Знак змеи - Афанасьева Елена. Страница 88

В биржевом кабинете в ту пору в солдатиков он еще не играл. В девяностом с райкомовскими ребятами они создали товарную биржу, третью по счету в целой растерявшейся стране. И стали сводить вместе желавших купить, продать или, минуя стремительно обесценивающиеся рубли, устроить бартер. В заявочном листе торгов их биржи в один и тот же день значились: сорок вагонов леса, двадцать сотен подержанных компьютеров, миллион экземпляров Камасутры, три контейнера теплой одежды из оприходованной кем-то гуманитарной помощи жителям Карабаха, письма Троцкого, недостроенный санаторий в Крыму, партия китайских пуховиков, несколько тонн апатитоконцентрата, парочка истребителей и еще многое из того, что продавала и покупала вступающая в рыночные отношения страна.

То, что еще пару лет назад называлось спекуляцией и каралось по закону, за что они сами на бюро исключали из рядов ВЛКСМ несчастных, попавших под месячник борьбы, теперь стало бизнесом. Уважаемым. И доходным. Третий год как торговали все. От депутатов всенародно избранного съезда, которые звонили с просьбами сбыть по-быстрому партию якутских алмазов, несколько танкеров нефти или тысячу литров нерафинированного подсолнечного масла, обещая за быстроту и конфиденциальность откат в десяток-другой штук (уже зеленых!), до недавних уголовников, привозивших причитающиеся биржевикам проценты в доверху набитых рублями коробках из-под стирального порошка и нахлынувшего на наш рынок ликера «Амаретто». Не успел за неделю оприходовать, такую коробочку, считай, у тебя осталось только полкоробки. За месяц не разобрался, и можешь этими денежными знаками стены на строящейся даче оклеивать.

Собственная мать испугалась его денег. Мама была искренне убеждена, что так много денег не бывает, потому что не бывает никогда! Так много денег быть не может! Впервые увидев привезенную пачку, мать, как вынутая из аквариума рыба, стала судорожно заглатывать воздух. На постаревшем лице запечатлелось выражение ошалелого ужаса — мальчик стал воровать! Мальчик стал воровать много — иначе откуда?!

Дабы не свести прежде времени мать в могилу, он изменил тактику. Перестал приносить деньги, стал посылать водителя за продуктами и вещами и привозил все готовое с заранее оторванными ценниками. Это мать еще понять могла — мальчик работает на хорошем месте, его организация хорошо снабжается.

Организация его и вправду снабжалась неплохо. Начавшиеся в первой половине девяностых игры на выживание заставили даже его ненадолго отодвинуть модели древних битв. Битвы реальные, куда менее оловянные и куда более кровавые, приходилось теперь вести каждый день. Из трех стартовавших первыми бирж должна была остаться одна. Трем вдруг стало тесно. Осталась их биржа. В каком небытии сгинули коллеги, он старался не вспоминать. В дикое время первоначального накопления капитала многое приходилось понимать буквально. В том числе и процедуру «устранения конкурентов».

Выиграв на паркетном полу недавно купленной трешки в том самом генеральском доме не один десяток сражений, он привык относиться к битвам виртуально. Дело играющего до мелочей продумать стратегию и тактику боя, а отыгранные фигурки можно ссыпать в коробку, чтоб не мешались на новом временном отрезке разыгрываемой битвы.

Стратегию и тактику битв на нарождающемся российском рынке он всегда продумывал с буквальностью опытного варгеймера. И всегда побеждал. А жесткость — на то и военные игры! А кровь — она ж где-то далеко, не на этом зеленом сукне, которое во время последней поездки в Лондон он купил в специальном магазине для таких, как он, помешанных. Для крови случайно нашелся весьма надежный человек, почти целиком держащий в своих руках большой южный город — от Москвы далеко, глухо и чисто.

В том же магазине в Лондоне он истратил невероятную для недавнего советского комсомольского секретаря сумму в шесть тысяч фунтов на фигурку из коллекции Уинстона Черчилля. Теперь солдатик, которым в детстве в родовом замке герцогов Мальборо «Бленхайм», недалеко от Оксфорда, играл будущий премьер Британии, стал доступен для вчерашнего советского мальчишки, выросшего в бараке с видом на помойные баки.

