Ювелир. Тень Серафима (СИ) - Корнева Наталья. Страница 85

Именно такое сочетание минералов давало всё, что только необходимо во время боя: быстроту, скрытность, силу и выносливость. Помимо этого камни охлаждали рассудок, улучшали зрение, замедляли действие ядов, а также даровали терпимость к боли и повышенную свертываемость крови, что помогало избежать обильной кровопотери.

Продолжая стоять на месте, Себастьян вытащил шпагу с дагой и аккуратно, выверенно принял боевую стойку. Пламеневидный клинок опасно сверкнул на солнце, а в кинжальных ножнах привычно остались ждать своего часа три метательных ножа. Ювелир был готов к бою, если не морально, то физически.

Лицо Серафима осталось спокойным, когда, совершив обманный маневр, он напал на стоящего по левую сторону стража-мужчину. Похоже, подсознательно ювелир все же избегал встречи с Моник, по крайней мере, пока имелся выбор. Конечно, второй страж также заслуживал сожаления, поскольку и его жизнь имела трагичный конец, и не по своей воле он находился здесь… Но если не отгородиться сейчас от всех чувств, боя могло не получиться.

Движение было совершено с головокружительной стремительностью и силой, - но всё же недостаточными, чтобы вывести из строя хотя бы одного противника. Себастьян был неприятно удивлен, когда стражу удалось частично парировать удар, и тот пришелся вскользь, что совершенно не годилось для боя с существами, не ощущающими усталости или боли. Поединки со стражами обязаны были быть скоротечными: затягивать их не имело смысла, ведь поднятые драконами мертвецы черпали энергию из каких-то неведомых смертным источников. Они могли даже не дышать. Их невозможно измотать или принудить совершить ошибку - и через час движения стражей будут так же быстры и точны, как в самую первую минуту боя.

Моник и при жизни была хорошим бойцом - именно она начала обучение Себастьяна профессиональному владению оружием. Но теперь от её индивидуального стиля не осталось и следа: все стражи дрались одинаково: расчетливо и бесстрастно. По мнению Себастьяна, так холодно должны были владеть оружием математики, когда каждый удар - лишь выбор наиболее оптимального решения из множества возможных вариантов. Это была успешная, хотя и довольно предсказуемая техника, и ювелиру в ней отчаянно не хватало полета. Душа его искала в клинке нечто большее, чем просто средство красивого умерщвления плоти.

Царящая вокруг тишина наполнилась непрерывным пением металла. Казалось, клинки непрестанно сталкиваются друг с другом, рождая чистый протяжный звон. Окажись свидетелем этого невероятного поединка случайный человек, он и задним числом не сумел бы восстановить длинную цепочку событий. Танцующие смертельный танец фигуры просто расплывались бы перед глазами, а движения мечей выглядели бы серебряными линиями, сверкающими в воздухе, стальными нитями, сплетающимися в острый клубок. Лишь изредка в сияющее чудо втекала алая струйка крови, увлекаемая инерцией движущегося меча.

Однако Себастьян очевидно проигрывал в этой непростой схватке, всё глубже отступая внутрь комнаты. Численное преимущество и моральное состояние ювелира играло на руку врагам. Стражи теснили его в угол, грамотно отрезая пути к бегству и ограничивая возможности для маневра. Держать их на одной линии и сражаться только с одним противником не удавалось, как и пробиться к более выгодной позиции - лестнице.

Ювелир чертыхнулся, постепенно начиная выходить из себя. Всё же нельзя было вступать в бой с подобным настроем. Он прямо-таки чувствует собственную неуверенность! Она так осязаема и зрима, что её можно резать ножом. Это плачевно. Как можно победить, не веря в самую возможность победы? Вопрос риторический, ибо ответ очевиден.

