Носители. Сосуд (СИ) - Лаженицын Иннокентий. Страница 51

– Тогда отвлечемся. Задам вопрос на обсуждение, раз уж мы пока тут сидим. Что нам делать? – меня это волновало с того момента, когда стало ясно, кто я есть. – Абсолютно точно невозможно всю жизнь бегать, комиссары найдут меня в любом случае. Так что предлагайте решения, подключайте свою память поколений, придумывайте, что нам делать, нужно хотя бы попытаться обсудить нашу совместную проблему. Ни потерянные, ни совершенные нас не защитят, это все временное решение. Не говоря уже о том, что и те, и другие в конечном счете также могут захотеть избавиться от нас.

Повисла тишина.

С момента общения с Сивкой я все время был в бегах. Причем не по своей воле, меня перехватывали разные участники конфликта, заставляя двигаться в том или ином направлении. Несмотря на то что на кону была моя жизнь, я даже в собственных решениях не был волен, это был какой-то линейный сюжет, навязанный мне извне.

– Вы же понимаете, что за все время открытого конфликта мною не было принято ни одного решения. Меня везде тянули за собой, – решил я разорвать тишину и озвучил свои мысли. – А все, что делал по собственной воле, будь то поход в квартиру Видящего или в ресторан с Юлей, приводило лишь к большим разборкам и смертям.

– И сейчас будет так же, – первым заговорил Страх, – если ты решишь идти своим путем, комиссары первым делом примутся за Веру и Лену, как и было обещано. Они их сейчас не трогают только потому, что ты насильно захвачен потерянными. Если же твое пребывание рядом с ними будет зависеть исключительно от твоего волеизъявления, они быстро разыграют эту карту, и ты начнешь получать сообщения с угрозами и требованием самостоятельно вернуться и сдаться, возможно, содержащими части тела твоих родных.

Страх был прав. В голове всплыли слова Савы: «За любое твое неповиновение они будут демонстрировать тебе отрезанные части Лены и Веры, оставляя их жить максимально долго», и фраза комиссара из комнаты допроса: «…важно ли тебе сейчас знать, что твоя пятилетняя дочь цела и невредима и над ней не стоит истязатель, отрезающий от нее части тела, только ради того, чтобы ты вел себя послушно». От этих воспоминаний гнев внутри меня встрепенулся. Я не ненавидел ни Саву, ни комиссаров, ни даже ту Нежность, которую избивал в Конторе, все потому, что ненависть не столь негативнее чувство. Можно ненавидеть множество вещей, начиная от дождя и заканчивая собственными родителями, но ты не будешь желать объекту ненависти смерти, по крайней мере в большинстве случаев. А всю эту комиссарскую братию я хотел удавить собственноручно, и это был слепой гнев, который заполнял меня.

Все эти мысли вихрем проносились у меня в голове. Воспоминания прошедших дней наслаивались одно на другое, все больше пробуждая во мне Гнев ко всему, что меня окружало. Анализируя эти события, я все больше убеждался в несправедливости моей роли и отношения окружающих ко мне. Единственное, что мне хотелось, просто и нудно существовать после своей неудавшейся жизни, но мне, совершенно незаслуженно, не дали это сделать.

Осознание того, что для всех я являюсь просто вещью, созданной искусственно, как скотина, судьба которой бойня, также подливало масло в огонь моего гнева.

Я настолько погрузился в свои мысли, в это самонакручивание себя, что не заметил, как меняется мой сон. Время практически остановилось, мои Чувства двигались медленно, но по выражениям их лиц было ясно, что они пытались докричаться до меня, но я их не слышал, меня поглотила абсолютная тишина.

Картинка вокруг меня обесцвечивалась и исчезала, вместе с ней исчезали и чувства. Словно кто-то крутил настройки телевизора, поворачивая рубильник настройки цвета и превращая весь экран в сплошное белое полотно.

Спустя несколько минут бесконечное белое ничто окружило меня, остановив хоровод мыслей.

– Есть тут кто? – крикнул я. Ответом мне была тишина, даже моих чувств тут не было, и это пугало. – Вот ты и получил одиночество, к которому так стремился, – обратился я сам к себе.

Мне было абсолютно ясно, что это сон, потому было принято решение просто сидеть и ждать, когда проснусь или же меня разбудят.

