Никогда не отпущу тебя (ЛП) - Регнери Кэти. Страница 72

«Б-б-б-бееегиииии!»

Она услышала это так отчетливо, и так громко, будто рядом с ней стоял тринадцатилетний Холден.

Но на этот раз она не убежала.

На этот разчудовище ее настигло.

Оказавшись в гостиной, она почувствовала, как Джона схватил её за волосы и со всей силы рванул назад. Гризельда снова закричала, но одним ударом ноги он сбил ее с ног, она упала на живот, и у нее перехватило дыхание. Не в силах ни вздохнуть, ни двинуться, она почувствовала, как ей в бок врезался его ботинок с металлическим носком. Один раз, второй. Когда он ударил её в третий раз, она услышала хруст собственных рёбер, но попробовав сделать вдох и подняться на колени, мгновенно застыла от резкой, пронзительной, невообразимой боли.

Она хрипло застонала, попытавшись сделать ещё один вдох, но ей помешала мучительная боль в груди.

— Ну что, грёбаная шлюха, нравится? — проревел Джона, его лицо стало похоже на застывшую маску гнева.

Джона нагнулся и, схватив её волосы в охапку, размахнулся и ударил кулаком ей по лицу.

В нескольких сантиметрах от нее возникло лицо Холдена. Окруженный сиянием теплого света, он внимательно смотрел на неё, лежащую на ковре в гостиной. Протянув руку, он провёл пальцами по её волосам и, словно лёгким касанием ангельского крыла, тронул губами её губы.

— Найди меня, — пробормотала она, но слова прозвучали смазано и неразборчиво, так, словно она говорила под водой.

«Я всегда буду искать тебя глазами. Так ты не будешь чувствовать себя такой потерянной».

Она попыталась сказать «Я тебя люблю», но ей было слишком больно дышать. Его губы дернулись в ласковой улыбке.

«Я тоже тебя люблю, — его лицо рассеялось в воздухе, голос стал глухим и далеким. — Навеки, ангел».

Её снова дернули за волосы, подняв голову с пола. Через секунду череп взорвался от нестерпимой боли.

Темнота.

Глава 29

В жизни Холдена не было никакого толку.

С тех пор, как четыре дня назад от него уехала Гризельда, почти всё время он проводил на работе или в своем грузовике. Всё вокруг вызывало в нем отвращение и апатию, он практически не разговаривал, приезжал домой как можно позже, пьяным, и замертво падал на диван. С самого воскресенья, когда Джемма объявилась у него на своей машине, забитой разным барахлом, ему удавалось почти полностью избегать общения с ней, вставая и уходя из дома ни свет ни заря. Постоянно напоминая себе о ее состоянии, он с неохотой помог ей переехать, ненавидя себя за то, что вынужден это делать. Она оккупировала его спальню и ванную, и, когда он, наконец, заваливался домой, в квартире все еще стоял резкий запах от ее сигарет.

Она бросила свою работу в «Дэйри куин», и каждое утро он оставлял на кухонном столе десять долларов. Вечером их уже не было. Он понятия не имел, что Джемма с ними делает, но она уже оставила ему на том же месте чек на витамины для беременных, вероятно, чтобы убедить его в том, что его деньги расходуются с пользой и ему стоит продолжать в том же духе.

Холден очень быстро начал понимать две вещи.

Первая заключалась в том, что рождение ребенка — это дорогое удовольствие. Помимо 300 долларов, что он планировал ежемесячно давать Джемме на повседневные нужды и медицинские расходы во время беременности, его потом ещё ждал здоровенный счет из роддома, а также за всю необходимую для ребёнка мебель. Квинт и Моди любезно предложили им старый пеленальный столик и кроватку Клинтона, при условии, что их вернут в хорошем состоянии. Холден был совсем не против позаимствовать у хороших друзей старые вещи, хотя и видел, что Джемма не слишком обрадовалась чужим обноскам. Пару раз застав его дома, она бросила непрозрачный намёк на то, что ему стоит выйти ещё на несколько боёв. Но он обещал Гризельде, что больше не будет драться, и работал он не в банке, а всего лишь на стекольном заводе, из-за этого приток его доходов, в котором раньше всегда оставалось место для маневра, сделался весьма ограниченным.

Гризельда.

