Семья - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 9
При этом он считал, что имеет друзей. Кузька действительно была настоящим другом, но прочие не выдержали бы и простенькой проверки на вшивость. Ему и в голову не приходило проверять Чичу, Слая, Ахмедыча. И он даже не задумался, почему, с появлением в жизни «Беги-города», практически перестал общаться с ними.
— На выход! — приказала Джимми.
Пять машин с экипажами, жаждущими приключений на свою задницу, уже стояли внизу, а Волчище, которому выпало дежурить на первом пункте, убрался четверть часа назад.
Ночка выдалась бурная — кроме прочих недоразумений, подвыпившие игроки опрокинули катер, и их с трудом удалось выловить из ледяной воды. В семь утра игра завершилась.
— Всем спать, — распорядилась Джимми. — Вечером выходим на связь. Я сдеру с этих козлов за моральный ущерб — и будет нам банкет.
Морального ущерба было навалом — если бы кто-то из идиотов утонул, разборки с полицией хватило бы надолго.
«Беги-горожане» выкатились на улицу. Спать никому не хотелось.
— На базаре уже чебуречная открылась, — сказал Клашка. — Пошли, а? Если чего-нибудь не съем — кого-нибудь загрызу.
Клашкой парень стал из любви к проржавевшему Западу. Имя «Николай» казалось ему каким-то тупым и деревенским, он сам себя произвел сперва в «Никласа», потом в «Клауса». А что еще можно извлечь из имени «Клаус»? Вот то-то…
Хотя фарш в чебуреках вряд ли был полезнее, чем фарш в пельмешках, Мерлин слопал три штуки, потому что чебуреки в семь утра с Клашкой — это тебе не материнские пельмешки. Это, можно сказать, круто, потому что базар в такое время — место очень занятное.
— Наверно, она вычеркнет Лебединый островок, — сообщил Клашка. — И вообще все, что на воде. А жаль, клиентам очень нравится. Воображают себя пиратами и флибустьерами.
— А что у нас еще на воде? — спросил Мерлин. Поскольку он оказался в «Беги-городе» весной, то и не знал о летних маршрутах игр. Вчерашняя была первой вылазкой такого рода.
— Знаешь, прошлым летом было много. Ты на Берладке бывал?
— Ну, бывал.
Берладка, лесная речушка, впадала в Истрицу, на берегу которой летом жил Мерлин.
— Там есть заброшенный дачный поселок. То есть, там еще при советской власти какой-то завод поставил летние домики, а потом и завод пропал, и дорога к ним испортилась, и даже землю, кажется, кто-то взял в аренду…
Мерлин сделал зарубку на извилине: найти домики, потому что жить под крышей все-таки лучше, чем ночевать под лодкой.
— Ну вот туда выезжали, да еще перлись по бездорожью. Это какой-то автомобильный форум игру заказал, они заодно свою технику проверяли. Там нужно было вплавь добраться до другого берега…
Клашка доел чебурек и с интересом посмотрел на прилавок, у которого стояли местные грузчики. На лице у парня было написано: как бы этак взять еще парочку без очереди?
Мерлин же решил, что с него хватит. Часы в мобильнике показали восемь пятнадцать — звонить Льву Кирилловичу, тем более — ехать к нему в гости, было рановато. Мерлин нашел компромиссное решение — пошел пешком. Одиннадцать трамвайных остановок — для бешеной собаки семь верст не крюк.
Старик имел подробную карту области. Про заводскую базу отдыха он тоже знал. Добираться до нее на машине было мудрено, а с рюкзаком за плечами — совсем просто. Мерлин решил в ближайший вторник или среду убедиться, что домики все еще целы. Хотя этим летом он не собирался уходить из дому, но давно уже не шастал по лесу, да и всякое могло случиться — такие пристанища лишними не бывают.
Берладка была причудливой речушкой, делавшей непредсказуемые повороты; вот только что ширина не превышала десяти метров и сквозные кроны деревьев почти смыкались над водой, и вдруг — огромная заводь, настолько спокойная, что и ряби на воде не видно.
Как раз у такой заводи и поставили заводскую базу отдыха — вдоль ее края был пляж, сама она идеально подходила для купания детей, поскольку глубина начиналась не сразу.
