Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 138
Но, чтобы использовать его для тела, нужно избавиться от гнусного запаха. Что почиталось личной заботой каждой женщины. И обеспечивало Анне верный доход – ее травные экстракты особенно ценились. Мужчинам ароматное мыло готовили жены, матери, сестры. А нет – так и рыбным обходились.
От удовольствия сида плескалась шумно и неосторожно. И только собиралась открыть глаза, как нога скользнула по мокрому полу, руки сдуру да сослепу ухватились за чашу с мылом… Одно хорошо – та была деревянная. Не разбилась. Но содержимое обильно плеснуло в распахнувшиеся, чтоб помочь шатающемуся телу сориентироваться, глаза. Вот как подвела человеческая привычка!
Немайн зашипела и сунула голову в таз. Зря. Мыла было много, так что вода сразу же стала едкой, зато голову окутала пена, норовящая залезть в рот и ноздри. Щелочь на связки – такого сида не хотела. И задержала дыхание. Большая бочка, с вечера залитая доверху – на завтрашние нужды Хранительницыного подворья, стояла во дворе. Найти ее вслепую – ничего проще. Если не торопиться. Но глаза беспощадно резало, а потому Немайн заработала несколько синяков, пока не подоспела помощь…
А когда рыжие патлы спрятались под теплое – с камина – полотенце, со стороны пристани раздался резкий звон била. Дромон явился на пару часов раньше, чем ждали. Пришлось идти встречать очередное пополнение. Которое оказалось не обычной мешаниной из рабочих, торговцев и желающих записаться в дружину. Первым со сходен дромона спрыгнул возмутительно знакомый мальчишка.
– Тристан! – ахнула Эйра. – Что он здесь делает? Его родители не отпустили. Уж это точно!
Анна пожала плечами. Не отпустили, значит, сбежал. Сорванец! У самой двое. Только ее мальчики – включая мужа – привыкли к ежовым рукавицам. Вот и теперь – наверняка ведь к матери хотят, – но не смеют мешать ее новому ученичеству. Ждут, пока сида отпуск даст. А Тристана родители избаловали. Конечно, врач и глава гильдии ткачей – люди занятые, видя детей, настроены с ними тетешкаться. Даже если из воспитательных соображений нужно ругать или пороть.
А этот из семьи утек. И ладно бы всерьез хотел учиться у сиды. Правильным вещам. Так нет, в голове одна драка…
Анна ошибалась. В голове у Тристана была не драка, а злость и обида.
Выслушав беглеца, Немайн хмыкнула:
– И ты ушел из дому из‑за детских подначек? Ну нет, в ведьмы ты точно не годишься. Вот поговори с Анной, та расскажет, какое к ведьме отношение. И чего это стоит – при таком обхождении не превратиться в злобную ядовитую тварь, а остаться хорошим человеком и заслужить общее уважение. Да и рыцарь бы скорее бросился в бой с обидчиком, чем сбежал!
– А я и бросился! – Тристан гордо вытянулся. – Точнее, на поединок его вызвал. Вот только брат меня сразу скрутил. И смеялся долго…
– Сила солому ломит, – сообщила Немайн, – но это не повод из дому уходить. Оставить записку родителям или передать словечко через сестер ты, конечно, не догадался?
Тристан пожал плечами.
– Это, конечно, взрослые штучки, – сида присела на пятки и теперь смотрела глаза в глаза, – но несносным ты ведь находишь одного только среднего брата?
– Ну да!
– А за что остальных наказал? Они же беспокоиться будут! Ладно. Я им письмо напишу. А пока, раз уж ты тут, продолжим занятия…
Тристан получил задание на выработку правильного шага и был рад‑радешенек: мулинеты ему изрядно надоели, простая гимнастика не вызывала в душе подъема. А шаги – они были настоящие, боевые!
Вот тут и раздались встревоженные крики от поднявшейся уже на два десятка метров стены жилого донжона.
– Подъемник, – громко сказала сида. – Следовало ждать. Ох, голова моя, голова…
И глупая, и мокрая – чего доброго, заболит, прохваченная ветром. Вся надежда на печку внутри. Но у сидов как раз голова склонна переохладиться! Для того и укутана волосами, чтоб теплей было…
Причитала она уже на бегу, а потому и замолчала быстро. Рот был нужен – дышать. Уже на месте – когда все крестились – кивнула. Система безопасности сработала. К сожалению, не до конца.
