Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 85

Сашенька был обеспечен всем необходимым для долгого путешествия, так что Борису не составило труда принести из кареты узел с вещами.

Сытый, вымытый, переодетый в сухое, малыш быстро заснул после пережитых потрясений и проспал шесть часов кряду, а они неслись по степи, почти не разговаривая и нахлестывая лошадей, до тех пор, пока не выскочили на едва различимую, поросшую травой колею, которая и представляла собой сибирский тракт.

Ярко светило полуденное солнце. Воздух немного прогрелся. Они остановились, давая отдохнуть лошадям, покормить и перепеленать малыша, а заодно и самим перекусить тем, что дала в дорогу жена смотрителя.

– Вопрос в том, – заговорил Адам, внимательно оглядываясь вокруг, – где мы сейчас – впереди или позади них.

– Позади, – уверенно ответил Борис. Увидев недоуменно вскинутую бровь, он добавил: – Им приказано ехать без остановки день и ночь и при первой возможности менять лошадей. Карету сопровождают четверо. Пятый – кучер.

– Ты выудил эти ценные сведения у Дмитриевских мужиков?

Борис кивнул и больше ничего не сказал. Он не стал сообщать графу, что Софья Алексеевна едет связанной и сопровождающие имеют жесткое указание держать ее в таком состоянии до самого конца. Дмитриевским слугам также приказано доставить ее в монастырь живой, при этом здоровье ее не имеет значения.

– В таком случае надо двигаться. В ближайшей деревне сменим лошадей.

Во второй половине дня им удалось поменять своих измотанных коней на две по виду жалкие клячи, хотя и свежие. Крестьянин, который радостно согласился на этот обмен, сообщил, что карета в сопровождении четырех всадников проехала примерно три часа назад. Щедрая оплата обеспечивала хороший уход за конями, которых они собирались забрать на обратном пути, а также запасы молока для Сашеньки в изобилии, хлеба, сыра и пива – для себя.

В полной уверенности, что до Софьи уже рукой подать, Адам постарался отогнать вновь появившиеся тревожные мысли, заставил себя поесть, терпеливо покормить и перепеленать малыша. Он уже понял, что спешка в последнем случае грозит новым плачем и беспокойным поведением; Борис сказал, что ребенка мучают газы.

Но, снова ринувшись в погоню, Адам уже не мог скрыть своего возбуждения. Волнуясь не меньше его, Борис тем не менее удерживался от замечаний. Постепенно небо начали затягивать кучевые облака. Они уже закрыли солнце. Стало пасмурно. Упали первые крупные капли дождя. Адам поплотнее запахнул накидку, укрывая младенца. В это время за очередным поворотом дороги они увидели несущуюся во весь опор карету и четырех всадников, скачущих по обеим сторонам.

Адам испустил глубокий вздох облегчения.

– Не присоединиться ли нам к попутчикам, Борис?

– Не сомневаюсь, они будут рады нашему обществу, – откликнулся мужик. – Впрочем, ребенка лучше где-нибудь оставить.

Адам окинул взглядом обочины.

– Если Моисея младенцем прятали в зарослях тростника, то почему бы и Сашеньке не найти временное убежище под ежевичным кустом?

Остановив лошадь, он спешился, отнес хорошо укутанного от дождя и холода спящего малыша в заросли куманики и бережно положил там.

– Ну что ж, пора браться за дело, – проговорил он, вскакивая обратно в седло. Он боялся думать, что его ждет в закрытой карете. За ту бесконечно долгую ночь, что Дмитриев провел в Берхольском, он мог сделать с ней все, что угодно.

– Как вы намереваетесь осуществить это, граф?

– Думаю, сначала мы просто догоним их. Обменяемся парой любезностей. Они не ждут погони, верно? Я бы хотел по возможности избежать нового кровопролития.

Борис согласно кивнул. Вскоре они поравнялись с каретой; всадники односложно ответили на приветствия. В ответ на доброжелательное любопытство о месте их назначения последовало невразумительное бормотание.

Адам незаметно направил своего коня так, что оказался между каретой и сопровождающими. Борис сделал то же самое с другой стороны. Одновременно выхватив пистолеты, они нацелили стволы в головы ближайших всадников.

– Предлагаю вам остановиться, – вежливо произнес Адам. – Вам ничего не угрожает. Меня интересует ваша пленница.