Все стало доступно. Слишком доступно. Пришел и купил. Или можно даже не ходить — вошел в интернет, на любой антикварный или аукционный сайт, и упивайся перекупленными за пять номиналов оловянными красноармейцами, точной копией тех, что он в припадке ссоры с Веркой выбросил из окна.

Доступность прежде вожделенного оловянного мира напугала. Чего хотеть, если больше хотеть нечего? Если обвалившееся в неполные пять лет богатство открыло перед ним двери всех аукционных домов, музеев. Можно выстроить еще десять, пятьдесят, сто уникальных диорам, о которых мальчик из барака не мог и мечтать. Можно скупить всех антикварных рыцарей. Можно даже музей военной миниатюры построить. И что?!

Не найдя быстрого ответа, он даже свой сайт в интернете завел — грамотный уютный сайтик, куда вдруг свалились десятки таких же шизанутых варгеймеров и собирателей солдатиков, как он. И он испугался. Ведь он был уверен, что это только там, в Лондоне, возможна мирная эволюция любого помешанного — сначала подросток — боксовый варгеймер, затем студент-вархаммеровед, после молодой родитель — моделист. Так к сорока пяти годам у средней руки лондонского интеллектуала есть шанс стать или вархаммеровцем-отцом или хардкорным моделистом, мастером конверсии тамиевского раннего «Тигра» (та еще гадость!) в «ШтурмТигр» (Суперзверь!).

Но это «у них» и «там». А «у нас» и «здесь», в одиночку пробираясь в собственных оловянных дебрях, он привык чувствовать себя уникальным. Единственным. Расставляя на зеленом сукне истории армии и героев, он даже самому себе не признавался, что жаждет ощутить себя Тем, Кто Управляет Даже Наполеонами. Тем, пред кем немеют диктаторы. После открытия сайта онемел он сам. И долго не хотел признавать, что только на его форум в день забегает по нескольку десятков «вершителей судеб в масштабах 1:35 и 1:72 из Харькова, Каунаса, Петербурга и Гонолулу. Некоторые ушли так далеко — поубивать захотелось!

Психолог элитной больницы, где ему прошлой осенью очищали кровь, попутно подтягивая до кондиционного уровня все, что могло к его сорока пяти годам начать барахлить, на рассказ об увлечении якобы племянника ответил:

— Страсть к миниатюрным копиям — это побег от реальности. Вы верите в этот мир, и происходит чудо — вы тоже начнете уменьшаться, а вместе с вами уменьшаются все ваши проблемы, тревоги и огорчения. И когда ваши тревоги и огорчения становятся совсем маленькими, вы достигаете блаженного состояния, впадаете в детство. И без разницы, что вы коллекционируете — паровозики, солдатиков или кукольные домики…

Урод! Сравнить недавно купленных им солдатиков из коллекции самого Михаила Люшковского, коллекционера, лучше которого в России не было, с кукольными домиками! А его самого тогда с кем — с климактерической теткой, возомнившей себя девочкой-нимфеткой?!

Жизнь виртуализировалась, и виртуализировалась дважды. Теперь в одной жизни он был Волчарой, о хватке которого в большом российском бизнесе ходили легенды, нет, скорее даже триллеры. В жизни другой он выстраивал на четвертом этаже недавно отстроенного домашнего замка все новые и новые диорамы и сам с собой сражался в «Warhammer» и «Эпоху битв». А в жизни третьей он был Wolf. Ночи напролет сидел в чате с такими же помешанными, как он, и на онлайновых аукционах своими заочными бидами перебивал любого из конкурентов, если коллекция или отдельный солдатик ему нравились. Или просто — чтобы перебить.

Порядок этой «третьей жизни» был прост. Заглядывал на аукционный сайт, наслаждаясь чужим восторгом будущего обладания — минута, и все это будет мое! — и чужим отчаянием потери — еще немного, и не ушло бы из рук! Как волк в засаде, испивал всю сладость чужого торга, чужой битвы. Терпеливо ждал «почти финала», чтобы за мгновение до оглашения победителя набором нескольких цифр и нажатием клавиши «Enter» перебить, растоптать и тех и других!