиновался, схватил мой второй меч, который выронил Эллик, и побежал к Риддлу и Ланту. Они все еще были заняты калсидийцем. Пер на бегу присвистнул, кажется, к мальчику возвращался боевой дух. Присс скакала за ним, широко распахнув глаза и раздувая ноздри.

- Охраняй лошадей! - приказал я ему и повернулся к Ланту. - Помоги ему. Нельзя, чтобы этим ублюдкам достались свежие лошади.

Я услышал дикие крики и, обернувшись, увидел своих роустеров, въезжавших в лагерь вслед за стражниками Рингхила. Отставая на два корпуса, за ними следовала Фоксглов с остальной частью моей гвардии.

- Берите живыми! Не  убивайте! - закричал я во всю мощь легких. Но один из калсидийцев уже лежал на земле, разрубленный надвое солдатами Рингхилла. Прежде, чем я набрал воздух для повторного крика, двое других тоже упали. Последнему калсидийцу удалось освободить лошадь, но он едва не попал под копыта животному. Я рванулся к нему, но добежать не успел - он все-таки рухнул под копыта.

- Остановитесь! - закричал я. Если кто-то и услышал, то не обратил внимания. Женщина из роустеров спрыгнула с лошади и пронзила мечом двух упавших калсидийцев прежде, чем я добежал до нее. Третьего не надо было добивать – он и так уже был мертв.

- Остановитесь! - вскричал Риддл, - Это принц Фитц Чивэл! Стража! Опустите мечи!

Я никогда не слышал, чтобы он так кричал. Он вновь заполучил свою лошадь и занял позицию между мной и людьми, разгоряченными боем, который я так неосторожно устроил.

- Принц Фитц! - закричал кто-то еще, и вдруг мои роустеры начали оборачиваться ко мне, улыбаясь и потирая окровавленные мечи, такие же гордые, как щенки, только что разорвавшие амбарную кошку. Я смотрел на них. Дрожь усталости, головокружения, наркотического дурмана и отчаяния прошила мое тело. Я схватился за бедро Риддла и заставил себя устоять на ногах.

- Пчелка здесь? Она спасена? - голос Персиверанса был по-мальчишески высоким от тревоги.

- Нет, - сказал я. - Ни Пчелки, ни Шайн. Здесь их нет, - я собрал каждую крупицу силы, что еще оставалась во мне. Колени дрожали. Я перевел дыхание, ощутив некоторый прилив сил от съеденных только что семян. - Мы организуем поиск. Сейчас же!

  Глава двадцать шестая.  Перчатка

О кандидате по имени Любимый, который родился в естественных условиях, у нас сохранились лишь обрывки сведений. Это оплошность Служителей, встречающих ребенка по прибытии. Хоть он и говорит, что подробно рассказал о своих родителях, братьях и сестрах, но записи или вовсе не сделали, или они затерялись во время его приема и размещения. Некоторые утверждают, что кандидат сам выкрал и уничтожил их, но мне кажется, что это маловероятно. Многие из попечителей Любимого слишком переоценивают его сообразительность.

Родные убедили ребенка, что Клеррес – его новый дом, где о нем позаботятся. Поначалу он был послушным и жизнерадостным, но со временем замкнулся и потерял ко всему интерес. Он неохотно делился чем-либо с теми, кто пытался узнать больше о его семье. Лишь с относительной уверенностью мы можем сказать, что он прожил со своими родными более двадцати лет, и что все трое его родителей состарились и не могли больше заботиться ни о себе, ни о Любимом. Изначально он утверждал, что у него есть две сестры, по которым он сильно скучает. Позднее же отрицал, что у него есть братья или сестры. Мы не нашли ни его родных, ни их потомков и не смогли воспользоваться отпрысками этой семьи, чтобы скрестить с ними Белых из нашего резерва.

  Таким образом, Любимый – единственный из его рода, о ком у нас имеются сведения. Все попытки получить потомство от Любимого для нашего собственного фонда Белых оказались тщетны. Он упрям, временами жесток, склонен спорить, и подстрекает к подобному поведению других Белых, если ему позволяют с ними общаться. Было решено заклеймить кандидата, чтобы его могли с легкостью узнать где угодно, однако он сопротивлялся и даже пытался выжечь готовую татуировку со своей спины.