– Подъемник упал, леди сида, – доложил мастер, возводящий башню. – По счастью, не совсем. Зацепился за леса твоими лапками на веревках. А мы‑то думали, опять дурная работа…
В голосе мешались радость и удивление. Надо же! Эта штука работает!
– А это что?
Вот именно – что. А несколько минут назад был кто – живой человек. Не повезло – высота такая, что выжить можно. Но упал неудачно, головой. Как раз на камни, которые должны были ехать наверх следующим рейсом.
– Выпал. – Голос мастера безразличен. Погибший не относился ни к его клану, ни к его ремеслу. Чужак, из тех, что приплыли на дромоне. Да еще и чужак глупый. – Не привязался. А остальным мы сейчас со стены веревки спустим. Так что не беспокойся, леди сида…
Мастер осекся. На месте симпатичной девчушки стояла грозная владычица холма. Глаза‑плошки, нос‑кнопка, ушки‑треугольники – все осталось на месте. Поменялось выражение. Да еще улыбчивый ротик зло перекосился набок, клычки приоткрылись. Маленькие, да острые. Мастеру сразу вспомнилось – сиде позволено есть мясо в постные дни. Потому что росомаха хищная…
– Я беспокоюсь, – прошипела сида, – потому что верно спроектированное и удачно испытанное устройство не сработало. И это привело к смерти земной вот этого человека. А возможно, и к смерти вечной. Получается: либо он самоубийца, раз не привязался, тогда ему дорога в ад. Либо он убит мной, сделавшей страховку ненадежной. Тогда на мне очень тяжелый грех. Либо… Срубите леса. Я хочу осмотреть подъемник.
– Да что его смотреть, – вздохнул мастер, – и так все ясно. И вины, леди сида, твоей тут никакой нет. Гремлины. За ними не уследишь.
– Это еще кто? Рассказывайте. А заодно… – Сида дернула ухом, оглянулась. – Эгиль, ты уже здесь? Сними мне эту штучку, хочу посмотреть, что с ней стряслось. И что за гремлины такие.
Норманн пригладил бороду.
– Гремлины? Суеверие. Нет никаких гремлинов. По крайней мере, на требюше их нет.
– Нет кого?
Мастер‑каменщик и Эгиль переглянулись.
– Я говорил, – сказал викинг, – их нет. Вот, даже леди сида о них не знает!
– Значит, они новые… – вздохнул мастер. – Камбрия такая страна, что в ней новые фэйри заводятся, как черви в муке. Было бы место. Вот у нас гремлины завелись. Ясно теперь, почему их леди не отвадила. За ними и так не уследишь, а ты о них и не знала. В общем, ребята говорят, повадились к нам на стройку такие существа. Препаскудные! Очень уж машины твои не любят, и вообще все сложное. А потому норовят сломать. Где веревку перекусят, где рычаг нажмут, когда не надо. Видели их, правда, редко – и то случайно. Маленькие, говорят, в красных и черных балахонах. И ступни не как у людей, а утиные. Желтые и с перепонками…
Полчаса спустя он уже не описывал гремлинов, а держал за шиворот очень несчастного жилистого человека в грязноватой рабочей одежде с перевязью кэдмановских цветов. Этот бедняк, даже несмотря на ноябрь, ходил без пледа, но знак принадлежности к клану носил.
– За машиной присматривал именно ты, – скучно напомнила сида. – Сам вызвался. Мол, слаб таскать камни, зато смышлен. Ну‑ка напомни, что ты должен был делать?
Смотритель подъемника оттарабанил.
– Сейчас спустят лифт, – вставила сида незнакомое слово, – но я и так вижу: правый страховочный торсион не вытолкнул лапу. Оттого площадку и перекосило. Скорее всего.
Эгиль хмыкнул. Если Немхэйн говорит «скорее всего» – значит, точно. Хуже того. Выяснилось, что торсион за три дня не перетягивали ни разу. Вот и ослаб. Хорошо хоть второй сработал… Тут взорвалась Анна: