От Монтеня до Арагона - Моруа Андре. Страница 107

Тайна, как и поэзия, не позволяет приручить себя. Она ускользает от того, кто ее ищет. Она давалась Кокто, который, притаившись, поджидал ее в студии, окруженный своими воспоминаниями. Самые прекрасные мифы пришли к нам из глуби веков. Он принимал их, омолаживал и обновлял. Известно, что наряду с Бюнюэлем [640] и Рене Клером Кокто был одним из первых создателей фильмов-поэм. «Кровь поэта», «Красавица и чудище», «Вечное возвращение», «Орфей» останутся шедеврами наших кинотек. Как и Свифт, он понимал, что чем необычнее рассказанная история, тем реалистичнее должен быть рассказ. Нужно зашифровать невидимое и четко обрисовать контуры невероятного. Достоверность возникает лишь в том случае, если автор окружает тайну приметами повседневности. Вот почему в произведениях Кокто смерть сопровождает моторизованный эскорт, вместо чертей в аду действуют бюрократы в пиджаках и по радио передаются кодированные послания с того света. Этим он добивается особой красоты и таинственности. Значение великих мифов уже в том, что они существуют.

Что же останется от Кокто? В общем, довольно многое. Два фильма, принадлежащие к числу лучших, созданных в нашу эпоху, которую можно считать средними веками кинематографа; трагедии; романы; поэмы; несколько глубоких эссе об искусстве. Останется все то, что хоть и не носит его имени, но обязано ему своим рождением: от русских балетов Дягилева до музыки «Шестерки», от романов Радиге до картин Эдуарда Дерми и Жана Маре. Останутся изящные и благородные фрески, часовни, зал бракосочетаний. Главное же — останется, пока хоть один из нас жив, воспоминание о Жане Кокто, волшебнике слова, законодателе вкуса, поэте невидимого, останется эта непокорная шевелюра, эти живые нежные глаза, наконец, этот низкий волнующий голос, уверенный и беспечный, звучавший незабываемой музыкой.

РОЖЕ МАРТЕН ДЮ ГАР [641]

Как и большинство французских романистов его поколения, Роже Мартен дю Гар был выходцем из буржуазной среды. Его отец — адвокат, мать — дочь биржевого маклера. Родившись в 1881 году (в Нейи-сюр-Сен) в католической семье, он получил религиозное воспитание. В пятнадцать лет он уже неверующий. Мартен дю Гар учился в лицее Кондорсе, затем в Жансон-де-Сайи. «Я был ленив», — писал он. Но это не совсем так: он много читал и пробовал писать. Учитель Меллерьо, в семье которого он жил, учил его искусству композиции. И он на всю жизнь останется строгим приверженцем плана.

Как Франсуа Мориак, он был воспитанником Эколь де Шарт. Им владело непоколебимое желание писать, и в 1908 году он начинает печататься. Его первый роман — «Становление». О нем автор говорит как о неудачном произведении юности, и он прав. Но нельзя сказать, что книга безнадежно плоха. Те, кто читает ее после «Семьи Тибо», узнают в ней прообразы Жака и Антуана Тибо, которые являются как бы двумя полюсами (протест и реальность) характера Мартен дю Гара: это классический юношеский роман, портрет молодого автора, вступающего в жизнь с надеждой победить. Автору явно удается диалог.