Четверо всадников остолбенели от неожиданности. К такому повороту событий они оказались совершенно не готовы – благородный аристократ на сибирском тракте, изъявляющий желание забрать эту безмолвную женщину, по внешнему виду которой можно было понять, что она уже одной ногой в могиле…

Разбойники, насколько им известно, обычно ищут… Но эти двое были явно не разбойниками.

– Что вам от нас надо, барин? – с запинкой выговорил один из всадников, кладя руку на пистолет. Тут же грохнул выстрел, и рука его упала плетью. Мужик с недоумением посмотрел на свой пробитый пулей рукав.

– Немного. Во-первых, бросить оружие и отойти вон туда, на обочину. Мой друг присмотрит за вами, – спокойно проговорил Адам, не зная, как долго ему удастся сохранять это железное спокойствие, в то время как душа рвалась распахнуть дверцу кареты. Неужели она его не слышит? Почему она не выглянет в окно, не полюбопытствует, что происходит снаружи?

Но пока Борис не обезвредит Дмитриевских слуг, он должен оставаться настороже. Под угрожающими дулами пистолетов кучер спрыгнул с козел, четверо всадников спешились и побрели на обочину. Борис уверенно и надежно связал всех веревками, которые снял с подвернувшегося седла. Пятерых здоровых мужиков бросило в дрожь и заставило беспрекословно подчиниться приказанию отнюдь не оружие графа. Причиной этого был взгляд богатыря в домотканой одежде.

Адам распахнул дверцу. От увиденного мороз пробежал по коже. Потом его как подменили. Другой человек, не имеющий никакого отношения, не испытывающий безграничной любви к этой неподвижной, забившейся в угол, измученной женщине, встал на ступеньку, забрался внутрь и закрыл за собой дверцу. Присев на боковое сиденье, он приподнял ее. Он увидел ее связанные, посиневшие кисти. Но и теперь все слова, которые он мог обратить и к Богу, и к черту, остались невысказанными. Вместо этого он достал нож и очень аккуратно перерезал впившиеся в тело веревки.

Ярости, беззвучно полыхавшей внутри, с лихвой хватило бы, чтобы спалить преисподнюю, когда он уложил ее себе на колени и обнял, поглядев в покрытое засохшими ссадинами, опухшее лицо и увидев обкромсанные волосы.

– Софи, – прошептал он, – очнись, моя родная.

Она не спала и была в сознании, просто пребывала уже в том мире, где телесные и духовные страдания больше не могли беспокоить ее. Какое-то время она сопротивлялась требовательному знакомому голосу любви. Зачем обращать внимание на грезы?

– Софи! – Он нежно поцеловал ее в губы, боясь причинить боль неосторожным движением. – Не бойся, очнись, любимая!

– Где Саша? – еле слышно распухшими губами прошептала она.

– Со мной, жив и здоров. Посмотри на меня!

Ресницы дрогнули. Мольбы сделали свое дело. Она открыла глаза и попыталась улыбнуться, но сморщилась от боли. Но он уже понял, что она приходит в себя. В огромных темных глазах затеплилась жизнь.

– Мой муж мертв?

– Да.

Веки опять опустились, но на этот раз ненадолго. Когда она снова открыла глаза, Адам увидел перед собой вернувшуюся к жизни Софи.

– Все болит, – проговорила она. – Кроме рук. – Она опустила голову и посмотрела на руки, которые лежали на коленях как чужие. – Я их совсем не чувствую.

– Сейчас все пройдет, – заверил ее Адам. – Ты не так долго была связана, чтобы они отнялись навсегда. – Но к тому времени, когда они бы добрались до оренбургского монастыря, она могла стать калекой. Адам решительно отбросил эту страшную мысль. – Сейчас я хочу отвезти тебя в Могилев. До него ближе, чем до Берхольского. – Разминая ей руки, он продолжил: – Матушка моя, конечно, не сможет полностью заменить твою Татьяну, но она очень добра и умеет обращаться с младенцами.

– Grand-pеre?..

– Он будет жить, – ответил Адам, не прекращая своего занятия. – Ранение отняло у него много сил, но не настолько, чтобы появилось желание испустить дух. – Сделав невероятное усилие, он заставил себя улыбнуться.