Револьвер для Сержанта Пеппера - Алексей Парло. Страница 39
Нонна Иванна стояла у плиты в переднике, надетом поверх её любимого домашнего платья, молодая и крепкая. А за столом сидел Пол и ковырялся ложкой в тарелке. По запаху Шура понял, что на обед сегодня его любимый суп с фрикадельками.
– Мама Мэри, можно я не буду доедать? – жалобно попросил Пол.
– Не говори ерунды! – строго ответила Нонна Иванна. – Ешь! Без горячего нельзя – желудок испортишь. Садись, Шурочка! – обернулась она к Шуре.
Тот подчинился. Подвинул тарелку и начал есть. Вкус детства был настолько ярким и острым, что на глазах выступили слёзы.
– Обжёгся? Не торопись. – Нонна Иванна ласково смотрела на сына. Она всегда смотрела ласково, и когда ругала его за школьные проделки, и когда жалела за безотцовское детство. Даже когда лежала в онкологии перед смертью.
– Mother Mary, I guess I'll go to my room to read «Alice in Wonderland». May I?
– Let it be, son, let it be [37]. – Так же ласково ответила она Полу и потрепала его по голове.
Шура доел суп и протянул матери тарелку.
– Спасибо, мам.
– На здоровье, сынок.
– Мам… – Шура замялся. – А Пол?..
– Что? – мама смотрела на него с такой теплотой, что Шура понял – нельзя, ни в коем случае нельзя задавать никаких вопросов о Поле. Иначе всё разрушишь. И спросил совсем о другом.
– Ты об отце ничего не слышала?
– Зачем тебе? Ты, вроде бы, никогда им не интересовался.
– Не знаю… Ты прости, я понимаю, он тебя предал…
– Не меня, сынок. Нас с тобой.
– Да, конечно… Но, может мне с ним встретиться? Поговорить?
– Нет его. Теперь уже совсем нет, – Нонна Иванна подобралась. – Мне недавно позвонили старые знакомые. Умер он.
– Как умер?
– Цирроз печени. Пил много! – жёстко произнесла мать. – Ты же знаешь, мы с ним из-за этого и развелись.
– А разве не из-за измены?
– Не пил бы – ничего бы не было! Ни хамства, ни блядства, – Нонна Иванна вздохнула и замолчала.
– Мам… прости… – Шуре до слёз было жалко маму.
– Ничего, сынок. И его я давно простила, нет у меня к нему никакого зла. Обидно только… Не о том я в юности мечтала.
– Мам… может, помочь чем? – спросил Шура, не зная, как исправить ситуацию.
– Нет, я сама тут. Иди, тебе пора уже…
Шура встал из-за стола и, неловко потоптавшись на месте, чмокнул мать в щёку. Она, также как Пола, потрепала его по кудрявой голове.
– Брата не обижай. Он у тебя золотой.
– Брата?
– Брата, брата. Пола. Ну, иди, иди, – она легонько подтолкнула Шуру к выходу.
Двор был пуст, только на куче песка, всё ещё сохранявшей непотребный гинекологический вид, стоял Алекс, он же Морфей Морфеич, он же Человек с Отрезанной Бородой, облачённый в шёлковый то ли халат, то ли пеньюар, Шура так и не понял. Да и не стремился понять. Увидев Шуру, он хищно улыбнулся.
– Ну как оно там, под крышей дома твоего?
– Нормально, – Шура, до этого исходивший праведным гневом, с удивлением обнаружил, что от гнева почти ничего не осталось. Так, лёгкое раздражение, и всё.
– Лаконично! Что, и сказать больше нечего? Или стесняешься? Так не надо стесняться, здесь все свои! Ну же, please please me [38]!
– Чем же мне тебя порадовать? – хмуро поинтересовался Шура.
– Даже не знаю. A taste of honey [39] уже был, – Морфей Морфеич кокетливо приподнял полу халата, обнажив одетую в чёрный чулок ножку. Хорошую такую ножку, упитанную, сильную и стройную. Тамаркину ножку.
– Love me do [40], насколько мне известно, тоже имело место быть, – продолжал ёрничать Алекс. – Значит, пришла очередь misery [41].
– А может быть, Do you want to know a secret [42]? – вывернулся Шура.
– Секрет? Какой секрет? - засмеялся Морфей. – Все секреты здесь – мои! Что ты можешь мне рассказать?
– Ну, тогда ты расскажи! – Шура почувствовал, что наживка заглочена и пора подсекать.
– И что же ты хочешь узнать, маленький Пол? То есть, прости, Ангелочек Шурочка, – Алекс произнес последние слова голосом старшей медсестры с первой Шуриной работы.
– Желательно, всё, – потупив глаза, скромно ответил Шура.
– Это не разговор, дорогой! Всё знать невозможно. Я думаю, ты просто тянешь время, – Морфей Морфеич снял улыбку с лица, словно карнавальную маску.
– Время, которого нет? – Шура, как и всякий утопающий, цеплялся за соломинку.
– Оставьте ваши плеоназмы, юноша! Я это от вас уже слышал. И не надейтесь, что вам удастся заговорить меня. Я – не Джон Леннон. Того можно уболтать, отвлечь, зачаровать. Даже у Йоко получилось. А меня нельзя.
– Так вы что, все мои разговоры подслушали и все перемещения подсмотрели? – спросил Шура.
– Конечно! Я же Мастер! Good Master, помнишь?
– Тогда я вообще ничего не понимаю! – возмущённо сказал Шура. – Если ты всё видел, всё слышал, всё знаешь, зачем просил рассказать?
– Я же сказал, всё знать невозможно. В данном случае без твоего рассказа я не могу знать о твоём отношении к тому, что произошло, понимаешь? А голые факты есть голые факты. Они не могут служить материалом.
– Материалом для чего?
– Для исследования, доктор, для исследования. Так что рассказывай, не тяни.
– А вот хрен тебе! – заявил Шурочка, победно глядя на низкорослого Морфея в пафосном халате и нелепо выглядевших в сочетании с гренадерскими усами и отрезанной бородой (а она действительно была отрезана, разглядел Шурочка!) чёрных чулках.
– Извините, что значит «хрен»? - озадаченно произнес Морфей Морфеич с ярко выраженным прибалтийским акцентом.
– «Хрен» в данном конкретном случае значит «не скажу»! – Шура просто-таки чувствовал за спиной крылья – так приятно было осознавать себя не зомби, бесцельно блуждающим по складкам Пепперлэнда, а человеком, имеющим нечто, представляющее для других несомненную ценность.
– Ясно… –