Дева дождя - Комарницкий Павел Сергеевич. Страница 31
– Ты Агушку не бойся… – пробормотал Йорген, засыпая, – он если только чуть… тебя…
Что именно "чуть" может сделать с девушкой ангел, осталось тайной – герр рыцарь уже дышал спокойно и ровно, как и положено праведнику. Марина скосила слипающиеся глаза на Агиэля – мордашка спящего ангела выглядела исключительно умиротворённой…
Последняя мысль отлетела прочь, и Марина свет Борисовна будто провалилась в колодец.
… Ей снился странный сон, очень странный и дикий. Волшебный и удивительный.
На поверхности безбрежного океана плавали тысячи, миллионы… возможно даже, миллиарды не то каких-то пузырей, не то детских воздушных шариков. Ярких и разноцветных. Очевидно, океанская вода была очень, очень солёной, поскольку на поверхности шариков топорщились щётки кристаллов разнообразных солей – коричневых, фиолетовых, пурпурных и даже угольно-чёрных. И ещё у каждого шарика имелась короткая нитка-пуповина, наглухо вмороженная в глыбу льда, плавающую рядом.
Солевые корки покрывали шары неравномерно. Некоторые обросли так сильно, что уже не плавали, а гирями висели на материнских ледяных глыбах. Другие, наоборот, были почти чисты, и буквально рвались в небо, удерживаемые всё теми же льдинами. Которые, кстати, были не вечны – вода разъедала их на глазах. Ещё… ещё чуть… И вот уже, казалось бы, столь надёжно вмороженная нить вырвана из ледового плена. И тогда…
Шарики, едва затронутые обрастанием, устремлялись вверх, в небеса, будто были наполнены лёгким гелием. Одни, отягощённые довольно заметно, поднимались невысоко и парили над морской гладью какое-то время, пока, очевидно, не выдыхался летучий газ. Тогда они опускались и вновь прилипали к новым, свежим, белым льдинам, необъяснимым образом возникавшим на поверхности этого мистического океана. Другие поднимались так высоко, что были едва заметны… И только некоторые, совсем чистые и блестящие шары устремлялись ввысь беспредельно, лопаясь где-то в немыслимо разреженных стратосферных слоях и бесследно растворяясь в небесной лазури.
Те шары, что были нагружены через край, шли ко дну, погружаясь глубже и глубже. Вокруг сгущались сумерки, постепенно сменявшиеся мраком. Глубинное давление мяло и корёжило шары, и оттого кристаллическая корка крошилась и осыпалась. Ещё глубже вода, очевидно, была столь горяча, что даже толстая корка, выдержавшая испытание давлением, начинала таять, растворяться. И наконец, освобождённый шар-пузырь устремлялся вверх из глубин, куда успел опуститься под непомерной тяжестью…
И только немногие, заросшие особо прочной чёрной коркой, шли ко дну дальше, как пушечные ядра, бесследно и необратимо растворяясь в непроглядном и окончательном мраке.
… Чья-то рука бессознательно, но настойчиво шарилась по груди, и даже сквозь глубокий сон девушка почувствовала некую обиду. А ещё друзья…
Она разлепила глаза в тот момент, когда бессознательно-настойчивая рука справилась наконец с задачей – бретелька соскользнула, и освобождённая девичья грудь встопорщилась в небеса острым соском. Агиэль вздохнул, не просыпаясь, зачмокал губами, и через секунду вдруг прочно присосался к этому соску. Удовлетворённо заработал язычком, словно младенец, на всякий случай придерживая ладошкой источник наслаждения – очевидно, чтобы не вздумал ускользнуть.
Несмотря на смертельную усталость, Марина уже с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться вслух. Так вот о какой неведомой угрозе предупреждал герр рыцарь… Ну кто бы мог подумать, что ангелам свойственно столь специфическое наслаждение женским телом!
Глава 11
… Ему снился странный сон, очень странный и дикий. Волшебный и удивительный.
На поверхности безбрежного океана плавали тысячи, миллионы… возможно даже, миллиарды не то каких-то пузырей, не то детских воздушных шариков. Ярких и разноцветных. Очевидно, океанская вода была очень, очень солёной, поскольку на поверхности шариков топорщились щётки кристаллов разнообразных солей – коричневых, фиолетовых, пурпурных и даже угольно-чёрных. И ещё у каждого шарика имелась короткая нитка-пуповина наглухо вмороженная в глыбу льда, плавающую рядом.
