Монстр сдох - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 42

Матушка Нины Бобровой, миловидная женщина с очарованной душой, большая любительница всего сладенького, остренького и крепенького, по русской привычке верная памяти нелюбимого мужа, впоследствии выбирала в сожители исключительно пропойц, бомжей и милиционеров. Один из них, рыжий дядька Капитон, как раз пригодился Нине для того, чтобы избавиться от утомительной докуки девичества. Он ей понравился больше других материных недолгих постояльцев — огромный, волосатый, шебутной, с добрыми наивными глазками и с конфетой в руке. Он никогда не забывал припасти для несчастной сиротки сладкий гостинец, а это дорогого стоит, если учесть, что дядька Капитон был не из тех, кто шикует. Денежки промышлял тем, что собирал пустую тару в людных местах, и ему всегда хватало на полный бутылец, пару плавленных сырков, батон хлеба и незатейливый букетик цветов для зазнобы. Этими сморщенными лютиками да незабудками он полонил сердце податливой вдовы и перебивался у них в доме значительно дольше других, чуть ли не целых полгода. Он одинаково любил и мать, и дочь, и сетовал, что, если бы не пагубная страсть к водяре, устроил бы им такую жизнь, которая им и не снилась. Что это значит, объяснял лишь намеками, поминая о брательнике, который живет в совхозе Джемете под Анапой, имеет дом, сад, собственную машину, трактор, два велосипеда, скаковую лошадь, пасеку, полный двор домашней птицы — г! купается в солнце, фруктах и деньгах, как какой-нибудь турецкий султан. Много позже, когда Нина размышляла, почему мужчины, вившиеся вокруг ее матушки густым роем, никогда не задерживались, а проходили мимо, как тени, то склонялась к выводу, что одна из причин была в том, что ее бесценная матушка была круглой идиоткой и слепо верила всем бредням, которые ей накручивали на уши. Мужчина, как правило, сильно пугается, если видит, что его сказки принимают всерьез. В нем срабатывает инстинкт самосохранения, и он бежит сломя голову, куда глаза глядят. Чрезмерная доверчивость действует на чувства мужчины так же разрушительно, как удар молнии на незаземленный деревянный домик.

Нина подстерегла момент, когда матушка отлучилась в магазин за дозаправкой, зашла в комнату, где дяденька Капитон млел на кровати в трепетном ожидании добавки, и буднично попросила:

— Покажи, дядя Капитоша, как вы с мамочкой занимаетесь любовью.

Пьяный Капитон в изумлении глядел на пухлую девчушку в распахнутом коротком халатике.

— Рехнулась, малявка, — сказал строго. — За такие шалости можно срок схлопотать.

— Если не сделаешь, — возразила девочка, — скажу, что изнасиловал. Ведь я совсем ребенок. Тогда тебя посадят точно.

Как ни брыкался, Нина свое получила. При этом ничего не почувствовала: ни удовольствия, ни боли. Дяденька Капитон, протрезвев, в страхе смотрел на нее.

— Помилуй Бог, кем же ты будешь, когда подрастешь?

Нину чуть не вырвало — жирный, слюнявый, потный, волосатый, пьяный лось в человеческом облике.

Она спрыгнула на пол и пошлепала к дверям, но обернулась у порога:

— Завтра чтобы тебя не было в доме, понял, Капитоша?!

В ответ он только кивнул.

Агатой она стала в двадцать лет, когда у нее начались видения. Она пала жертвой двухдневной беспробудной пьянки на даче в Подлипках в компании трех матерых кооператоров. Рьяные, могутные парни дорвались до нее, будто век не видали баб, но она все равно их перенасытила, уложила в беспамятстве одного на другого и на третье утро, ощущая себя сосновой веткой, утыканой иголками, вышла в сад, чтобы глотнуть чистого воздуха. Солнце еще не подымалось, земля парила, и под цветущей яблоней она наткнулась на пожилую цыганку в монистах и цветных платках. Ее ничуть не удивило, откуда тут взялась цыганка, и почему сидит под деревом враскоряку, распустив сверкающие юбки.

— Дай денежку, принцесса, всю судьбу расскажу!

Нина угостила старуху косячком, еще не догадываясь, что с ней происходит видение, потому что сад пылал отчетливо, ясно, хрустко, как на слайде, и прохладная роса отмочила босые ноги. Цыганка сказала (или пропела):

— Тебя зовут не Нина, у тебя другое имя. На земле, ты случайная гостья.