Меж тем, никогда прежде его не подводил клинок. Пластичная, текущая манера ведения боя ювелира погубила не одного хорошего бойца, включая и стражей. В отличие от многих профессионалов, неизменно использовавших излюбленные стили, Серафим предпочитал комбинировать различные изученные им техники, приемы и двигательные принципы. Не останавливаясь на достигнутом, он совершенствовался, неустанно совершенствовался, с удовольствием оттачивая своё мастерство. Неуемная натура сильфа требовала зрелищности и артистизма, поэтому в проводимых им схватках было много акробатики и оригинальных трюков, неизменно застающих противников врасплох. И если стражи, к примеру, всегда двигались по классическим треугольным траекториям, Себастьян выбирал необычные тактики, используя специфичную систему скоростных передвижений. Всё это в целом делало манеру ювелира непредсказуемой и гибкой, что неизменно обеспечивало успех.

Однако сегодня, похоже, совсем не его день. Уже не однажды Серафим неудачно сближался с противником, получив незначительные порезы предплечий, и каждый раз стражи опережали ювелира на контратаках. Пламенеющая шпага также обагрилась кровью, но нанесенные противникам повреждения, хотя и были, благодаря особенностям его клинка, довольно обширны, представлялись слишком неглубокими и ничтожными, чтобы даже упоминать о них.

Кроме того, подлые стражи оказались легко обучаемы - они впитывали, как губка, лучшее из того, что демонстрировал ювелир. И бесстыдно копировали, используя против сильфа его же приёмы. Уже скоро у Себастьяна не осталось в запасе почти ничего, что могло бы удивить этих нелюдей и обратить в свою пользу ход схватки. Казалось, он сражается с зеркалами. Все трое проявляли высочайшие грани фехтовального искусства, чудесным образом зависая в воздухе, подобно хищным совам, или обрушиваясь вниз с быстротой пикирующего сапсана, на лету ловящего своих жертв. Все трое двигались со сверхъестественной скоростью.

Долго так продолжаться не могло. Сколько еще сумеет он выдерживать мощный шквал обрушивающихся на него атак? Минуту, две? Хорошо, если так.

Итак, технике его срочно… нет, незамедлительно требовалось улучшение.

Однако улучшить технику в такой короткий срок физически невозможно: натренированное тело ювелира действовало на пределе сегодняшних возможностей. А это означало только одно: нужно освободить дух. Нужно отрешиться от мыслей о том, что один из противников - его прекрасная Моник. Нет, не так.

Нужно отрешиться от мыслей.

Себастьян глубоко вдохнул и медленно закрыл глаза, положившись на внутреннее зрение. Сражение было оставлено на власть инстинктов. Чувства ювелира обострялись с каждым движением, ударом, прыжком.

…Итак, выдох…

Удар, вдох, пауза.

Удар, блок, выдох, пауза.

Удар, блок, подсечка, удар, обманный прыжок, вдох, пауза.

Удар, угроза, удар, блок, укол, отступление, серия ударов, прыжок, контратака, прыжок, удар, удар, удар…

Снова выдох и - пауза. Пауза! Как если бы маятник прекратил движение в наивысшей точке, сердце Серафима окончательно замерло. Дыхание остановилось. Кислород насыщал кровь, свободно проникая сквозь каждую пору, сквозь каждую клетку плоти.

Серафим больше не нуждался ни в технике, ни в приемах, ни в трюках: он поднялся много выше этого. Он ощущал пространство вокруг себя, как частицу собственного тела. Он стал этим пространством. Он стал воздухом и землей, водой и огнем, светом и тьмою. Он стал сталью и кровью. Он стал всем, что есть, всем, что когда-либо было или будет.

Тысячелетия текли сквозь сознание сильфа, как вода.

Тысячелетия не существовали.

Начальная и конечная точки бытия слились воедино, и сущность Серафима затопила сияющая пустота. Пустота родилась и проступила изнутри, и разлилась по лицу, как река в половодье.

Человек стал вселенной, а у вселенной не могло быть границ, не могло быть врагов, не могло быть ничего вне. Теперь это был не бой, - и даже не танец, как обычно. На ином, более глубоком слое восприятия это был рисунок: размашистые, легкие движения кисти Серафима оставляли размытый, будто плачущий след на влажной ткани реальности, рождая силуэты, блики, нанося нужные тени. Это было творчество, творчество в чистом виде, в высшей его форме, не имеющее примесей чужеродных чувств - только бескорыстное желание самовыражения. В этот миг просветления человек становился чуть больше, нежели человек - он становился творцом. И, подобно Творцу Изначальному, он был безупречен и непобедим.