Вторым к Холдену пришло понимание того, что жизнь без нее не имеет никакого смысла.

Хотя он, в принципе, согласился с ней в том, что не может рисковать жизнью ребёнка, боль от расставания с Гри была просто невыносимой. Он еще чувствовал, как скользила под пальцами ее гладкая, теплая кожа, как изгибалось под ним ее хрупкое тело. Он все еще слышал, как, потея и задыхаясь, она выкрикивала его имя, когда кончала, и как с мучительной нежностью шептала это имя, когда говорила ему, что любит.

Боль от потери Гри была повсеместной и изнурительной. Она ни на секунду не покидала его мысли: он мечтал о ней днём, а ночью терялся в веренице снов о девочке с косичками и прекрасной женщине. Как-то он сказал ей: «Я никогда не смогу полюбить никого, кроме тебя», и это была чистая правда.

Между тем, часы превращались в дни, и будущее, которое еще неделю назад представлялось таким многообещающим, сейчас казалось ему мрачным и бессмысленным. Если бы ему пришлось содержать Джемму и ребенка, он бы никогда не смог обеспечить и Гри. Не так, как он хотел. Чтобы он мог видеть своего ребенка, им пришлось бы поселиться в какой-нибудь дыре, рядом с Джеммой. Его деньги уходили бы на малыша, не оставляя ему возможности помочь Гризельде с колледжем, вместо этого они оба вкалывали бы как проклятые, влача совершенно никчёмную жизнь.

Иногда он впадал в такое безумное отчаянье, что всерьёз подумывал, а не лучше ли Гри найти себе кого-нибудь другого и двигаться дальше. И хотя при одной мысли о том, что кто-то другой может прикоснуться к ней, любить её, заботится о ней, в нем поднималась ревущая волна гнева, он понимал, что будет просто эгоистичным ублюдком, если её не отпустит.

Дважды он садился писать ей письмо.

«Забудь меня, Гри. Двигайся дальше. Поступай в колледж и устраивай свою жизнь»

Но каждый раз с досадой и горечью комкал бумагу и наливал себе еще рюмку. Он не мог ее отпустить. Не сейчас. О, Боже, только не сейчас.

В его жизни не осталось ничего, кроме его не рождённого ребенка и воспоминаний о Гриз. Но, несмотря на его желание быть хорошим отцом, для нормальной жизни этого ребенка было явно недостаточно. Холден оказался в ловушке, и жизнь казалась ему безнадежной. Глупо надеяться на то, что вдруг, по какой-то непонятной причине, сквозь тьму пробьётся солнце, каждый новый день оказывался ещё тягостнее и невыносимее предыдущего.

Проснувшись на своём коричневом диване, он сел, потер шею и зажмурил глаза. Он почувствовал запах кофе и еды и, заметив у плиты Джемму в ночной рубашке, подозрительно прищурился. Она повернулась и посмотрела на него, держа в руке кухонную лопатку.

— Доброе утро, — сказала она, одарив его лёгкой, осторожной улыбкой.

— Доброе, — сухо откашлявшись, прохрипел он. Голова раскалывалась от вчерашнего трёхчасового свидания с дешевым виски, в животе громко заурчало, и он вспомнил, что не обедал. — Что ты делаешь?

— Готовлю тебе завтрак.

— Зачем?

— Затем, что сейчас утро, — огрызнулась Джемма. Она поморщилась, затем выдавила из себя улыбку. — Потому что я решила простить тебя за то, что ты мне изменил. Пришло время нам забыть об этой… ошибке и двигаться дальше.

Он вздрогнул и весь напрягся, вмиг почувствовав волну ярости от того, что она назвала это «ошибкой». Да ни в одной Вселенной Холден не посчитал бы произошедшее между ним и Гризельдой случайным или достойным сожаления. Единственное, о чём он действительно жалел, так это о том, что отпустил её.

— Это не было ошибкой, — буркнул он.

— Ну, чем бы это ни было, теперь всё кончено, — резко сказала Джемма и, повернувшись назад, занялась тем, что она там готовила.

«Чёрта с два, — подумал Холден и потянулся к краю стола за своим сотовым телефоном. — Это никогда не закончится».

Он покосился на маленький экран. Три пропущенных звонка с неизвестного номера. Хм. Это было странно, потому что, кроме Клинтона и Квинта, ему практически никто не звонил.