Солевые корки покрывали шары неравномерно. Некоторые обросли так сильно, что уже не плавали, а гирями висели на материнских ледяных глыбах. Другие, наоборот, были почти чисты, и буквально рвались в небо, удерживаемые всё теми же льдинами. Которые, кстати, были не вечны – вода разъедала их на глазах. Ещё… ещё чуть… И вот уже, казалось бы, столь надёжно вмороженная нить вырвана из ледового плена. И тогда…
Шарики, едва затронутые обрастанием, устремлялись вверх, в небеса, будто были наполнены лёгким гелием. Одни, отягощённые довольно заметно, поднимались невысоко и парили над морской гладью какое-то время, пока, очевидно, не выдыхался летучий газ. Тогда они опускались и вновь прилипали к новым, свежим, белым льдинам, необъяснимым образом возникавшим на поверхности этого мистического океана. Другие поднимались так высоко, что были едва заметны… И только некоторые, совсем чистые и блестящие шары устремлялись ввысь беспредельно, лопаясь где-то в немыслимо разреженных стратосферных слоях и бесследно растворяясь в небесной лазури.
Те шары, что были нагружены через край, шли ко дну, погружаясь глубже и глубже. Вокруг сгущались сумерки, постепенно сменявшиеся мраком. Глубинное давление мяло и корёжило шары, и оттого кристаллическая корка крошилась и осыпалась. Ещё глубже вода, очевидно, была столь горяча, что даже толстая корка, выдержавшая испытание давлением, начинала таять, растворяться. И наконец, освобождённый шар-пузырь устремлялся вверх из глубин, куда успел опуститься под непомерной тяжестью…
И только немногие, заросшие особо прочной чёрной коркой, шли ко дну дальше, как пушечные ядра, бесследно и необратимо растворяясь в непроглядном и окончательном мраке…
Неясная мысль, царапавшаяся где-то в подсознании, обрела наконец смысл: "Проснись! Проснись же!"
Алексей открыл глаза, будто вынырнув из глубокого омута, судорожно и глубоко вдохнул. Проспал? Надо же… расслабон себе позволил…
Однако всё вокруг было тихо. Узники сопели, храпели и стонали в своём беспросветно-наркозном сне. Глиняного стража было не слышно – големы на посту способны стоять в полной неподвижности часами – однако можно было не сомневаться: он там, у двери. Ну что ж, пора…
Горчаков осторожно перевернулся, размещаясь в своём ящике-ячейке головой к выходу. Нащупал один из шариков. Ему повезло – какой-то станок перебирали, и на полу осталось несколько деталей, в том числе лопнувший подшипник. Идя в душ, Алексей сделал вид, что споткнулся, и незаметно подобрал тот сломанный подшипник. Самым сложным оказалось сохранить его в душевой, однако и это удалось – во время мытья он просто прижал его ногой, а когда уходил, наклонился и поднял. Выщелкать шарики, лёжа в коробе, оказалось уже значительно проще.
Первый пробный шар звякнул о железо, упал и покатился по полу. Спустя пару секунд затопал фаянсовый вертухай – пошёл выяснять, что за странный звук и откуда. Второй шарик упал дальше и покатился куда-то в угол. Глиняный голем послушно проследовал за ним. Алексей выскользнул из своего ящика и бесшумно, на цыпочках двинулся к выходу.
Дверь оказалась не только не запертой, но и приоткрытой. Горчаков выскользнул из "спальни" и тут же распластался по стене, спрятавшись за выступом-колонной. Мертвенный свет трубок заливал широкий коридор, резко выделяя каждую выщербину на ободранных стенах. Страха не было. Должно быть, так себя чувствуют фанатики-шахиды, обвязанные взрывчаткой. Там, в мире живых, в бою всегда присутствовало чувство опасности. Там его могли убить. Здесь он ощущал себя бессмертным. Ему нечего бояться – бояться придётся врагам.
Алексей уже понял, что Скривнус связан с основным, плотным миром, как кривое отражение в зеркале с оригиналом. "Тени" предметов возникали тут довольно часто – чем мельче предмет, тем спорадичнее, но всё-таки существовала даже специальная "трофейная команда" глиняных големов, подбиравших упавшее свыше добро. Однако метровый кусок толстой, почти в два пальца арматуры, лежащий возле плинтуса, глиняшки, вероятно, не сочли достойной добычей. А может, просто не заметили… неважно. Важно, что для начала какое-никакое оружие у сержанта Горчакова имеется.