Хоть это и крайняя мера, но я считаю, что его нужно устранить. А записи о его снах изъять из общего доступа и хранить отдельно, поскольку полагаться на них нельзя. Его своеволию нет предела, уважение ему не знакомо. Я твердо убеждена, что для нас он бесполезен. И даже напротив, его присутствие пагубно, подстрекает к неповиновению и нарушает порядок и мир в Клерресе.

- Служитель Яриэль

Следующие сутки после побега от Двалии, нам с Шун пришлось тяжело. В первую ночь мы примостились под деревом, содрогаясь от холода и страха. Вокруг ствола огромной ели снежные сугробы создали подобие колодца, внутри которого землю устилала толстая подстилка из опавшей хвои. Согнутые вниз ветви укрывали нас, как шатер. Мы не могли скрыть следы, которые вели в наше укрытие, оставалось только надеяться, что никто не станет нас искать.

Издалека доносились вопли, гневные крики и странные звуки, которые я поначалу не могла распознать.

– Неужели это звон мечей?

– У бледных мечей не было.

– Может, они их украли.

– Сомневаюсь. Сюда. Постели на землю свой плащ, чтобы мы на него сели, а сама залезай ко мне на колени. Я укрою нас обеих своим плащом. Так нам будет теплее.

Я удивилась не только великодушию Шун, но и тому, что эта мысль вообще пришла ей в голову. Когда мы устроились, я спросила:

– Где ты этому научилась?

– Однажды, когда я была совсем маленькой, мы с бабушкой возвращались из гостей. Колесо кареты попало в выбоину и сломалось. Была зима, ночь, а наш кучер ускакал за помощью. Она укрыла меня своим плащом, чтобы я не замерзла, – проговорила Шун мне в макушку.

Что ж. В детстве у нее были добрая бабушка и карета.

– Значит, не вся твоя жизнь была ужасна.

– Да. Только последние четыре-пять лет.

– Жаль, что тебе было плохо, – вздохнула я, и к моему удивлению, это была правда. В этот миг мы словно стали ровней, как будто я повзрослела, или она стала младше.

– Шшш, – предостерегла она, и я тут же замолкла. По ночному лесу все еще разносились гневные вопли. Раздался пронзительный крик. Казалось, это никогда не закончится. Я уткнулась лицом в плечо Шун, и она крепче обняла меня. Несмотря на то, что мы тесно прижались друг к другу, все равно было холодно. Мне казалось, что мы – упрямый орех, который громадный темный лес старается расколоть морозом. Донесся стук копыт, и, хотя лошадь проскакала вдалеке, я задрожала от страха. Я ожидала, что в любую минуту калсидийцы найдут нас, схватят и потащат обратно, и на этот раз белая женщина нас не защитит. Или явятся Винделиар с его туманом и Двалия с ее ласковыми, но жестокими руками, и заберут нас обратно к Служителям. Я зажмурилась изо всех сил, жалея, что не могу не слушать звуки, долетающие до нас.

Нет, волчонок. Уши стерегут тебя, пока глаза спят. Отдыхай, но будь настороже.

– Надо постараться поспать, – прошептала я. – А завтра уходить как можно быстрее и дальше.

Шун прислонилась спиной к дереву.

– Спи, – ответила она. – Я посторожу.

Я сомневалась, что в этом был смысл. Если они найдут нас, удастся ли спастись? От одного или двоих, может быть, получится убежать. Или дать им отпор, убить. Я дрожала от холода, но каким-то образом все равно уснула.

Среди ночи я проснулась от того, что Шун трясла меня.

– Слезь с меня. У меня затекли ноги! – буркнула она мне в ухо.

Мне не хотелось слезать с ее колен. Когда я пошевелилась, плащ распахнулся, и крохи тепла, которые мне удалось сберечь, улетучились. С тихим стоном она поменяла позу.

– Сядь рядом, – велела Шун. Она стянула один из рукавов своего белого мехового плаща, я нырнула под его полу, сунула руку в пустой рукав, и почувствовала, что она обняла меня. Мне совсем не нравилось сидеть на жесткой промерзшей земле. Я потянула свободный край своего плаща и накинула его поверх нас. Мы съежились. Ночь стала холоднее, темнее и тише. Ухали совы. Я снова провалилась в беспокойный сон.