Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 136

Между тем заговорил доселе молчавший строитель машины и зодчий валов:

– И вот еще что я подумал. Один же обманщик. Не как Локи, а только для дела, но все‑таки. А тут все уверяют, что сиды не лгут! И за полгода, что сида здесь живет, не разочаровались. Значит, она не ас.

– Меня не волнуют названия, – ответил тогда викарий. – Меня волнуют души. Всякий, кто получил от Творца дары земного бытия и бессмертной души, – человек. Немайн – тоже человек. И Один ваш, я подозреваю, тоже. Не держите за обиду: мой Бог – человек точно. Не только человек, но в том числе. Что есть большая слава и почесть для всех людей.

– Один – ас, – уточнил Эгиль, – и какова его слава, мы знаем. А кто Немхэйн? Как это выразить одним словом? Так, чтобы всякий понял. Видишь ли, мы горды, что ей служим. Здесь ее знают, понимают, кто она, и видят в нашей службе славу и почесть. А что мы скажем, когда вернемся в родные фиорды? Что мы служили некоей женщине? Даже и не королеве?

– Объясните. Расскажите все, – брякнул тогда викарий и сам понял, что сморозил глупость.

– Люди не будут слушать долго повесть тех, кто потерял вождя и корабль, а потом служил неизвестно кому. Какое‑то время будут из уважения к деньгам и оружию. Но недолго. А потому нам нужно уметь сказать коротко.

Эгиль выдохся. Вытер рукавом лоб, на котором набухли капли. Как будто без продыху полчаса топором отмахал.

– И мы не хотим говорить ложь. Даже случайно, – дополнил Харальд. – Мы все‑таки из ее дружины. Мы надеемся, что ты сможешь нам сказать, кто она, так, чтобы это стало ясно не только мудрецам. Что Немхэйн не обычный человек, видно. Не только по ушам и зубам. Не только… Но мы хотим знать, как ее правильно называть. И как ее суть объяснить другим.

Отец Адриан только хмыкнул. Но молчал, потому как говорить было пока нечего. Выдавать тайну в мыслях не было. Но следовало что‑то рассказать. И не путать многообещающих варваров в сложных измышлениях. И – нет, не лгать! – но повернуть истину таким боком, за которым не было б видно ее нежелательной части.

– Я все‑таки начну сложно, – сказал он наконец. – Я грек, а греки – народ, любящий мудрствование. Так что сначала сложно, а потом, быть может, мы достигнем и краткой ясности… Итак, вернемся к тому, что я уже сказал: Немайн прежде всего человек. Бессмертная душа, тварное тело. Это образ Бога, по которому мы сотворены. И только от самого человека зависит, сможет ли он подняться выше. Стать не просто человеком. И даже не только человеком. Обычно христиане не особенно обращают на это внимание. Уж больно гордыню воспаляет – и ведет к обратному результату. Но в вас все равно этой самой гордыни – на легион. И вы не христиане, вам только знать… Так вот и знайте – в каждом человеке, помимо тела и души, есть еще нечто. Немножко – но есть, как бы плох он ни был. Это нечто мы именуем Святым Духом, третьей ипостасью Бога. – Он сделал резкий жест, Харальд, готовый задать вопрос, так и замер с приоткрытым ртом. – Не перебивай, прошу тебя! Мне и так тяжело вести мысль… Одной из частей Бога, всегда различных и всегда единых. Эта часть Бога разлита во всем добром, что есть в мире, и в первую очередь в людях. И если человек будет творить добро и красоту, расти душой – часть эта в нем будет прирастать. Понемногу. Сначала это будет выглядеть как… – Адриан замялся, подыскивая слово попроще, – как удача! Правильные дела начнут спориться и выходить лучше, чем человек этот будет рассчитывать или даже надеяться. Потому что действовать будет уже не только его сила. А вот потом… Потом человек может стать богом. То, что это возможно, – правда. Таково слово. «Вы – боги». Те, кто стал его частью, но при этом остался собой. И становится богом велением и благодатью Создателя. Это и есть подобие Бога.

– Это она?

– Не знаю. Это заметно только по чудесам. Безусловным. И часто – отрицаемым самим чудотворцем. Не мне судить. Я только верю, что Немайн на этой дороге, а как далеко зашла… Это ее личное дело. Ее и бога…

Викинги переглянулись.