Но этого не происходило. Трудно было ориентироваться во времени, прошли ли минуты или часы, но я точно мог сказать, что мне тут надоело.

– Ты понимаешь, что произошло? – раздался голос со всех сторон разом.

– Судя по всему, я умудрился активизировать Гнев, будучи уже во сне? – озвучил я свою догадку неизвестному собеседнику, которому был несказанно рад.

– А ты сообразительный, – голос звучал удивленно.

– Я так понимаю, ты и есть Гнев?

– Да.

– А почему ты не обрел форму, и почему ты один, и как вообще такое возможно? Активизироваться в наваждении, в котором проявилась Страсть, – вопросы вновь окружили меня.

– Просто ты очень устал. Организм не выдерживает таких нагрузок. Тебя слишком быстро накачивают чувствами, не учитывая, что ты сам неплохо себя накручиваешь, как и произошло сейчас, – его голос был очень знаком мне, слегка раздражал, но я не мог вспомнить, кому он принадлежал.

– И что теперь будет?

– Сейчас прочие чувства очень стараются реанимировать тебя, черпая энергию, или силу, как тебе удобнее будет, из всевозможных источников. Если им не удастся, боюсь, ты умрешь, и мы вместе с тобой, – по его тону было понятно, что его больше огорчает именно второе. – Несколько минут назад мы даже не могли достучаться до тебя. Сейчас же мы уже общаемся с тобой, значит, силу они нашли и надежда велика.

– Хотелось бы узнать, каким образом они черпают эту силу?

– Подожди немножко, скоро ты сам все увидишь. А сейчас я тебя оставлю, чтобы не злоупотреблять накопленной энергией. Тебе ее понадобится много, чтобы вернуть контроль над телом. Просто жди, – сказав это, он замолчал.

Как и обещал Гнев, мое ожидание не было долгим, по крайней мере мне так показалось. В воздухе появилось окно, за которым что-то было видно, я подошел к нему.

Если разум мой и пребывал в состоянии полукомы, неспособный даже воссоздать какую-либо картинку в моем воображении, то тело мое было вполне живо, и управляли им чувства, а материализовавшееся окно было не чем иным, как моими глазами, через которые я мог наблюдать, что же происходит вне мира моих снов.

Как и сказал Гнев, чувства пытались собрать как можно больше энергии, при этом они не чурались ничего.

Я все еще находился в прицепе, который двигался, на полу без сознания лежала полуголая Маша, которая, видимо, не успела одеться после нашего неудавшегося прелюбодеяния, совершенно не ожидавшая, что мое тело так резво вскочит в желании забрать ее силу.

Окно начало свою трансляцию ровно с того момента, как чувства убирали руку с ее головы и сердца. Они забрали энергию тем же способом, что и у Михаила-совершенного. Часть этой энергии и была потрачена на реализацию этого окна.

– Видишь, я же тебе говорил, – снова раздался голос Гнева со всех сторон разом. – Дела налаживаются, зрительный контакт уже установлен.

– Очень надеюсь, что она не мертва, – сказал я о Маше.

– Честно говоря, у нас возник ряд разногласий. Была идея высосать ее до основания, дабы забрать побольше энергии, но в итоге мы решили, что ты нам этого не простишь.

– Очень мудрое решение, – несмотря на то что Маша провоцировала мою страсть и явно рассматривала меня как вещь, я не желал ей смерти, она была лишь очередной заложницей обстоятельств.

Тем временем Чувства искали способ выбраться из прицепа. Отодвинув паллет с грузом, стало ясно, что двери закрываются снаружи, стук по стенам не давал результата, водитель явно не слышал нас.

– Вот мы и в ловушке, – озвучил я неутешительный факт.

– Навряд ли, – ответил Гнев.

Мое тело, управляемое чувствами, подошло к дверям прицепа и ударило по одной из них ногой. Судя по тому, что металл с легкостью прогнулся, образовав зазор между дверцами, в удар была вложена чуть ли не вся энергия, выкаченная из Маши. Просунув руку в образовавшуюся дыру, Чувства дернули рычаг, фиксирующий дверь, она с грохотом открылась, ударив по корпусу прицепа. Это водитель уже заметил и, притормаживая грузовик, стал прижиматься к обочине.