Мерлин обследовал домики. Один, подальше от воды, ему понравился. Там уцелели стекла в оконных рамах и осталась кровать с протухшим матрасом — если выбросить матрас, а накидать лапника, получилось бы неплохо. За домиком нашлось выложенное камнями кострище. В соседнем домике Мерлин отыскал диковину — керосиновую лампу. Видимо, электричества базе отдыха не полагалось. А керосиновая лампа очень бы пригодилась ему — читать по вечерам книжки.
Потом он решил немного спуститься по течению, посмотреть, нет ли чего любопытного. Пока что вылазка ему очень нравилась. Он обошел заводь, сверяясь с планом, который кое-как срисовал с карты, идти пришлось чуть ли не полчаса. Но он нашел место, где Берладка опять становилась обычной лесной речкой.
Должно быть, ее облюбовали рыболовы — и от города не слишком далеко, и не затоптано. В крошечной бухте они поставили мостки — самые примитивные, на которых стоять — и то было бы затруднительно, поскольку никто не удосужился перекрыть их досками, — а, может, доски были, да пропали.
Они были малость похожи на те, что в офисе на картинке. Только те были сняты откуда-то сверху. И те как раз были с досками.
Мерлин подумал, что неплохо было бы посидеть на этих мостках, свесив ноги и наблюдая за водяной жизнью. Он оставил рюкзак на берегу, в кустах, и вышел на полоску влажного серого песка, от которой начинались мостки. Тут-то и ждал его сюрприз, который, кстати, был не таким уж и сюрпризом.
Неподалеку от мостков, держа за руль свой мотоцикл, стояла Джимми в шлеме.
Мерлин увидел ее, а она увидела его. И, как на кладбище, оба даже не попытались подойти друг к другу.
Глядя на Джимми, Мерлин словно бы чужую голову на плечи заполучил: он думал, что именно сюда она должна была прийти, должна — другого слова он не подобрал, другого и не было, разве что «обязана». Следующая мысль была: все правильно, фотографии, которые над чайником, определяют пути Джимми. Третья мысль: она совершает регулярный обход этих загадочных мест, ритуальный обход, и есть в маршруте еще какие-то пункты, точки на карте, которым не нашлось места над чайником. Четвертая: ради кого?..
Чужая голова явно принадлежала человеку взрослому и склонному к ревности.
Как только Мерлин осознал, что мысли принадлежат кому-то другому, так чужая голова и пропала. А вот Джимми оставалась — глядела, склонив голову набок и по-детски приоткрыв рот.
Потом она стремительно села в седло, вздыбила мотоцикл, развернулась на заднем колесе — Мерлин видел такую точность впервые в жизни — и умчалась.
А он еще долго выбирался из леса. И думал о вещах мистических…
Читал он немало, но как-то беспорядочно. Разве что дамских романов ни разу не открывал, да со школьными учебниками отношения не сложились. Но институтский учебник астрономии он охотно осилил, книги про животных вообще обожал. Истории о призраках, телепатии и предсказаниях он сперва читал с любопытством, особенно когда в них было наворочено про энергетические потоки и лептонные поля. Но потом обнаружил на кухне попсовые газетки, которым, как выяснилось, верила мать — верила всякой ахинее, включая объявления доморощенных ведьм и провидцев. Он заорал, выкинул газетки в окно и поставил на мистике крест.
Он-то поставил, а она-то — извольте радоваться, приперлась…
Мерлин не влюбился в Джимми с первого взгляда — это он и сам понимал. Он не испытывал в ее присутствии известного мужского волнения и плотской тяги. Она ему нравилась живостью характера, уверенностью, авантюризмом и полнейшей свободой: хочет человек носиться на байке — и носится, хочет колобродить по ночам — и колобродит. Если Кузька была младшим братишкой, то Джимми он хотел бы видеть старшей сестрой. Но между братом и сестрой не возникает такое мистическое притяжение, чтобы одновременно загнать их то на кладбище, то в лес.
Причины своих-то поступков он знал. А вот ее что заманивало в места, где много лет назад велась съемка пленочником на монохромную пленку?
В город Мерлин возвращался автобусом — повезло ему, автобусы на той дороге появлялись четырежды в сутки, а он вовремя вышел к остановке. И в этом тоже было что-то мистическое — шофер сказал, что до автовокзала не доедет, а отправится в свой автопарк, что-то у него в двигателе треснуло. Автопарк был на окраине, но кратчайшая дорога к нему вела через «спокойный центр», где жила Джимми.