В то время в Париже складывалась группа писателей, которым предстояло сыграть первостепенную роль в литературной жизни страны. Они объединялись вокруг «Нувель ревю Франсез». Андре Жид был не то чтобы главой этой группы, но являлся ее другом и примером для более молодых авторов: Анри Геона, Жана Шлюмберже, Жака Копо и других. Что же объединяло их? Уж конечно, не доктрина, но уважение к литературе, определенная требовательность в отборе произведений, взаимная, порой суровая прямота в отношениях. Случай заставил Роже Мартен дю Гара примкнуть к этой группе. Он встретился с Гастоном Галлимаром, старым товарищем по лицею Кондорсе, который умел использовать в своих интересах молодую бригаду — «банду Жида». В это время Мартен дю Гар только что закончил «Жана Баруа»; Галлимар предложил ему прочитать рукопись. Три дня спустя Жид телеграфировал: «Публиковать не колеблясь». Засим последовало письмо: «Тот, кто это написал, может, не художник, зато смельчак». И в самом деле, Мартен дю Гар — менее художник, чем Жид, но зато более смелый писатель; у него меньше, чем у Жида, страха перед банальностью и обыденностью, которые «являются хлебом насущным для человека и для романа». «Жан Баруа» потряс французских читателей почти так же, как «Жан-Кристоф». После войны он начинает писать «Семью Тибо», роман об одной семье, длинную сагу, части которой следуют одна за другой довольно быстро, если не считать пятилетнего перерыва с 1923 по 1928 год. Он возобновляет работу в 1930-м и доводит сюжет до времен первой мировой войны. Чаще всего Мартен дю Гар жил в провинции, не в самой глуши, но в одной из уединенных и тихих деревень.

Я познакомился с Мартен дю Гаром в 1922 году в аббатстве Понтиньи [642]. После выхода «Жана Баруа» я не переставал восхищаться его талантом. Как человек он тоже меня не разочаровал. Живя в Понтиньи, он никогда не принимал участия в широких дискуссиях и, несмотря на все попытки вовлечь его в них, упорно молчал, хотя время от времени доставал свою маленькую записную книжку, чтобы сделать пометки. Все, что он слышал, видел и думал, откладывалось в своеобразный садок, откуда он черпал потом все нужное ему для творчества. Мартен дю Гар никогда не писал статей, не читал лекций. «Все, что я могу сказать, — утверждал он, — автоматически входит в «Семью Тибо». Значительно позднее, когда я навещал его в Ницце, в период его трудолюбивого затворничества, я видел тщательно рассортированные карточки, содержащие прошлое и будущее Тибо. Лишь попытки писать для театра: «Завещание дядюшки Леле», «Водянка», «Молчаливый», создание очень мрачной картины из жизни крестьянства — «Старая Франция» (1933) — прерывали работу над «Семьей Тибо». Он не допускал мысли, что писатель может заниматься политикой, подписывать манифесты. «Те писатели, — говорил он, — которые считают своим долгом… затрагивать современность, чаще всего оказывают ей плохую услугу… Всегда отличающиеся таким верным вкусом, столь придирчивые в выборе слова, маститые писатели, когда они говорят о политике, не колеблясь употребляют заезженную и пустую политическую терминологию». Это утверждение кажется мне спорным и несправедливым и по отношению к Бенжамену Констану, и к Мориаку, но для Мартен дю Гара оно служило достаточным оправданием его собственного нежелания говорить о политике.

Изучая «Тибо», мы знакомимся с философией писателя. О чем он думал? Во что верил? Как менялись его взгляды на протяжении жизни? Это нелегко узнать, потому что Мартен дю Гар не любил откровенничать. «Литература, — говорил он, — занимайтесь ей, если хотите, но, боже мой! Не говорите о ней» [643]. Создавалось впечатление, что он способен на самую верную дружбу с теми, кто этого был достоин. Но его глубокий критический ум не щадил порой и друзей; и человека, рассматриваемого как один из видов животного мира, он судил со все возрастающей строгостью.

Как и «Жана Баруа», «Семью Тибо» читала широкая публика. Это было одно из тех редких произведений, которые встречают теплый прием у среднего читателя и вызывают уважение читателя с утонченным вкусом…

В 1937 году Мартен дю Гар получает Нобелевскую премию. Награду, справедливую не только потому, что «Семья Тибо» — серия прекрасных романов, но и потому, что нельзя представить себе более достойную уважения жизнь писателя, чем жизнь Роже Мартен дю Гара. После войны я часто встречался с ним в Ницце. Он внимательно относился ко всему, что писали другие, сохранил критический ум, строгость в оценках и одновременно умение восхищаться. Сам он не публиковал ничего; он работал с 1941 года над большим произведением «Дневник полковника Момора».