— Это я знаю, — ответила Нина. — Дальше-то что?

Цыганка открыла ей будущее. Она проживет долгий радостный век, ни к кому не прилепляясь сердцем, пожирая мужчин, как лягушка мошкару, но беда ее ждет от черного жука в алмазном панцире, который следит за каждым ее шагом. У жука могут оказаться разные обличья, узнать его можно по верному признаку: когда жук овладеет ею, у нее под левой грудью родится кровяной чирей с черной головкой. Когда чирей созреет, ее земным странствиям придет конец.

Нина испугалась немного.

— Как же оборониться от жука?

— Никак, — усмехнулась старуха, пуча глаза, застеленные дымом. — Нигде не останавливайся подолгу.

Никого не люби. Я навещу тебя попозже. Запомни, тебя зовут — Агата.

Нина очнулась на дачном диване, просветленная и злая. Догадалась, что это было всего лишь видение, но легче на душе не стало. Оделась и вторично спустилась в сад. Взошло солнце, и яблони поплыли навстречу целым ворохом спелых плодов. Поди разберись — где явь, где сон. В траве она отыскала алую ленту и окурок «косячка» с черным смолянистым ободком.

С тех пор бывало много иных видений, но крепко засело в памяти именно это, пророческое. Как велела цыганка, она назвала себя Агатой, к новому имени быстро привыкла, но в паспорте по-прежнему значилась Ниной Всеволодовной Бобровой. Она долго ждала, что цыганка вернется, хотела кое о чем еще расспросить, но та не сдержала обещания. Зато повадился навещать ее жуликоватый хлопец с тараканьими усиками и с голым, светящимся, как лампочка, черепом. Он без спросу подваливался под бочок в те редкие ночи, когда она оставалась в постели одна. Представился ей мертвецом из подземного царства, хотя для мертвеца был слишком забавен и упруг, и все норовил заделать ребеночка в промежутках между болтовней. От интимной связи с ним Нина-Агата упорно уклонялась, какое-то острое чувство подсказывало ей, что это не приведет к добру, хотя любопытство ее было распалено. Он сулил ей неземные наслаждения. Нина-Агата его не боялась, хотя, скорее всего, он был упырем. В светящемся, полупрозрачном черепе, как на экране, чередовались смутные образы — люди, звери, чудовища, реки, поля, незнакомые города, пылающие огнем, — громоздкий хаос, в котором она никогда не могла уловить общего смысла.

Однажды упырь изловчился, вцепился зубами в руку и, пока она за уши отдирала перламутровый череп, успел высосать много крови. Она испытала что-то вроде падения с качелей и с тех пор возненавидела приставучего мертвяка. Он откуда-то вызнал, что ее погубит черный жук с алмазным панцирем, и хвалился, что если она согласится на совокупление, научит, как избежать злой участи. Нина-Агата не верила мертвяку.

Постепенно вся ее жизнь перемешалась с видениями, ей стало трудно отличать одно от другого. Богатые покровители, мелкие бесы, пышные презентации, чековые книжки, мгновенные перемещения из страны в страну, чудовищная мешанина лиц, нарядов, круизов, вина и наркотиков, безумных соитий и панического одиночества — она не разбирала, что снится, а что происходит взаправду. Упорно следуя наказу цыганки, мчалась по свету так, словно вознамерилась сбросить на обочину истекающую похотливым соком собственную душу. Не останавливаться! Не любить! Скакать, пока под лопатками не зачешутся бутоны зарождающихся крыльев.

Она соблазнила самого известного в Москве колдуна и экстрасенса — Дику Кончука. Записалась на прием и пришла пожаловаться. Рассказала, как ей одиноко, как путает явь со сном, и боится повторить участь отца, смешавшего натуральный продукт с синтетикой. Черногривый, рослый, пожилой пузан зачавкал от вожделения, слушая ее. Она опасалась, что он рассыпаются на куски от жеребячей тряски, прежде чем ответит на главный вопрос: существует ли тот мир, куда ее влечет неодолимая сила, или она просто полоумная нимфоманка. Пузан уложил ее на топчан с нависшим над ним зеленым абажуром, посулив открыть тайну всех тайн, но Агата отдалась ему без охоты, скорее из жалости. У колдуна был вонючий рот и одышка, как у бегемота.