– Не больно просто получилось, – развел руками Эгиль, – то она богиня, то нет. То еще часть бога внутри.

И с надеждой посмотрел на Харальда. Мол, может, хоть скальд чего‑то разобрал? Но поэт молчал, только бороду принялся поглаживать.

– Так он и у тебя внутри, Дух‑то Святой, – хмыкнул викарий, – только не особо много пока, видимо. Но что‑то же есть! Вот, например, корабли у тебя хорошие выходят? А бывает так, что ты и сам не понимаешь, как вот это у тебя такое ладное судно получилось?

– Судно, – буркнул Эгиль, – это не то, что плавает, а то, в чем плавает. Но бывало, да… Это что, он?

Викарий кивнул.

– Почти наверняка. Но еще раз скажу: сколько в ком, судить не могу. Но путь никому не закрыт…

А Харальд вдруг заложил руки за спину. Склонил голову набок.

– А ты на нее похож, – сказал, – не лицом, словами. Все неопределенное, запутанное. Непонятное уму. Но – ясное сердцу. А потому благодарю тебя. Хотя все, чего ты достиг, так это того, что мы острее стали чувствовать суть Немхэйн. Но никак не приблизились к тому, чтобы описать ее словами…

Коротко поклонились, ушли. А викарий остался сидеть и рассматривать огонек в лампе. Он ведь и сам желал знать окончательный, полный, короткий ответ на вопрос: кто такая Немайн? И только что сам себе доказал, что это, в главном и наиважнейшем, ему не дано. Как бы она ни обзавелась своим новым именем, оно не мешает ей оставаться доброй христианкой и коронованной базилиссой. Святые не стали бы помогать самозванке. Тем более что Церковь вполне допускает именоваться в миру прозвищем, отличным от крестильного имени. Остального Адриан знать уже и не хотел. Немайн – кем бы она ни являлась – нужна и Камбрии, и Империи, и Церкви.

Священник снова обмакнул стило в чернильницу. Кстати, придуманную все ею же. Такую перевернешь, а чернила и не разольются! Вот это новшество ему по вкусу! А перья… Что ж. Камбрийские гуси могут быть довольны – их станут реже резать.

«Что же касается души самой странной из моих духовных дочерей, то ее немного угнетает невозможность соблюдать все установленные посты, – выскрипел пергамент под острой раздвоенной палочкой, – и вечное причисление к больным из‑за того, что ей необходимо ежедневное потребление мяса, чтобы сохранять силы и здоровье. Я немного утешил ее, напомнив, что такое же послабление дозволяется путешествующим и находящимся в военном походе, а также напомнив слова Спасителя о том, что не человек для субботы, но суббота для человека. Немайн со мной согласилась, но я вижу, что сомнения ее не оставили, а потому прошу тебя, если представится такая возможность, подсказать мне еще какие‑нибудь убедительные аргументы. Кроме того, на нее очень тяжелое впечатление производят неизбежные в предприятиях такого размаха несчастные случаи. Иногда я задаюсь вопросом: где же она ухитрилась провести последние четыре года, чтобы, приобретя навыки воина и изворотливость политика, сохранить детскую надежду на безопасность этого мира?» Или веру в его благость, достойную святой. Но вот этого викарий писать не стал. «А случаи, которые это открыли, на стройке весьма редки, что я отношу на распорядительность как самой Немайн, так и ее помощников, Эгиля и Анны».

Но все‑таки происходили. Хотя и случились уже после того, как были отрыты рвы и дело дошло до укреплений посолиднее. Которых по периметру города не планировалось вовсе. Только рвы и валы, всего в один‑два ряда. Но не просто линией, а углами, чтобы один вал мог простреливать другой, продольно. Когда‑нибудь их оденут камнем – но это не к спеху…

Раньше, при первом случае, нужно вводить хорошее оружие, которое позволит защищать их не крепостью стен, а меткостью стрел. Теперешний лук из вяза оружием был очень слабым. И Немайн расчеты делала, исходя из характеристик классического длинного лука. Про который она знала только то, что он изготовлялся из тиса и был довольно прост.